За Родину! За Сталина! - Владимир Бушин

Да, потери в Берлинской операции, естественно, были немалые. Но надо понимать, что у нас в эту пору войны было уже подавляющее превосходство над противником во всем – и численное и качественное, а это, конечно, снижает потери. Против их 1 миллиона с лишним живой силы у нас было 2,5 миллиона, у них 10 400 орудий и минометов, у нас – почти 42 тысячи, у них 1500 танков, у нас – 6250, у них 3300 самолетов, у нас 7500… И потому потери были в несколько раз меньше, чем уверяют спекулянты. И многое делалось для того, чтобы свести их к минимуму. Сталин тогда сказал по телефону Жукову в ответ на его телефонный звонок о том, что хотелось бы больше сберечь людей: «Возьмем ли мы Берлин 2 или 3 мая, это не имеет большого значения. Я с вами согласен, надо жалеть людей, мы меньше потеряем солдат. Подготовьте лучше заключительный этап операции». За время войны и Сталин, и Жуков многократно требовали от подчиненных думать о цене успехов: «Надо жалеть людей…» Это полезно было бы помнить всем, в том числе генерал-полковнику в отставке Ю. М. Бошняку, бывшему начальнику Академии им. Жукова, любящему порассуждать о его жестокости.

Генерал армии В. И. Варенников подарил мне большую, прекрасно изданную книгу «Георгий Жуков. Фотолетопись». Издатели нашли в ней место и для трех стихотворцев, что дорогой Валентин Иванович едва ли заметил. Для каких стихотворцев? Откуда? Да из той же самой упомянутой нами когорты, представители которой красовались Девятого мая на экранах телевизора: Иосиф Бродский, Григорий Поженян, Галина Шергова… И все они об одном – о жестокости Жукова. Первый из них восклицает в стихотворении на смерть маршала:

Сколько он пролил крови солдатской в землю чужую!

Сказано не как о защитнике родины, а как о палаче или агрессоре. Жукову приходилось сражаться за родную страну больше на своей земле, а не на чужой. А при большом желании обвинить в «пролитии крови» можно любого полководца, в том числе самых уважаемых в народе, как, допустим, Кутузов. Это демагогия самого низкого пошиба. Дальше америка-нистый стихотворец задает вопрос: «Что ж, горевал?» И Поженян в своем бессвязном стишке отвечает: «Он солдат не жалел…» Бродский, получив такой ответ, продолжает:

Что он ответит, встретившись в адской области с ними?

То есть с погибшими солдатами. Вы поняли? Стихотворец уверен, что маршал и погибшие солдаты попадут в ад. За что? За то, что спасли Россию. За что же еще! Другого греха за ними не было. Ну, если Жукова – в ад, значит, Гитлера и его генералов – в рай.

Такие же гнусные строки и дальше:

Маршал, поглотит алчная Лета эти слова и твои прахоря…

Нобелевский лауреат решил блеснуть блатным словечком, неуместным и бестактным здесь, но не знает, что надо писать «прохаря» (сапоги). Так вот, Бродский это слово, а Жуков – сапоги. В каком мутном уме все это родилось. А ведь в издании книги принимали участие две старшие дочери маршала. Хорошо хоть, что потуги трех поэтических уроженцев русской земли перечеркнул в книге иностранец Дуглас Орджил: «В самых тяжелых боевых ситуациях Жуков заботился о том, чтобы добиться успеха малой кровью».

А сам маршал дал здесь такой вот содержательный материал для размышления о потерях: «На третий день операции на Халхин-Голе, когда японцы зацепились за высоту Палец и наступление затормозилось, у меня состоялся разговор с командующим фронтовой группой командармом 2-го ранга Штерном. Григорий Михайлович приехал ко мне на КП и стал говорить, что он рекомендует не увлекаться, а остановиться, перегруппировать за два-три дня силы для последующих ударов и только после этого продолжать окружение японцев. Я ему ответил, что война есть война, и на ней не может не быть потерь. Но если мы сейчас из-за этих потерь и сложностей отложим на два-три дня выполнение первоначального замысла, то произойдет одно из двух: или мы не выполним свой план вообще, или выполним с большим промедлением и с еще большими потерями. Из-за нашей нерешительности они могут в десять раз превзойти потери, которые мы несем сейчас, действуя решительно». Мастерство военачальника состоит в нахождении оптимального соотношения между размером потерь и весомостью успеха. Именно о таком мастерстве пишет генерал армии М. А. Гареев в своей книге «Маршал Жуков»: «Несмотря на упорное сопротивление японцев, Жукову удалось блестяще осуществить свой замысел. 6-я японская армия была окружена и уничтожена. Ее потери составили 61 тысячу убитыми, ранеными и пленными. Советские войска потеряли 18,5 тысячи убитыми и ранеными… Японское правительство обратилось с просьбой о прекращении военных действий».

