Седьмая невеста - Дункан Мак-Грегор

К полудню первая тройка закончила испытание, и с успехом. Полумертвая от счастья Баксуд-Малана едва сумела выйти из зала самостоятельно; товарки ее казались удовлетворенными, но и только. Сестрички же – Ийна, Мина и Залаха – уверяли Кумбара, что у них все получится гораздо лучше. В доказательство они кинулись ему на шею, чуть не своротив огромную вазу у подножия лестницы, и горячо расцеловали, так что в результате довольными остались все.

Все, кроме Бандурина. Поскольку ему поцелуи красавиц были ни к чему и могли разве что испортить настроение, он презрительно зашипел на них, отгоняя подальше. Думы о юном лютнисте не оставляли несчастного скопца и на миг. Спускаясь впереди процессии в покои для невест и с гадливостью косясь на возбужденных главным экзаменом девушек, он представлял себе изящные руки Диниса и его гибкий стан, глубокие синие глаза и копну белокурых волос, тонкую мальчишескую шею и нежное, безусое пока лицо… Душа евнуха, неожиданно для него самого отверзшая неглубокое нутро свое, жаждала любовных утех; жалкие и однообразные мысли его, прежде покойно дремавшие в дивной пустоте под затылком, вдруг пробудились, забеспокоились, с непривычки ворочаясь медленно и не в ту сторону. Скопец уныло почесал толстыми пальцами потный висок, но так и не додумался до чего-либо дельного.

Да, старик был не на шутку влюблен. Но зачем о том знать этим глупым красоткам и неотесанному сайгаду? Бандурин напрягся, изобразил на жирной физиономии своей более-менее приятную улыбку и обернулся к компании.

Глава третья

Поспешая на следующее утро в императорские покои, Кумбар был убежден, что владыка непременно пожалует его улыбкой и приятной беседой. А потому сердце у него чуть не остановилось при виде нахмуренных бровей сонного и неумытого еще Илдиза.

– Пес! – бросил Светлейший, кривя тонкие губы. – В клетку с тиграми захотел?

Он запахнул халат, оставив обнаженной лишь дряблую грудь, и злобно посмотрел на онемевшего от ужаса сайгада.

– Где та девица, которая нам приснилась?

– О-о… – пробормотал Кумбар вмиг пересохшими губами. – Я не удостоился узнать… узреть… твой сон, могущественный лев Турана…

– Что-о? – взвизгнул Илдиз, вскакивая. Халат его при этом распахнулся, и теперь уже смущенному взору сайгада представились все бледные и немощные телеса повелителя и поникшее в печали худосочное мужское достоинство. Скромно отведя взгляд, Кумбар приосанился. Первый страх, и то больше от неожиданности охвативший его, прошел: отлично зная вздорный, но отходчивый характер Великого и Несравненного, старый солдат ожидал сейчас затишья, а потом и раскаяния, ибо Илдиз, в сущности, был мягок и долго сердиться не умел и не любил.

На всякий случай сайгад все же рухнул на колени, уткнувшись носом в красивый узор ковра и с неудовольствием обнаружив целый слой пыли на нем. Кумбар незаметно подвигал задом, устраиваясь поудобней, и принялся наблюдать, за метанием расшитых золотом туфель повелителя – длинных и узких, с загнутыми вверх носами.

Такие же туфли носил и он, вечно спотыкаясь и проклиная в душе того, кто их придумал: как истый солдат Кумбар презирал вычурность придворных бездельников, готовых обмотать себя парчой и шелком с ног до головы, только бы поразить окружающих.

И пусть им при этом будет жарко и душно, и пусть не сдвинуться с места, все равно они задерут носы к потолку и… Тьфу! Негодование сайгада выразилось сейчас в том, что он незаметно для повелителя плюнул на ковер, потом растер плевок ладонью.

– Восстань, раб!

Торжественный и чуть виноватый голос Илдиза прервал размышления старого солдата. Проворно вскочив, он со всей почтительностью поклонился владыке, преданно уставился в блеклые глаза его.

– Мы простили тебя, верный Кумбар. Мы более не хотим сердиться. Но ты все же верни во дворец ту… которая приснилась…

– Малику? – бухнул наугад сайгад, опасаясь напомнить, что он не видел этого сна.

– Не Малику, пустоголовый… – мягко усмехнулся Светлейший. – Не Малику. Алму.

Кумбар вздохнул. За миг до того, как владыка произнес имя, он сам назвал его про себя, ибо в глубине души был убежден, что Алма действительно самая красивая и, пожалуй, самая привлекательная из всех девушек. Но кто же о том донес Великому и Несравненному?

– Алму… – с деланным недоумением повторил сайгад. – Но, мой повелитель, мне казалось, Баксуд-Малана…

– Что Баксуд-Малана? – прервал Илдиз, опять раздражаясь. – Она хороша, но нам снилась другая. И мы полагаем, что то была именно Алма.

– Я уже отправил ее к родителям… – неуверенно забубнил Кумбар, понимая тем не менее, что отговорить владыку уже невозможно.

– Ну так пусть теперь они отправят ее во дворец! – снова перебил его Светлейший. – Ступай же! Ну? Ступай!

Сайгад задумчиво кивнул и, забыв поклониться, повернулся и вышел на ватных ногах. В голове его после этого разговора осталась одна мысль: что сказать Конану? Суровое лицо варвара, такого, по мнению Кумбара, юного, а потому горячего и яростного словно пожар, вставало перед ним, и он заранее начинал оправдываться, суетясь и боясь, что ему не поверят. Может быть, доставить во дворец вместо Алмы Карсану? Или все ту же Малику? Но мысль сия, только появившись, была отвергнута старым опытным солдатом.

Правда – Кумбар твердо в это верил – когда-нибудь обязательно раскроется. Он сам не раз бывал свидетелем краха обманщиков; и знатные нобили, могущество коих казалось вечным, в один миг теряли то, что было сколочено годами, десятилетиями – богатство, славу, имя… Впрочем, славу они не теряли; она просто-напросто изменяла свой облик, из доброй становясь дурной, некрасивой, а порою и гнусной. И все из-за того, что давний обман вдруг раскрывался, вся грязь выливалась на улицу, и белое тут же окрашивалось в черный… Да, таково свойство всех обманов: однажды тайное все равно становится явным, как бы оно ни было сокрыто…

Посылая евнуха с двумя стражниками в дом Алмы, Кумбар, не теряя времени, отправился разыскивать киммерийца. Скорее сообщить ему о провале их плана – вот то единственное, что может он сделать сейчас.

На втором этаже «Маленькой плутовки», в крошечной уютной комнатке с единственной, но зато широкой кроватью, ныне царила печаль. Алма, чье светлое, обычно веселое личико побледнело и было залито слезами, в который раз уже повторяла Конану одни и те же слова.

– Ничего не получилось… Ничего… Я ему понравилась. Он сказал, что назначит меня любимой женой, ибо… О-о-о, Конан… Я приснилась ему… Значит, я сама во всем виновата… Зачем? Ну зачем я приснилась ему? Он такой старый, Коаан… Такой… такой некрасивый… Я знаю, что нехорошо говорить так о повелителе, но… Он не кажется мне Великолепным… Ну зачем же я приснилась ему! За чем? Зачем?.. О чем ты думаешь, Конан?