Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бегемота нельзя, — вздохнул председатель, — бегемоты лаять не умеют.
— А кошки ваши умеют?
— Конечно. Когда за собакой гонятся. Собака от нее — на дерево, а кошка как подбежит к дереву, как задерет кверху морду, как давай ее облаивать!
— Вы все перепутали! Не кошка собаку облаивает, а наоборот. Кошка от нее — на дерево. Кошка!
— Кошка, собака… Какая разница? Это уже вопрос терминологии.
— Нет! Это дело принципа!
— Знаете что, Петр Гаврилович, — не выдержал председатель, — если вы не прекратите эти вот штучки, я перестану вам помогать с телефоном. Честное слово! Брошу все, и ходите всю жизнь «спаренным»!
Заместитель опустил глаза, потом искоса взглянул на кота:
— Не-е… Вообще-то мне этот кобелек нравится. И расцветка его нравится, и экстерьер. Только нельзя же так… сразу. Надо подумать, как его провести. По какой секции.
— По секции сторожевых! Ведь это же кот — лучший сторож от всяких мышей. Никакая овчарка с ним не сравнится.
— А может, по секции охотничьих? Он не только сторожит, но еще эту дичь и преследует. Давайте проведем его как борзую по мышам?
— Как борзую нельзя. Борзые ростом повыше.
— А может, это еще щенок?
— На борзую он даже как щенок не потянет, — председатель внимательно посмотрел на кота. — Скорее уж это лаечка… или доберман-пинчер…
— Ну уж нет! У доберманов-пинчеров хвосты рубленые. А у нашего что, снова отрос?
— Да, отрос! Кормили хорошо, вот он и вырос!
— Ну, тогда этот кот уже не собака, а ящерица. Его не на выставку, а к змеям, в террариум!
— Опять вы за старое?!
— Ну, хорошо, хорошо, — смутился заместитель. — Не хотите по охотничьим, давайте по декоративным. У меня там к председателю секции ход имеется. Его дочка поступает в институт, где у меня с ректором щенки от одной суки.
— Мало ли у кого от одной суки? У меня вон с одним балетмейстером тоже от одной… Ну и что? Он же не приглашает меня танцевать в Большой театр!
— А вы его об этом просили?
— Да, просил! Как и вы меня с телефоном!
— Эй, послушайте, — вдруг вступил в разговор слесарь. — Я, конечно, в собаках не очень… Но у нас как такие дела делаются. Предположим, надо выписать тебе деньги за водопровод. А выписывают за отопление. Поняли намек?
— Понял! — обрадовался заместитель. — Надо дать ему медаль как коту, а оформить ее как собаке… А что, если создать в нашем клубе кошачью секцию? Бывают же, так сказать, разные ответвления от породы. Разные, так сказать, мутации. В конце концов кошки — не птицы!
— Верно! — сказал председатель. — И крыльев у них нет, и клюва.
— И яйца они не откладывают!
— Ив жаркие страны не улетают!
— Ну просто совсем как собаки!
Председатель вытер платком лоб и посмотрел на слесаря:
— Вот если бы ваш кот птицей был, тогда уж другое дело. Тогда, действительно, ничем не поможешь.
Тут дверь открылась, и в комнату вошел монтер Митя с огромным рыжим попугаем на рукаве телогрейки.
— Тебе чего. Митя? — испуганно спросил председатель.
— Скоро выставка у вас, — сказал Митя, — надо бы Сенечке медаль дать…
Измена
Я решил изменить жене.
Двадцать лет вместе прожили. Все у нас было: и радость, и горе, а вот такого — ни разу. Однажды мы с женой смотрели картину, как один банковский работник своей супружнице «шарики вкручивал». Та думала, что он ездит играть в кегли, а ему с Луизой и без кеглей весело.
— А он на тебя похож, — сказала жена, когда мы вышли из кинотеатра.
— Это в каком смысле?
— В переносном, — улыбнулась она. — Я имею в виду чистую внешность.
Тут мне эта мысль и запала. Ладно, думаю, ты у меня еще посмеешься…
Долго думал, кого на роль Луизы выбрать, пока не остановился на Нине Борисовне. Она женщина деловитая, мать двоих детей — не протреплется.
В перерыве отвел ее в сторону и вкратце обрисовал ситуацию.
— Ну что ж, — сказала она, — в принципе я не против. Придет время помирать, хоть будет что вспомнить. Только вот мужа боюсь. Вдруг догадается?
— Мы это во время работы оформим. Так что ни один муж не догадается.
На следующий день ровно в девять утра раздается звонок. Открываю дверь — на пороге Нина Борисовна.
— Здравствуйте. Я не опоздала?
— Нет, в самый раз. Жена только на работу ушла.
Нина Борисовна сняла пальто, шарфик, поправила перед зеркалом прическу.
— Ботики, пожалуйста, снимите, — сказал я. — Мы пол лаком покрыли.
— Так они ж у меня чистые.
— Все равно снимите. Такой у нас в доме порядок.
Я запер дверь на задвижку и проводил ее в комнату.
— Як вам ненадолго, — сказала Нина Борисовна. — В час должна освободиться. Решила — раз день все равно пропал, хоть постирушку дома сделаю.
— Прекрасно, — сказал я, — значит, и я еще успею за обоями съездить.
Нина Борисовна расстегнула сумочку и достала папиросы.
— Выпить хотите? — спросил я.
— Спасибо, не пью.
— Почему так?
— Печень больная.
— А у меня — почки, — вздохнул я. — В прошлом месяце ни с того ни с сего песок вдруг пошел.
— Песок — это еще полбеды. У мужа моего камень был. Так его ультразвуком сверлили.
— Ну и как потом, вышел?
— Вышел. Куда же он денется.
Мы немного помолчали.
— Может, чаю хотите?
— От чая не откажусь. Я вообще очень отчаянная, — пошутила Нина Борисовна.
Мы выпили по большой кружке чая.
Я подошел к окну и задернул шторы. В комнате воцарился полумрак. Нина Борисовна сказала из темноты:
— Вы стихи какие-нибудь помните?
— Помню. — сказал я. — Недавно мы с сыном учили.
Я прочитал «У парадного подъезда» Некрасова.
— А вы — молодец, — сказала Нина Борисовна. — Жаль, что из вас так ничего и не вышло.
— Если б из всех выходило, — сказал я, — то некому было б в нашей конторе работать.
— Это правда, — вздохнула Нина Борисовна. — Вот вы не поверите, а я балериной стать мечтала. В школе специальной училась. Лучше всех фуэте делала, арабески… Хотите покажу?
Она встала на носки и подпрыгнула в воздух.
— Здорово! Ну прямо «Лебединое озеро». И телевизор смотреть не надо.
Но Нина Борисовна вдруг вскрикнула и опустилась на стул:
— Поясница. Опять, зараза, вступила.
Я помог ей дойти до дивана и накрыл шерстяным пледом.
В коридоре раздался звонок.
— Кто это? — спросила Нина Борисовна.
— Не знаю, — сказал я. — Вы на всякий случай получше укройтесь.
Я открыл дверь. На пороге стояла жена:
— Ты
