Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп

Деревня, как и прежде, оставалась мертвой, но ландшафт за ней казался еще красивее. Дорога на кладбище была обсажена старыми каштанами, их упавшие плоды хрустели под ногами. Атанасия поднималась все выше, оглядывала окрестности. В бесконечность тянулись холмы и горы в изумрудных и золотистых тонах, на небе не было ни облачка.

До кладбища она добралась через пятнадцать минут и удивилась, увидев широко открытые, словно для нее, ворота. Все надгробия были из белого мрамора, на многих стояли величественные статуи. На каждой могиле – фотографии, стихи, подношения. Ничуть не похоже на Первое афинское кладбище. Незадолго до кончины ее матери умерла очень известная, легендарная певица, и Атанасия вместе с матерью ходила в некрополь – положить цветы на могилу знаменитости. Атанасию тогда поразило грандиозное надгробие, и потому не менее пышные и мастерски выполненные каменные обелиски в этой дальней деревне вызвали у нее удивление.

Что ж, место вечного покоя содержалось в значительно лучшем состоянии, чем деревня, из которой она сюда пришла. Здесь царили аккуратность, упорядоченность, кладбище было ухоженное. Старые памятники явно чистили регулярно, даже те надгробия, под которыми люди упокоились больше полувека назад, выглядели как новенькие. Она нигде не заметила привычного выцветшего шелка искусственных цветов. На каждой могиле лежали свежие букеты, в основном гвоздики, розы и лилии, и Атанасия чувствовала их аромат.

Она не ожидала, что здесь так почитают усопших и лелеют память о них, но не меньше ее потрясло осознание того, что мертвецы числом превосходят живых.

Яннис Малавас не обманул ее. Она видела десятки могил с этой фамилией и немало с таким же именем, как у ее отца, хотя не нашла ни одного памятника с датой его смерти. Дату она запомнила. А фотографии на могилах ничего ей не говорили – она не знала, как выглядел отец. У матери не было снимков покойного мужа.

До сумерек бродила Атанасия по аллеям между обелисков и плит. Она не питала сентиментальных чувств к отцу, которого не знала, но многие надгробия с фотографиями, стихами и дарами умершим тронули ее. Полчаса ходьбы по кладбищу – и ее вдруг поразил тот факт, что она читает только мужские имена. Было несколько молодых, трагически погибших в юности, несколько умерших в зрелые годы, но в основном здесь лежали семидесяти- и восьмидесятилетние. Ряд за рядом, ряд за рядом.

Стемнело – и Атанасия поняла, что пора уходить. Она не нашла того, что искала, но у нее возник вопрос: где женщины? Она решила вернуться тихими улочками на площадь, пустынность которой уже не так удивляла. Женщины отсутствовали не только на кладбище среди мертвых, но и среди живых.

Несколько магазинов теперь были открыты. Атанасия прошла мимо лавки мясника, который за окном орудовал топориком для разделки туш. Двое мужчин несли подносы с булочками из пекарни; в бакалейной лавке хозяин обслуживал тощего юнца.

Когда она свернула на площадь, время приближалось к восьми. Ей попалась на глаза видавшая виды машина. Грязная. К лобовому стеклу была прилеплена написанная от руки бумажка: «Такси». Атанасии понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что ее «микры» нет на месте. Женщина моргнула. Она не сомневалась, что оставила машину под платаном, а теперь ее там не было.

Она без колебаний направилась в кафе – спросить хозяина, не видел ли он что-нибудь. Теперь там находилось несколько мужчин, они в основном сидели за разными столиками, и Атанасия почувствовала устремленные на нее взгляды. Все посетители были приблизительно ровесниками ее отца.

Она подошла к бару и с волнением принялась ждать, когда появится Яннис Малавас. Он, казалось, исчез, хотя перед всеми клиентами стояла выпивка.

Наконец он вышел откуда-то из задней двери. Лицо его ничего не выражало, будто он видел Атанасию впервые и не разговаривал с ней совсем недавно.

– Моя машина исчезла… – пробормотала она, ожидая хотя бы капельку сочувствия. – В деревне есть полицейский участок?

Хозяин кафе кивнул и буркнул:

– Полицейский вон там сидит.

Полицейским оказался тот самый отец близнецов. Он, судя по всему, продолжал опустошать стакан за стаканом.

– Но он не на службе, – возразила Атанасия.

Полное безразличие грека встревожило ее.

Может быть, она сумеет найти в Афинах того, кто приедет за ней? Или рано или поздно туда пойдет рейсовый автобус? Желание поскорее уехать отсюда охватило ее.

– У вас есть телефон?

– У нас старый таксофон, – сказал владелец кафе, показывая в угол. – Только он не принимает евро.

