Семья Лоранских (Не в деньгах счастье) - Лидия Чарская

Не успели молодые люди сделать и пяти шагов, как их обогнала щегольская пролетка с сидящим в ней молодым Вакулиным.

— Доброй ночи! — услышали они знакомый голос. И Вакулин птицей промчался мимо них.

На минуту нехорошее чувство зависти захватило Валентину.

«Ведь вот, богат, знатен, на каких рысаках разъезжает, — вихрем промелькнуло у нее в голове, — а мы с Лелечкой, Павлуком, Граней и моим Володей должны на конках ездить и редко, редко в виде исключения позволять себе такую роскошь, как плохой извозчик. А между тем мы ничем не хуже и не глупее этого важного барина. Почему же так несправедливо распорядилась судьба?!»

И в ту же минуту она с отвращением прогнала нелепую мысль.

«Неблагодарная я, неблагодарная! — возмущенно укоряла себя Валентина. — Мне ли завидовать другим? Я ли не избалована судьбою!»

«Какой успех был у меня сегодня! И дебют удачный, и в театр приняли, и все так хорошо, отлично складывается. И мы с Володей так любим друг друга!»

— Ах, как я счастлива, милый, милый Володя! — неожиданно вырвалось из груди девушки и она крепко пожала руку своего жениха.

Тот ответил ей не менее крепким пожатием. И в его сердце цвела светлая надежда на радостное, счастливое будущее. И в то же время память подсказывала Кодынцеву то недалекое милое прошлое, тот чудный день, когда любимая девушка отдала ему свою душу. Он давно любил Валентину. Любил еще в ту пору отроческих лет, когда куцым гимназистиком бегал к своему другу детства Павлуку Лоранскому готовить с ним совместно уроки. Тогда уже высокая, стройная зеленоглазая девочка заставляла как-то особенно биться и трепетать его отроческое сердчишко. Потом уже позднее, в свою бытность студентом-универсантом, он посещал серый домик часто-часто, благо он со старушкою-матерью жил по соседству. С трогательным участием смотрел он на кончавшую гимназический курс Валю, поклоняясь ей, как только рыцарь мог поклоняться своей даме, робко, с полным забвением самого себя. Старушка-мать одобряла эту чистую любовь ее Володеньки; она чуть не с пеленок знала сестер Лоранских, и серьезная, спокойная Валентина вполне отвечала требованием старушки, хотя хлопотливая семейственная Лелечка, с детства проявлявшая все способности рьяной семьянинки, как-то больше располагала в свою пользу Екатерину Степановну Кодынцеву, нежели несколько апатичная к будничной обстановке старшая сестра. Но ее ненаглядный Володенька любил Валентину, а не Лелечку, а старушка привыкла уже благоговеть пред выбором своего единственного сына.

Кодынцев отлично помнил тот счастливый день, когда его до тех пор молчаливая любовь к Валентине нашла, наконец, возможность высказаться перед ней. Это было в самой середине мая, когда все домики Галерной гавани буквально утопают в липовых и яблоневых цветах, распространяющих вокруг себя чудесный медвяный аромат. Он тогда уже ходил на службу около года и был отчасти обеспечен ею. Валентина, сама по себе, принадлежала к разряду трудовых девушек, и потому Кодынцев рискнул заговорить с ней о свадьбе.

Вышло это так неожиданно и хорошо.

Они читали автора, входившего только что в силу, и умиленные красотой его творений, сердцами слились в одном общем восторге перед захватившей их красотой. И сердце Кодынцева забилось еще сильнее, когда, отбросив книгу на скамью, на которой они сидели, закрытые ветвями развесистой яблони, осыпавшей их, как снегом, своими белыми лепестками, он взволнованно сказал:

— Я люблю вас, Валентина!.. давно люблю. Хотите быть моей женой?

Она не вспыхнула, не изменилась в лице. Она, казалось, преждевременно знала, что так должно было случиться. И так же прост и ясен был ее ответ, когда она произнесла спокойно:

— Да, Володя, потому что я тоже люблю вас.

И потом началось счастье, в которое даже верить боялся Кодынцев. Правда, бывали минуты страха за будущее. Страшно было подвергнуть любимую девушку каким бы то ни было лишением. Ему хотелось окружить Валентину богатством, и так как этого было нельзя, заработок молодого человека был еще слишком скромен, то Кодынцев омрачался невольно, негодуя на свою «бедность». Но от малейшей ласковой улыбки его невесты в нем снова расцветало счастье и снова, как и сейчас, припоминались цветущий май, белая, как невеста под венчальною фатою, яблоня и красивая, стройная девушка, так доверчиво и просто отдавшая ему свою руку на целую жизнь.

