За Родину! За Сталина! - Владимир Бушин

Прекрасно. Но с какой стати Познер вспомнил о церемонии в Реймсе? Неужели хотел упрекнуть западных союзников? Нет, конечно. Он не был бы Познером, если и тут не придумал бы какую-нибудь гадость и не сунул нам ее в день великого праздника и торжества в лицо. И вот Познер просвещает нас: поскольку, мол, Сталин был недоволен этой церемонией и отверг ее, то Суслопарова немедленно вызвали в Москву и… конечно же, расстреляли. Ведь ничего другого эти познеры и представить себе не могут! На экранах, на страницах газет и книг они расстреливают и отдельных лиц, и тысячи, и десятки тысяч с той же легкостью, с какой Ягода и Агранов проделывали это в жизни. Познер вам и документ представит вроде приставкинской расписки Жданова о масле и колбасе. Разумеется, с генералом Суслопаровым ничего страшного не случилось. С. М. Штеменко вспоминал: «На процедуре подписания Акта о капитуляции присутствовал и И. А. Суслопаров. Здесь он узнал, что Сталин лично по телефону сообщил Вышинскому (прибывшему в Берлин), что не имеет претензий к действиям Суслопарова в Реймсе» (там же, с. 444). В подтверждение этого 7 июня в «Советской России» было напечатано письмо жителя Новоуральска Н. М. Лебедева, который в 60-х годах встречался с генералом Суслопаровым, благополучно выступавшим в их городе с лекциями от общества «Знание».

Итак, лжец пойман за руку. Лебедев пишет: «Мое письмо вряд ли заставит Познера извиниться перед телезрителями». Ну, посмотрим, товарищ Лебедев. Последнее явление Познера на экране внушает некоторые надежды на лучшее. Он там заспорил с коммунистом Тихоновым, депутатом Госдумы, о положении в Белоруссии. Познер побывал там и вот теперь воскликнул: «Как будто я очутился в СССР! Стоят памятники Ленину, Дзержинскому…» Вот что для него самое кошмарное, вот почему они так злобно и беспардонно лгут – от страха и ненависти. Потом, видно, не расслышав чего-то в словах собеседника, он пролепетал: «Я только хотел понять…» И коммунист Тихонов ответил ему, вероятно, к удивлению т. Зюганова: «Скоро вы все поймете!» Да, скоро они поймут, и как относится к ним народ, и кто раздувает антисемитизм, и что ждет их завтра.

Анна и Ганс, жертвы войны

Так завершилась первая вылазка Познера, а вторая его вылазка в праздничные дни – провозглашение идеи поставить памятник «всем погибшим во Второй мировой войне». Это я поддерживаю. Давайте, Владимир Владимирович, начнем, покажем пример. Как будем ставить – один памятник всем или много? Думаю, что нагляднее будет, если много. Вот мое первое предложение. Был в Польше писатель, педагог, врач Януш Корчак, настоящее имя Генрих Гольдшмидт, автор книги «Как любить детей». Он старался спасать детей в Варшавском гетто и вместе с ними в 1942 году погиб в лагере смерти Треблинка. И был, допустим, некто Одило Глобочник, бригаденфюрер СС, начальник всех лагерей смерти на территории Польши. Он, правда, не расстрелян, не сожжен в крематории, а покончил жизнь самоубийством, но все равно жертва войны: если бы не она, он не застрелился бы. Так вот, соорудим памятник и напишем на нем: «Вечная память писателю Янушу Корчаку и бригаденфюреру СС Одило Глобочнику – жертвам Второй мировой войны». Хорошо? Вам нравится?.. Пойдемте дальше. Была еврейская девочка Анна Франк, после которой остался известный всему миру потрясающий дневник. В шестнадцать лет она погибла в лагере Бельзен. И был Ганс Франк, рейхсляйтер Польши, после которого в этой стране осталось 6 миллионов трупов, в частности, он отправил в лагеря смерти 85 процентов польских евреев. Это тоже жертва Второй мировой: в возрасте 46 лет по приговору Нюрнбергского трибунала был повешен. Так вот, соорудим памятник и напишем: «Анне и Гансу, двум незабвенным Франкам. Мир вашему праху. Скорбящие потомки». И это вам по душе, гуманист Познер? Что ж, валяйте дальше сами в том же направлении…