Евро были в обращении уже несколько лет, но он даже не позаботился о том, чтобы переделать телефон.

– Так как?..

– Ничем не могу вам помочь. – Грек пожал плечами и повернулся к ней спиной.

– А такси? – Она была близка к отчаянию.

– Не в такой час, – сказал сидящий в углу человек, которого она не заметила прежде.

Атанасия оглядела безразличные лица. Их враждебность была вполне ощутима, в воздухе плотно висели дым и молчание.

«И это жители рая?» – спросила она себя. Атанасия вспомнила о единственной женщине, которую видела сегодня, и поняла, что эта пастушка, чтобы выжить, должна была преобразиться в мужчину. Возможно, все остальные женщины давно отсюда уехали. Как ее мать.

Атанасия знала: выбора у нее нет. Нужно как можно скорее выбираться отсюда.

Когда появилась луна, она бросилась прочь. Аркадия – не место для женщин.

Я понимаю, откуда взялась история Евы, и ее основная мысль вызывает у меня сочувствие. Я спрашиваю себя: к чему придет поколение, которое день за днем живет со знанием того, что им во многом отказано?

Вполне вероятно, Ева и ее друзья через два-три десятилетия очнутся и поймут, что упустили шанс использовать свой потенциал и полжизни потратили впустую. Это ощущение отчуждения в Греции очень-очень сильно. Оно дает о себе знать в каждом поселке и городе. Оно может выплеснуться в граффити, но его реальное проявление – разочарованные лица. Миллионы молодых людей не видят будущего в собственной стране. Они чувствуют себя так, словно родина повернулась к ним спиной. Если у них есть возможность, они бегут, как Атанасия. Может быть, такой путь выберет и Ева, если ей хватит силы воли.

Около десяти часов бар начал заполняться. Вот они – «лишние люди». Им за двадцать или за тридцать (а кому-то и за сорок). Все явно получили хорошее образование, все проявляли категоричность в суждениях, радовались шансу попрактиковаться в английском; среди них было несколько геев и лесбиянок. Споры шли на самые разные темы: от коррупции до Кавафиса[10], от капитализма до кризиса. Мы говорили о гендерном вопросе, о власти, о доминировании мужского эго в греческом обществе. В Греции немало сильных женщин, но представительницы старшего поколения нередко остаются в подчинении у своих мужей. Да-да, соглашались со мной. У всех были матери, которые ходили по магазинам, готовили еду, убирали жилье, хотя при этом работали на полной ставке.

Ева, хотя и бегала туда-сюда с выпивкой для клиентов, часто включалась в разговор. История, которую она рассказала, отражала ее собственный опыт, и я видел, что девушка кипит праведным гневом против того разрушения, к которому привели ее страну мужчины. Она возлагала вину на политиков-мужчин, которые много десятилетий руководят страной. Поскольку женщины до недавнего времени не играли сколько-нибудь значительной роли в греческой политике, никто ей не возражал.

– Боги дали Греции такую благодатную землю, – сказала Ева, поставив на стол поднос с рюмками, – но посмотрите, что они с ней сделали…

Мужчины и женщины кивали. Действительно, кошмар.

– Стин ийеа мас! Будьте здоровы!

Двадцать собравшихся чокнулись.

Тем вечером мы жили одним мгновением. Все остальное нам было побоку.

Большинство посетителей бара не имели работы, но каким-то образом находили деньги на алкоголь, сигареты, травку. Один из них оказался диджеем, и в полночь загремела музыка. Музыка была гипнотической – я вскоре забылся под ее звуки.

Понятия не имею, когда мы высыпали на улицу. Смутно помню, что уже начинало светать. За руль я сесть не мог. Когда мои новые знакомые поняли, что мне негде ночевать, все наперебой стали звать к себе, мол, диван найдется. Я отправился к двум бородатым братьям, которые снимали небольшую квартиру напротив бара, и проспал мертвым сном до двух часов дня. Проснулся я раньше хозяев, поэтому оставил им записку с моим электронным адресом – вдруг представится случай отблагодарить их в Лондоне за гостеприимство.

Прежде чем уехать, я зашел в бар в надежде выпить чашечку кофе. Ева была там, такая же неулыбчивая, как вчера, и ее непримиримость начала будить во мне мрачные мысли. Я находил Еву очаровательной, и вместе с тем меня беспокоила злость, поселившаяся в ее душе. Девушка приготовила мне крепкий кофе, я ее поблагодарил за замечательный вечер, а когда уходил, заметил, что она яростно пишет что-то на стене, где оставалось немного свободного места. Может быть, я когда-нибудь вернусь и прочту еще одну из историй Евы. Но в глубине души надеюсь, что к тому времени ее здесь уже не будет.