Владимир Высоцкий. По-над пропастью - Ю. Сушко

«ВОЗВРАЩАЛИСЬ ОТЦЫ НАШИ, БРАТЬЯ ПО ДОМАМ, ПО СВОИМ ДА ЧУЖИМ...»

В Москву Семен Владимирович прибыл только через два месяца после 9 мая — в июле, вместе со сводным полком 1-го Украинского фронта в канун Парада Победы.

Белорусский вокзал в те дни был, наверное, самым главным местом в Москве. Сюда приходили с цветами, с надеждой и без, встречать и провожать поезда, следующие с запада до столицы — и дальше, со всеми остановками. «Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я», — занесет в свои стихотворные «мемуары» Владимир Высоцкий отцовский подарок.

Есть тайная зоркость ребенка. Взрослые часто даже не догадываются, как многое видит ребенок И во взрослой зоркости отголосок детских чувств, обидной занозой застрявший в памяти навсегда, — «по домам, по своим да чужим». Значит, взрослая мудрость — плод детской зрелости.

Вопрос деликатный. Кто заслуживает осуждения — мать или отец, — решать не нам и даже не судам, хоть это вроде бы и принято. Просто отметим факт — после войны, в конце 46-го года, Володины родители окончательно и официально расстались. К тому времени у Семена Владимировича уже была верная подруга — Евгения Степановна Лихалатова. Они познакомились, когда он приезжал в Москву в Главное управление связи Красной Армии, а она, молодая вдова, служила в управлении шоссейных дорог. Так отец стал жить в ее квартире в доме на Большом Каретном.

Трагедии из случившегося развода родители не делали. Принятые решения казались им верхом трезвого, рационального подхода. Проекцию последствий своих взрослых поступков мы способны производить лишь для себя. Да и то не всегда.

Володя остался жить с мамой. На общем фоне безотцовщины он не был белой вороной. Когда 1 сентября пришел в первый класс 273-й школы в 1-м Переяславском переулке, в настороженном ожидании вопроса об отце, то ответы одноклассников — «погиб на фронте», «пропал без вести», «умер», «в госпитале», «не знаю» — при все горечи своей ослабили, а после и вовсе растворили все неприятные предчувствия, и пришло облегчение, как после трехдневной зубной боли.

«В огромном актовом зале, где детей распределяли по классам, громко объявили: «Высоцкий Владимир!» Я говорю сыну: иди, это, мол, тебя. А он мне в ответ: «Нет, это Владимир, а я же Вова!..»

Уже через месяц или чуть раньше после начала учебного года учительница наказала непослушного первоклассника Высоцкого. Может, и справедливо. Но было обидно. Володя, молча и ни на кого не глядя, собрал свои книжки-тетрадки в аккуратную стопочку, перетянул ремешком — и был таков. На следующий день он пришел в соседний класс и спросил учительницу: «Можно, я буду учиться у вас? Мне там не нравится...» Татьяна Николаевна оказалась педагогом понимающим, доброй женщиной, разрешила. Потом пригласила самостоятельного мальчика-с-пальчика к себе домой, угостила чаем с конфетами.

После уроков Володя частенько приезжал к маме на работу, в солидное здание Накромвнешторга, делился новостями:

— Мам, а ты знаешь, муж у Татьяны Николаевны настоящий моряк! Она его ждет и очень-очень скучает... А ты сегодня опять задерживаешься, да?

— Да, — кивала мама. — У тебя уроки в школе, у меня уроки на работе. Ты поел?

— Конечно! Девочки помогли и обед разогреть, и уроки проверила Все в порядке, не волнуйся, мамочка... А можно, я с тобой на твоих уроках останусь?..

Нина Максимовна занималась на наркоматовских курсах коммерческой корреспонденции на немецком языке. Володя усаживался рядом и старательно повторял немецкие фразы. Получалось на удивление здорово, преподаватель хвалила: «У вашего мальчика идеальное воспроизведение звучания слов и интонаций. У него, видимо, музыкальное восприятие языка. Это — большая редкость. Его обязательно надо учить музыке...»

А он помогал разгружать картошку в овощном магазине. За что получил от директора магазина свой трудодень — десяток картофелин. К приходу мамы с работы как-то попытался приготовить из них оладьи. Пригорели без масла... Плакало угощенье. «В школе им давали конфетки, — рассказывала Нина Максимовна. — Он меня ждал, одну съест, а вторую хранил для мамочки. Я думаю, это наследственное чувство доброты: и мои родители, и Семен Владимирович мог вообще последнюю рубашку с себя снять, и Володя таким же вырос...»

Однажды на уроке учительница попросила второклассника Высоцкого спеть. Но допеть до конца не позволила — выставила за дверь, очевидно, решив, что ученик решил поиздеваться над ней, а потому и заорал во все горло. Песня осталась недопетой, о чем Володя с горечью сообщил дома. «Неудовлетворительно» — такова была первая официальная оценка сольного опыта Высоцкого.

А что делать, если голос у него чуть ли не с рождения был низкого тембра? «Когда ему было года полтора-два, у него очень болело горлышко, — вспоминала мама. — Оказалось, что увеличены миндалины, и перед школой пришлось их вырезать. Эту операцию считают довольно легкой, но у Володи прошла очень тяжело — такие большие миндалины были, что ему язычок буквально стесняли. Но он очень мужественно все перенес. А голос еще больше подсел».

Примерно к тому же периоду, рассказывал сам Высоцкий, относятся и его первые поэтические опыты: «Я давно очень пишу, с восьми лет, там всякие вирши, детские стихи. Про салют писал...»

Когда подрос, он сто движений в минуту делал, корила мама: «Ну, Вова, ну перестань». А он отвечал: «Мамочка, ты лучше меня шлепни. Когда ты говоришь: «Ну, Вова», у меня все внутри переворачивается». Он был очень ранимый, любую сердитую интонацию тяжело переносил. Мы и не ссорились никогда. Если я была чем-то недовольна, я голоса не повышала даже в трудные моменты».

И дрались мы до ссадин,До смертных обид…

Как-то он прибежал со двора весь в крови: заработал клюшкой. Тогда только входил в моду канадский хоккей, быстро тесня традиционный — с мячом. Клюшки пацаны клепали кто во что горазд — и из дощечек, и из прутьев. Коньки, точнее — узкие полоски отточенного металла, туго прикручивали проволокой к валенкам или сапогам. Но гонялись по катку отменно! Володя завороженно следил за игрой и, сам того не замечая, все ближе и ближе подходил к самой кромке ледяного поля.

— Колян, давай!

И Колян, оказавшийся рядом, дал! Махнул — и от души влепил сопливому болельщику клюшкой прямо по щеке... Когда хлынула кровь, хоккеисты перепугались, но ненадолго: не дрейфь, пацан, снегу приложи! Зуб потерял — не беда, новый вырастет, а шрам украшает.

Родителей он старался не огорчать. «Мог с одного прочтения запомнить стихотворение, — похвалялся отец. — За какой-то час выучивал поэму… Учился хорошо, но не очень ровно». «Мог чуть ли не дословно передать содержание книги, кинофильма, прочитанного рассказа или сказки», — подхватывала Нина Максимовна.