Этот День мы приближали, как могли, с 22 июня

Владимир Познер имеет обыкновение в свою передачу «Времена» в качестве главного собеседника, так называемой «свежей головы», приглашать кого-то из достаточно известных людей. В последнюю перед Днем Победы передачу хорошо было бы пригласить кого-то из участников войны, пока они еще есть, но почему-то в кресле главного собеседника оказался на этот раз народный артист СССР Лев Дуров. Конечно, его все знают, он сыграл в кино более 130 ролей, а в театре даже Льва Толстого играет. Кому же, как не Льву, играть Льва. Когда началась война, ему было девять лет. Но Познер не ошибся в своем выборе… Дурову почему-то захотелось поговорить об авиации. Что ж, тут много интересного и очень подходящего к празднику Победы. Если уж такой знаток авиационной темы, то сказал бы, например, о том, что наша промышленность за годы войны, несмотря на утерю огромной территории и многих заводов на ней, постоянно пополняла существовавший парк боевых машин и в итоге произвела 119 635 самолетов, а немцы к тому, что уже было у них и что захватили в Польше, во Франции и других странах, произвели с помощью всей окулированной Европы 80 600 самолетов (История Второй мировой войны. Т. 12. С. 168). За это же время мы стали выпускать 25 новых типов самолетов, включая их усовершенствования, в результате чего скорость возросла на 30–40 процентов, увеличились высота и дальность, улучшилась маневренность, усилилась вооруженность, возросла бомбовая нагрузка. А немцы сумели наладить массовый выпуск только нового самолета «Фокке-Вульф-190» да осуществили несколько модификаций (Тимохович И. В. В небе войны. М., 1986. С. 63). Превосходство нашей авиационной науки и промышленности, высокое мастерство наших летчиков и позволили нам уничтожить в воздушных боях и на аэродромах 57 тысяч немецких самолетов, да еще зенитчики добавили около 20 тысяч (там же, с. 5, 61).

У нас часто вспоминают, что в первый день войны мы потеряли 1200 самолетов. Правильно: около 800 на аэродромах и около 400 в боях. Но ведь при всей внезапности и массированности фашистского удара советские летчики сумели совершить в этот страшный день около 6 тысяч боевых самолетовылетов, более десяти наших летчиков в этот день таранили вражеские машины, а в итоге было сбито более 200 немецких самолетов, в которых за штурвалом сидели асы, имевшие ничем не заменимый уже двухлетний опыт войны (там же. С. 14). Именно о первых днях войны в изданной еще в 1957 году в ФРГ книге «Мировая война 1939–1945 годов» признавалось: «Потери немецкой авиации не были такими незначительными, как думали некоторые. За первые 14 дней боев было потеряно самолетов даже больше, чем в любой из последующих таких же отрезков времени. С 22 июня по 5 июля немецкие ВВС потеряли 807 самолетов всех типов, а за период с 6 по 19 июля – 477» (с. 472). По нашим данным, за отрезок времени, несколько больший, чем первые две недели (с 22 июня по 10 июля), мы сбили в воздушных боях 752 самолета врага и уничтожили на аэродромах 348, то есть всего – 1100. Что ж получается? Даже по немецким данным, за первый неполный месяц боев немцы потеряли почти 1300 машин! В итоге таких действий нашей авиации и зенитчиков к 1 декабря 1941 года, то есть за пять с небольшим месяцев, парк самолетов сократился у немцев на Восточном фронте с 4980 машин до 2830, несмотря на пополнение с Запада, да еще были 295 финских, 165 румынских, 70 итальянских и 50 венгерских самолетов. Но как бы то ни было, а потеряли они 2150 машин (то есть почти половину) и тысячи летчиков. И ведь такая картина сложилась не только с авиацией, но и с другими родами войск. Так, в «Приложении» к недавно вышедшим воспоминаниям известного генерала Н. Попеля «В тяжкую пору» составитель книги В. Гончаров, основываясь на новейших исследованиях, пишет: «Самым тяжелым для немцев были катастрофические потери танков… С июня по ноябрь 1941 года вермахт безвозвратно потерял 2326 танков (что больше трети всего парка) и около 800 бронемашин». Чего после этого стоят россказни таких стратегов, как Солженицын, будто Красная Армия, «сдавая чохом города», бежала от границ по 120 километров в день и только под Москвой опомнилась и уперлась. Сибиряки чудом спасли!.. Нет, именно в первые дни, недели, месяцы была заложена основа не только победы под Москвой, но и разгрома немцев в Берлине. Стоит сопоставить лишь два факта. Наполеон и Гитлер начали вторжение с одного рубежа и почти в один и тот же день, первый даже на два дня позже второго. И вот Наполеон с его пехтурой, конной тягой да скрипучими обозами дотопал до Москвы в конце августа, а Гитлер с его танками, самоходками, автомашинами, авиацией, радиосвязью дополз до Москвы лишь в конце ноября – на три месяца позже! Где ж это, Александр Исаевич, раскорячились и так надолго увязли его ножки, столь быстрые да веселые в Западной Европе?