Константин Симонов в своем замечательном военном дневнике на конкретном примере 107-й, впоследствии 5-й Гвардейской краснознаменной городокской стрелковой дивизии, одной из сотен, с цифрами в руках показал, чем в смысле потерь «была война для нас и для немцев в начале и чем стала для нас и для них в конце». Он писал, что, вспоминая историю войны, необходимо сравнивать усилия и жертвы с результатами. Так, по архивным штабным данным, «дорого заплатив в 1941 году за освобождение маленькой Ельни (4200 убитых и раненых), та же самая дивизия в 1945 году при взятии главной немецкой цитадели в Восточной Пруссии – Кенигсберга отдала всего 186 жизней». И писатель особо подчеркивал: «Цифры, которые я привожу, требуют душевной осторожности в обращении с ними, ибо любая самая малая в общей статистике войны цифра потерь все равно означает осиротевшие семьи».

Родина, «Интердевочка» и Чубайс

А с какой позорной для фронтовика развязной небрежностью говорил об этом же Тодоровский: «Мы потеряли 20 миллионов молодых людей. Это слишком большая цифра. Немцы, воюя с 39-го года, потеряли около 7 миллионов». Какая постыдно-пренебрежительная неряшливость во всем, какая ложь. Во-первых, что значит «слишком большая»? Ведь речь шла не о затратах на фильмы «Интердевочка» Петра Тодоровского или на фильм «Катафалк» его сына Валерия и даже не о средствах на подъем «Курска» – вопрос стоял о жизни и смерти народа и государства. Понимаете? О жизни и смерти. Если вам скажут, что вы или кто-то из ваших близких болен раком и на лечение требуется 10 миллионов рублей, не иначе, и время не терпит, промедление – это смерть, а деньги у вас есть, то, что ж, неужели вы будете торговаться и, рискуя жизнью, тянуть время: «Слишком большая цена! А нельзя ли миллиончика за три?., за пять?., за семь?» Нет цены, которая для спасения жизни была бы чрезмерной. Во-вторых, мы потеряли не только молодых, не только тогдашних ровесников Тодоровского, – на фронте были и пятидесятилетние. В-третьих, мы потеряли не 20 миллионов, а 28. Что, можно с чубайсовской людоедской лихостью сбросить 8 миллионов? Помните, как он – об этом писали газеты – заявил одному своему сотруднику? «Чего вы волнуетесь? Ну, вымрут 30 миллионов. Так они ж сами виноваты: не вписались в наши реформы. Не беспокойтесь, русские бабы еще нарожают…» В-четвертых, да неужто вам, фронтовик 44-го года, не приходилось встречать хотя бы такое совершенно в духе Чубайса заявление Геринга, сделанное в ноябре 1941 года: «В этом году в России умрет от 20 до 30 миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдет; ведь некоторые народы необходимо сокращать». Какие народы? Прежде всего русский. И ведь почти довели до 30 миллионов-то, правда, не за один год. Тут уместно заметить, что Чубайс как мыслитель шагает в ногу не только с Герингом, но и с самим Гитлером. Тот в свое время заявил: «Я освобождаю человека от унизительной химеры, называемой совестью». Эту же мысль Чубайс в обращении к единомышленникам по Союзу правых сил выразил лучше, чем Гитлер – короче и энергичней: «Больше наглости!» И среди изысканных хакамад Союза никто ему не возразил. Принято к руководству. Но мало того, сам наш драгоценный президент, обожатель «духовных ценностей», не так давно всенародно изъяснялся в любви к этому выродку.

Гитлеры, Ельцины, Чубайсы приходят и уходят…

А неужто неведомо вам, Тодоровский, старому человеку, что миллионы и миллионы наших национальных потерь – это гражданское население, это псковская деревня Красуха, где в 43-м году немцы заживо сожгли 280 жителей, это белорусская Хатынь, где в том же году немцы сожгли и расстреляли 149 человек, в том числе 75 детей, это украинский Бабий Яр с его Сырецким лагерем смерти, где в 41-м—43-м годах было истреблено больше 100 тысяч украинцев, евреев, русских, это 260 лагерей смерти в одной лишь Белоруссии… Хоть бы о евреях-то вспомнил, Петр Ефимович, если вам с Чубайсом русские миллионы ничто… Неужели вы, фронтовик и создатель фильмов о войне, никогда не задумывались о характере немецких данных относительно наших боевых потерь? Вот вам один примерчик для размышлений. В свое время немцы объявили, а позже их историки да мемуаристы писали, что осенью 1941 года восточнее Киева они взяли в плен 665 тысяч солдат и офицеров Юго-Западного фронта. Но, как известно, к началу – к началу! – операции Юго-Западный фронт имел в своем составе всего 627 тысяч человек. Часть их, конечно, погибла в ходе довольно долгих и упорных боев, часть успела отойти, не попала в окружение, и 150 тысяч вырвались из него. Как видим, к названной первой цифре требуется весьма существенная поправка, а признать ее реальной можно только в том случае, если в число военнопленных немцы включили и мирных жителей, которых угнали в рабство, что делали они постоянно.