Лес (ЛП) - Бобульски Челси

Хотя она немного усердно скребёт эту сковородку.

Я смотрю на папу, ожидая, что он заговорит, но первым прочищает горло дядя Джо.

— Ты же знаешь, что я ненормальный дядя, верно?

Я киваю.

Мама прибавляет громкость радио.

— Мы с твоим отцом не братья по крови, но иногда семья — это больше, чем кровь. Я тоже не обычный человек. На самом деле, я вообще не совсем человек. Многие люди называют мой народ по-разному — Бессмертные, Туата Де Дананн, Фейри, — но стражи всегда называли нас Древними.

Я морщу лицо. Джо не кажется мне таким уж старым. Должно быть, он прочитал мои мысли, потому что Джо смеется и говорит:

— Это часть волшебства, Винни-детка. Мы стареем гораздо медленнее, чем наши человеческие коллеги.

Дядя Джо, чьё Древнее имя, как я узнала, Джосайя, рассказывает мне между глотками кофе о том, как его народ жил в лесу тысячи лет. Как они привыкли держаться подальше от порогов путешествий во времени, чтобы не навлекать неприятности на свой мир.

— Но проблема с дверями в том, — говорит дядя Джо, — что они открываются в обе стороны.

Хотя поначалу люди боялись леса, и то, как его магия дезориентировала их до безумия, некоторые начали видеть в нём ценный ресурс.

— Эти порталы были ценным инструментом во времена, когда земля была королем, а власть измерялась тем, сколько людей человек убил или поработил, — говорит Джо. — Насколько было бы проще, если бы можно было получить землю, изменив несколько вещей в прошлом? Остановив вторжение вражеских сил или извлекая уроки из прошлых ошибок? Возможно, сражение, произошедшее в открытом поле и приведшее к неудаче и бесчисленным смертям, можно было бы перенести в узкий проход, где враг никогда не ожидал бы от вас удара. Ты видишь, насколько привлекательными могут стать такие возможности? Чтобы никогда не приходилось довольствоваться тем, что есть, когда ты всегда можешь вернуться назад во времени и изменить это так, как ты хочешь, чтобы это было?

Джо делает паузу. У него отсутствующий взгляд, как будто он вспоминает всё это, и тогда я понимаю, что, вероятно, так оно и есть. Он побывал там, будучи бессмертным и всё такое. Насколько это потрясающе?

Папа странно смотрит на него. Дядя Джо качает головой, и они ведут между собой тот же безмолвный разговор, что и всегда бывает у нас с Мер. Однако я знаю, что лучше не спрашивать, о чём идёт речь, поэтому я просто сижу и жду, пока один из них заговорит.

Наконец Джо прочищает горло и продолжает:

— Тогда-то и был сформирован совет, и были созданы человеческие стражи. Мы выбирали людей с чистым сердцем, людей, которым можно было доверять. Их родословная ознаменовала бы течение времени внутри леса так, как наш народ, будучи бессмертным, никогда не смог бы, и с помощью сил, которые мы им дали, они могли бы защитить лес от использования в гнусных целях.

Десять человек подписали Соглашение, связав свои родословные с лесом. Каждый страж стал ответственным за отдельный участок леса, участки, которые потомки этих стражей всё ещё патрулируют сегодня. Стражи не общаются за пределами заседаний совета, по крайней мере, не в лесу. Мы держимся своих собственных территорий.

— Это случается не часто, — говорит Джо, — но ты должна понимать, что, возможно, однажды ты столкнёшься с путешественником, который знает о лесе больше, чем следовало бы, который может даже попытаться перейти в другое время нарочно. Эти типы путешественников более опасны, чем другие, потому что они хотят того, что ты защищаешь, и они не позволят тебе встать у них на пути. Вот почему мы с твоим отцом научим тебя драться.

Я знаю, что мне нужно говорить и вести себя так же серьёзно, как папа и дядя Джо, но я не могу сдержать ухмылку, расползающуюся по моему лицу.

— Круто!

Дядя Джо хихикает.

— Винтер, — предупреждает папа.

Я бросаю взгляд на стол.

— Я имею в виду, я понимаю.