Эти думы о недавнем прошлом и сейчас овладели мыслями и сердцем Владимира Владимировича. Валентина, его талантливая прекрасная Валентина, только что приведшая в восторг весь театр, принадлежала ему, ему одному! Она — его невеста, его будущая жена. Кодынцев почти задыхался при одной думе об этом счастье и все крепче и крепче прижимал к себе руку Вали, доверчиво покоившуюся на его руке. А девушка, и не подозревая его мыслей, говорила, говорила без умолку:

— Ты рад за меня, не правда ли? Володя? А мама-то как рада будет, подумай! Тридцать рублей потеряли, а семьдесят пять приобрели. И не скучным, неприятным занятием у брюзги-старика, а свободным, вольным, любимым! Ах, как хорошо! «Работай, как батрачка, а играй, как богиня!» — сказал Сергеев нынче. Прекрасно он это сказал, Володя! Да, именно, «как богиня!» Чтобы эта усидчивая работа батрачки была незаметна для глаз публики. И тогда это будет хорошо! Чудесно! Думал ли ты, Володя когда-нибудь, что твоя жена будет настоящею актрисою?

— Милая! — мог только произнести Кодынцев.

Теперь они уже не шли вперед, а стояли друг против друга на панели, молодые, счастливые, улыбаясь друг другу радостною улыбкою, не замечая дождя и ветра.

И вдруг нежданный звук, протяжный и страшный, похожий на стон какого-то неведомого чудовища, потряс воздух и, прокатившись над проспектом, замер на дальней окраине города.

Валентина вскрикнула, пошатнулась и лицо ее из возбужденного, розового разом сделалось мертвенно-бледным.

— Что ты? — поддерживая ее, произнес Кодынцев. — Это сирена… морская сирена. Успокойся, дорогая!

— Да… да!.. морская сирена! — как-то машинально произнесла она упавшим голосом. — Я! Там гибнет судно, должно быть, — помолчав немного, добавила она. — Там несчастье… Какой ужас!

— Да ужас, потому что вряд ли им кто-нибудь поможет в эту бурную ночь. Как странно, одни люди счастливы, другие гибнут в то же самое время.

И они оба затихли и присмирели сразу.

— Добраться бы скорей домой и мигом ложись спать. Не сиди с гостями, ты так утомлена, — после долгой паузы произнес Кодынцев.

— Не буду! Мне завтра на репетицию надо, — согласилась Валентина и теперь печально смотрели за несколько минут до этого ее оживленные глаза.

Ужасное сознание, что в бушующем заливе гибнет судно и криком сирены взывает о помощи, потрясло молодых людей. От их недавнего оживления не осталось и помину.

Дома все были взволнованы в ожидании их.

Марья Дмитриевна крепко расцеловала Валентину, гости выпили за ее новую карьеру, и девушка ушла к себе.

Но спать она не легла. Ей хотелось только уединения, покоя. Вся душа ее еще трепетала каждым фибром, то переживая сегодняшний успех, то томилась воспоминанием о погибающем судне. Она подошла к окну. Залив пенился и шумел. Волны с упорной настойчивостью наскакивали на отлогий берег, подхлестываемые ветром. Что-то угрожающее и роковое было в картине рассвирепевшей стихии. Валентина, стоя у окна и не отрывая от моря глаз, продекламировала негромко, но с экспрессией:

«Терек воет, дик и злобен,Меж увесистых громад,Буре глас его подобен,Слезы брызгами летят…»

— Что это я? — остановила самое себя молодая девушка с улыбкой. — Терек, а властное, жуткое чудовище… изменчивая и роковая стихия, приносящая столько горя людям… Это судьба… Судьба и море, море и судьба! Не одно ли это целое? Две сродные стихии! Однако, философию в сторону! Надо лечь и постараться уснуть.

И, отойдя от окна, молодая девушка стала медленно раздеваться.

VI

На репетицию на другой день Валентина не попала; как и не сомкнула всю ночь глаз вместе со всеми остальными жителями гавани. Ровно в два часа ночи раздался над спящим Петербургом залп пушек, возвещающий о наводнении. По первому залпу жители нижних этажей должны были перебираться в верхние, и началась невообразимая суматоха по всем районам мирной в обычное время окраины. Из нижнего этажа перетаскивали вещи в верхний, если таковой находился в маленьких, по большей части, домиках; если же нет, размещались у ближних соседей, знакомых и незнакомых, благо несчастье сближало людей… Во время наводнения все жизни маленькой Галерной гавани бились, казалось, одним общим пульсом.

Семья Лоранских перебралась в верхний этаж к жильцам, снимавшим у них две маленькие комнатки антресолей. Старичок-капитан в отставке, маленький старосветский человечек в военном сюртуке с поперечными погонами, и его невзрачная толстушка-жена, с утиным носом, не знали, как принять и куда посадить хозяек, к которым они очень благоволили.