Тайная канцелярия при Петре Великом - Михаил Семеновский

Целый день прошел довольно чинно, мужчины и женщины сидели особо. Родная сестра Прасковьи, Настасья Федоровна, в качестве супруги князя-кесаря Ромодановского, которому, по приказу царя, воздавались царские почести, изображала из себя царицу и с комическою важностью восседала одна на возвышенном месте за решеткою. В последний день гости обоего пола пировали вместе, и большая часть дам, в том числе племянницы царя, явились в немецких платьях. После пира были устроены танцы.

Покончив с необычными увеселениями, Прасковья Федоровна вернулась в Измайлово. Там застал ее иностранный живописец де Бруин, которому Петр поручил написать портреты трех племянниц.

Де Бруину царица Прасковья показалась моложе своих лет. По его словам, она была тогда, в 1703 году, довольно дородна, но имела стройный стан и ее почти можно было назвать красивою. Особенно очарован был живописец обращением царицы: и она, и дочери не раз сами подносили вино; за обедом ему подавалась рыба, несмотря на великий пост. Портреты, на которых царевны были изображены в немецких платьях, очень понравились царице; она подарила живописцу кошелек с золотом и просила нарисовать для нее вторично портреты ее дочерей, так как первые были сделаны Меншикову по приказу царя.

Таким образом, де Бруин довольно часто бывал в Измайлове и однажды приехал туда в такое время, когда там справлялось новоселье в деревянной пристройке для царевен. Ждали и царское семейство. В первой комнате, по случаю новоселья, пол был устлан сеном; направо стоял огромный стол, уставленный большими и малыми хлебами, принесенными по случаю справляемого торжества; на некоторых были щепотки соли, на других – серебряные солонки. Стены комнаты вверху над окошками и дверьми были украшены семнадцатью иконами. Брат царицы, Василий Федорович Салтыков, со священниками и вельможами находился в конце комнаты, где служили молебен; царица со множеством дам во время службы стояла в третьей комнате.

Из угождения государю решилась царица Прасковья променять свое привольное Измайлово на неизвестный и едва ли любезный для нее Петербург. Она не могла не знать тех неудобств и лишений, с которыми неминуемо сопряжена была столь дальняя поездка по сквернейшей дороге в страну болотную, полудикую, бедную, вконец опустошенную продолжительной войной; но толковая женщина не могла не видеть, что городок, возникающий из этих болот, есть любимое созданье Петра, и она долгом считала выполнить указы, неоднократно повелевавшие именитым москвичам переселяться на берега Невы.

24 августа 1706 года происходило погребение любимой тетки государя, царевны Татьяны Михайловны; между прочими членами царского семейства шла Прасковья со старшею дочерью Катериной; вся процессия была в «печальном, смирном платье, со свещами».

После печальной церемонии сборы в дорогу усилились; но они не могли быть скоро конченными, так как все почти царское семейство разом подымалось на переселение. Только 22 марта 1708 года бесконечные вереницы колымаг, повозок и подвод с царицами, царевнами, боярами и боярынями, с громадной прислугой и обозами с вещами потянулись в Петербург по дороге, едва проложенной.

При всех неудобствах дальней поездки она не могла быть особенно скучна ни для царицы, ни для царевен; они ехали в большой компании; тут была царица Марфа Матвеевна, вдова царя Федора, сестры Петра: царевны Наталья, Марья и Федосья; князь Федор Юрьевич Ромодановский, Иван Иванович Бутурлин и множество именитейших сановников.

Конец путешествия совершен был водою из угождения царю, страстному любителю путешествий водою.

20 апреля 1708 года в Шлиссельбурге бесконечная флотилия встречена была державным хозяином. «Я приучаю мою семью к воде, – говорил царь Петр Апраксину, – чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, окруженного водой. Кто хочет жить со мною, тот должен бывать часто на воде».

В Шлиссельбурге, вследствие дурной погоды и льда, шедшего из Ладожского озера, государь пробыл с гостями пять дней, показывая им все достойное внимания и заботясь об устройстве торжественной встречи. Флотилия с царицами и царевнами, вновь встреченная государем, приплыла к столице 25 апреля 1708 года. Дорогие гости приглашены были в губернаторские старые хоромы, бывшие при въезде в город. Лишь только приезжие стали подыматься из буеров, в городе грянул залп, другой, третий, загремела пальба: то Петербург ликовал, принимая царственное семейство. В губернаторском доме загорелся пир горой; веселились довольно, и только за полночь разъехались по домам пьяные гости и гостьи. Царица с дочерьми осталась ночевать в губернаторском доме.