Из радио доносятся первые аккорды песни «The Way You Look Tonight»2. Джо улыбается про себя, затем отодвигает свой стул, деревянные ножки скрипят по полу. Он встаёт и пересекает комнату. Хлопает маму по плечу.

— Могу я пригласить тебя на этот танец? — спрашивает он.

Мама по локоть в мыльной воде, но она выгибает бровь и кивает. Она вытирается полотенцем, затем вкладывает свою руку в руку дяди Джо. Они улыбаются, танцуя по кухне. Они не смотрят друг другу в глаза, как это делают мама и папа, как влюблённые голубки, но они смотрят друг на друга понимающе, как старые друзья, переживающие воспоминания всей жизни.

Папа наблюдает за ними, выглядя таким счастливым, каким я его не видела уже несколько недель. Только тогда я понимаю, что морщины вокруг его глаз стали немного глубже, а его плечи осунулись немного больше, чем раньше.

С папой что-то не так. Я не знаю, что именно, и я не знаю почему.

Может быть, если бы я знала, я бы увидела грядущие перемены — ночи, которые он проводил, отсиживаясь в своём кабинете, и постоянный запах алкоголя в его дыхании, — но прямо сейчас, в этот момент, я слишком погружена в лес, чтобы долго думать об этом. И когда папа отодвигает свой стул и вмешивается, обнимая маму и прижимаясь лбом к её лбу, я полностью забываю об этом.

ГЛАВА VIII

За девяносто минут до захода солнца дядя Джо находит меня на развилке дорог, где двенадцать тропинок пересекаются и разворачиваются, как вспышка звёзд, петляя между особенно густыми деревьями. Капля пота скатывается с линии роста волос вниз по виску, когда я смотрю на свои ноги, желая, чтобы они сдвинулись всего на пятнадцать сантиметров влево и сошли с тропинки. Мои голени горят, а ногти оставляют на ладонях тонкие красные полумесяцы, но ниже лодыжек ничего не движется. Даже не дергается.

— Винтер?

Голос дяди Джо глубокий и громкий, как гром, раскатывающийся в моих мыслях. Носок его кожаного ботинка останавливается рядом с моей пяткой, и я краем глаза вижу плечо его чёрного костюма, но я не смотрю на него. Я просто продолжаю пялиться на ботинки, ожидая, что что-то произойдёт.

После короткого мига сдержанного молчания я спрашиваю его:

— Как он это сделал?

Дядя Джо даёт мне тот же ответ, что и всегда.

— Не знаю.

Я выдыхаю и поднимаю глаза. За моим глазом ощущается резкая пульсация, как будто кто-то пытается вогнать кирку в мою роговицу, а мой пульс подобно барабану в ушах, мчащийся к чему-то, чего он не может найти. Я задерживаю взгляд на низкой ветке передо мной, где желтеет верхушка листа. Цвет стекает по листу, как краска, и перекатывается через заостренный край.

Кап. Кап. Кап.

Я ищу лужу желтой краски, которая, по логике вещей, должна собраться у основания дерева, но там ничего нет. Цвет испаряется в воздухе.

Когда я была младше и впервые увидела, как лес преображается от лета к осени, я сказала папе, что это красиво.

Он же ответил, что это не красота. Это насмешка. Лес издевался над нашим миром, беря то, что, как мы знали, было настоящим — листья меняются осенью, умирают на ветвях, только чтобы возродиться весной — и переворачивая всё с ног на голову.

Это был первый раз, когда папа упомянул о лесе как об обладающем сознанием, как о живом, дышащем духе, который может принимать решения, изменять судьбы и останавливать время.

— Теперь всё станет сложнее, — говорит дядя Джо.

— Они всегда так делают в это время года.

В отличие от порогов, которые стражи используют для входа в лес (пороги, привязаны к источникам энергии), пороги, через которые проходят путешественники, обычно открыты всего на несколько секунд или несколько минут за раз, поэтому не многим путешественникам хватает прозорливости прошмыгнуть через них именно в этот момент и попасть в мой лес. Но есть что-то особенное во времени между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием. Лес становится беспокойным, поскольку всё, что его окружает, приближается к смерти.