Почему стрелялись генералы и гауляйтеры

Потом тоже, конечно, было непросто, но все-таки дело пошло сподручней. Генерал Курт Типпельскирх в своей «Истории Второй мировой войны» (М., 1956) писал: «С 1943 года уже никакими способами невозможно было ликвидировать безраздельное господство авиации противника» (с. 484). А вот что писал генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг: «По мере приближения конца войны все реже появлялись в небе немецкие самолеты. Немецкая авиация была уничтожена» (Итоги Второй мировой войны. С. 208). Это не совсем верно. Как свидетельствует в своих знаменитых воспоминаниях «Внутри Третьего рейха» талантливейший гитлеровский министр вооружений Альберт Шпеер и как подтверждают документы, выпуск самолетов в фашистской Германии во время войны, как и у нас, тоже постоянно рос, несмотря на усиливавшиеся бомбежки союзников, причем рос весьма стремительно: в 1942 году – 11 600 машин, в 1943-м – 19 300, в 1944-м – 34 100. Так что самолеты были, но уже не хватало летчиков, к концу 1943 года 49 218 были сбиты, оставшиеся переутомлены, а пополнение уже не имело высокой выучки. Поэтому правильнее было бы сказать, что немецкая авиация оказалась не столько уничтожена, сколько деморализована, задавлена, летчики увиливали от сражений… Начальник Генерального штаба люфтваффе генерал-полковник авиации Ганс Ешоннек 19 августа 1943 года покончил жизнь самоубийством. А было ему лишь 44 года. Авторы двусмысленной «Энциклопедии Третьего рейха» пишут: «по невыясненной причине…» Да чего ж тут выяснять? Разве не по той самой, по которой ровно через год, 18 августа 1944-го, застрелился и генерал-фельдмаршал Клюге, главнокомандующий группой армий «Запад»: рухнул «Атлантический вал», который ему было приказано защищать, и он понял, что рушится все. То же самое – прославленный Роммель. А начальник технического управления люфтваффе генерал-полковник Эрнст Удет понял это раньше и покончил с собой еще 15 ноября 1941 года, когда немецкие войска стояли под Москвой. Он был, кажется, первым, а позже началась просто эпидемия самоубийств: генерал-полковник Людвиг Бек (июль 1944), рейхскомиссар Австрии Йозеф Бюркель (28 сентября 1944), генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель (14 октября 1944), генерал-фельдмаршал Вальтер Модель (21 апреля 1945)… А уж после 9 мая 1945 года они посыпались как горох: гауляйтер Чехословакии Конрад Генлейн (10 мая), последний главком ВМФ Германии адмирал Ганс фон Фрейдебург, министр по делам науки, образования и культуры Бернхард Руст (май), начальник канцелярии Гитлера, рейхсляйтер Филипп Бюлер (май), упоминавшийся бригаденфюрер СС, начальник всех лагерей смерти Одило Глобочник (май), рейхскомиссар Норвегии Иозеф Тербовен (май)… Я уж не говорю о Геббельсе (2 мая 1945), Гиммлере (21 мая), Геринге (15 октября 1946) и о самом Гитлере с Евой Браун (30 апреля). У нас даже в самые отчаянные дни 41-го и 42-го годов ничего подобного не было ни среди генералов и маршалов, ни среди наркомов и партийных работников. Застрелился, после того как выяснилось, что в первый день войны было уничтожено 728 самолетов, то есть 47 процентов всех воздушных сил Западного Особого военного округа, начальник ВВС округа генерал Копец, а 19 апреля 42-го в окружении под Вязьмой, будучи ранен, во избежание плена покончил с собой командующий 33-й армией генерал-лейтенант Ефремов Михаил Григорьевич. В Вязьме стоит ему памятник… Так что и по этому срезу видно: слабоват тевтонский дух супротив славянского…