Путешественницы, утомленные дорогой и пиром, крепко и долго спали. В десятом часу утра их разбудил крик: «Пожар, пожар!» Губернаторский дом, довольно ветхий и деревянной постройки, был охвачен пламенем. Все бывшие в доме спаслись; но большая половина верхнего жилья сгорела со многими вещами и пожитками.

Государь поспешил познакомить гостей со своим обширным хозяйством; он водил и возил их по городу, обращал внимание на все постройки, на новые и проектированные улицы, площади, каналы. Отрекомендовав столицу, Петр плавал с гостями в Кроншлодт; наконец, изъявил желание, чтоб они проводили его в Нарву, откуда он должен был ехать для военных операций в Смоленск. Царская фамилия выехала 25 июня 1708 года, монарх знакомил их с местностью (отрадного в ней было мало); хвалился новосозданными крепостцами, Копорьем да Ямбургом; в Нарве отпраздновали приезжие день ангела государя. Молебны, пушечная пальба, огненные потехи – все было как следует. На другой день государь поехал далее, а царицы и царевны вернулись в Петербург, в то время не укрепленный еще за нами полтавским боем.

Прасковье с дочерьми отведен был дом в полную ее собственность, едва ли не ее же людьми выстроенный на Петербургской стороне, недалеко от крепости, вверх по Неве, близ Петровского домика. На этом берегу жил государь; недалеко был деревянный дом князя Меншикова, с виду похожий на церковь, мазанковые дома канцлера Г. И. Головкина, вицеканцлера Остермана, барона Шафирова и других знатных лиц русских и иноземцев.

Петербург представил новоприезжим непривлекательное, но весьма любопытное и оригинальное зрелище. На обоих берегах красавицы-Невы ежедневно вырастали из болот деревянные, мазанковые, а мало-помалу и каменные домики; вытягивались амбары, госпитали; разбивались лавочки, образовывались гостиные дворики, возникала торговля. На одном из подобных дворов, на месте нынешней Троицкой площади, царица и ее дочери могли видеть самые разнохарактерные и разноязычные толпы народа. Перед окнами ее дома текла роскошная Нева, покрытая сотнями стругов из Ладоги, Новгорода и других городов с товарами и съестными припасами.

Если быстро возникали домики да лавки, то частенько и исчезали они в пожарах. Так, в 1710 году Прасковья была свидетельницею сильного пожара, дотла уничтожившего соседний гостиный двор. Пожар не обошелся без грабежа, вследствие чего пепелище скоро украсилось четырьмя виселицами. На них, по жребию, из 12 человек осужденных вздернули четверых.

Невеселое и недешевое житье было в Петербурге, особливо первые годы по переселении. Город и его жалкие окрестности были опустошаемы пожарами, моровою язвою, наконец, голодом, так как за неустройством путей сообщения подвоз провианта был крайне затруднителен, и цены на все стояли непомерные. Волки забегали в дома, скот падал, люди, опухшие от голода и холода, мерли до такой степени, что в городских домах да в избах окрестных деревень оставалось в живых не более двух-трех душ.

Прасковье нелегко было содержать большую дворню трудно подвозимыми припасами; пожары да наводнения пугали ее немало, и нет сомнения, воспоминание о дорогом Измайлове не раз отравляло для нее петербургские удовольствия. Тем не менее, должно было покоряться необходимости: царица находилась в прямой зависимости от государя; ей дорога была его милость – и тем дороже, что надо было пристраивать подраставших дочерей.

Судьбу своих царевен Прасковья благоразумно предоставила Петру, а тот распоряжался племянницами сообразно с планами своей политики. Желания и нежелания царевен не могли входить в расчет ни матушки, ни дядюшки: первая взросла в сознании необходимости невольного брака, а последний, хотя и освободил царевен от тюремного заточения, но настолько, чтоб они не выходили из-под его власти и предоставляли ему распоряжаться их жизнью.

III. Царевна и герцогиня Курляндская Анна Ивановна

Первый жених сыскался для царевны Анны Ивановны в лице молодого герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма, племянника короля Прусского.

Об этом браке говорено было еще в октябре 1709 года на свидании Петра с королем Прусским в Мариенвердере. Дело было тут же улажено, оставалось герцогу посвататься. Дорожа могучим соседом, герцог не заставил себя долго ждать, и в июле 1710 года его уполномоченные заключили супружеский договор. После ратификации договора герцог получил приглашение приехать в столицу, куда и прибыл в сопровождении фельдмаршала Шереметева в августе 1710 года.