Журнал «Вокруг Света» №10 за 2007 год - Вокруг Света

И вот летом 1967-го на крайнем юге Кенайского полуострова появились четверо суровых бородачей из Орегона. Они присмотрелись к местности, оценили ее малонаселенность и купили одну квадратную милю густого елового бора у правительства Аляски. На следующий год здесь уже стояли первые четыре избы. В 1998 году, согласно переписи, в Николаевске постоянно проживали более 500 человек...

Все эти, а также многие другие сведения собрала и систематизировала в своей популярной информационной брошюре 56-летняя Нина Фефелова — женщина яркая, «громкая», энергичная и всем, кто интересуется историей местной старообрядческой общины, хорошо известная. Ее с полным основанием можно назвать «спикером» этой самой общины, хотя ни она сама, ни ее родители и деды по странам и континентам не скитались. Нина попала на Аляску более простым путем — прямо из Хабаровска. Там она служила инженером на производстве, ловила с сыновьями рыбу в Амуре, а по выходным «халтурила» гидом на Сахалине. Впрочем, с некоторых пор появилось у нее и «полуподпольное» занятие: председательствовать в сестринстве при Хабаровской староверческой церкви. Так и текла жизнь, пока в год 1000-летия Крещения Руси на празднике Нина не познакомилась с американским гостем, священником схизматиков-поповцев Кондратом Фефеловым из Николаевска. Он позвал молодую женщину в гости, а уже там она встретила его сына Дениса, вдовца с тремя детьми. Скоро в Николаевске сыграли свадьбу. С тех пор бойкая иммигрантка успела получить в Университете Фэрбанкса ученую степень по русскому языку и литературе, и даже открыть свой собственный мотельчик с кафе и ювелирным магазином.

Интерьеры ее заведения под названием «Самовар» густо заставлены всяческими товарами — от статуэток медведей до банных веников. А кругом развешаны десятки объявлений на приколотых кнопками бумажках. От самых тривиальных, вроде «Не курить» и «Не фотографировать без разрешения», до сложносочиненных: «Не разговаривайте с Ниной, когда она готовит!» Последнее требование выполнить, однако, невозможно — она сама болтает без умолку и в том числе когда готовит.

— Я вообще-то по выходным закрыта, не работаю. Но люди не знают, все равно приезжают и в дверь стучат: нок-нок-нок, мы есть хотим. Неужели их голодными оставлять? Я так решила: все, что заработано в воскресенье, перечисляю одному детскому дому в Питере. Вот фотографии ребят оттуда… А постояльцев ко мне много приезжает. Но только ко мне и приезжают, остальные тут, в Николаевске, вообще гостей не видят. Все больше сами уезжают. Народ убывает, человек 300 сейчас, не больше. Работы меньше стало. Раньше тут все халибута ловили (halibut по-английски «палтус»), даже соревнования устраивали и премии выплачивали туристам — кто самого большого поймает. А теперь все разъезжаются, вот и дети наши — у одного в Анкоридже бизнес, другой в Хабаровск вернулся. Но русское кафе — оно спросом будет пользоваться, это же экзотика. Тут русского-то все меньше и меньше…

Да, не знаю, как самым глухим деревням на островах, а крупным анклавам, таким, как Николаевск, все же, видимо, не сохранить своей патриархальной чистоты в глобализирующемся мире. В мире, где все общаются со всеми… Размышляя об этом, я и сам не заметил, как наш устрашающих размеров джип (на Аляске считается: раз тут земля сильных мужчин, габариты автомобилей должны быть соответствующими, так что даже в арендных конторах мало- или среднелитражку вы не наймете ни за какие деньги), окончательно соскользнув с «мелеющего» горного хребта к пологому океанскому берегу, добрался до «пределов кенайской суши». Перед нами в матовом северном небе сверкали — под стать ему по колориту — неоновые буквы Homer Ferry Station, «Паромный причал города Хомер». До отхода большого теплохода, одного из двух, выполняющих тут роль челноков на линии Хомер — Кадьяк (идти приходится по открытому океану, который, хотя и Тихий, тут проявляет очень бурный нрав, так что прогулочными катерами не обойдешься), оставалось меньше получаса. Уже перевалило за полночь. Пассажиры второго класса, к коим принадлежали и мы, устраивались на ночлег в большом зале с дерматиновыми креслами. Я обложился собственным нехитрым багажом и закрыл глаза… Вдруг прямо над моим ухом раздалось на чистом русском: «Трофилий, подь сюды». Я решил, что уже сплю, успокоился и в самом деле уснул.

Кто хочет жить, как губернатор?

С рассветом, когда наша «Тустумена» уже шла широким проливом Шелехова между живописных густолесных «осколков» Кадьякского архипелага, я убедился, что мне не послышалось. Загадочный Трофилий не был персонажем моего сонного сознания. Мальчик двенадцати лет, названный так по святцам, и его спутница Агафья Кондратьева-Пестрякова в самом деле плыли вместе с нами.

Родилась Агафья еще в Гонконге, потом с родителями переехала даже не в Бразилию, а в Боливию. Мать так и осталась стареть близ берегов Титикаки, а дочь уже лет 30 как вышла замуж и уехала сначала в Канаду, потом — вот сюда. Супруг умер, детей Бог не дал. Женщина получает пенсию от правительства США и живет уединенно на Афогнаке, в раскольнической деревне Левтовка. Туда и везет «пожить маленько» своего племянника Трофилия из Вознесенки, что под самым Хомером.

Пока мы беседовали, водные протоки сужались. Мрачные боры, выстроившиеся по берегам островов Афогнак, Ближний, Еловый, самого Кадьяка и многих мелких, — становились еще мрачнее, приобретая вблизи сходство с воинами дядьки Черномора, готовыми принять нас «на копья», когда корабль вынесет на сушу. На глаз это казалось неминуемым. Неужели мы и вправду впишемся в узкую протоку Павловской гавани?.. Вписались.

…В первое же утро прямо под окна нашего скромного мотеля с впечатляющим названием Russian Heritage Inn (гостиница «Русское наследие») явились четверо оленей. Явились они, конечно, не на приезжих поглазеть, а потыкаться носами в сруб заколоченного мемориального колодца. Он засыпан еще в конце Второй мировой, но где-то там, внизу, пресная вода есть, млекопитающие это чувствуют и вот уже 60 лет исправно «проверяют» место.

А вот многие местные жители, проведшие на Кадьяке всю жизнь, ни сном, ни духом не ведают, чем знаменит этот колодец, хоть перед ним и стоит пояснительная табличка с доходчивым английским текстом. Она гласит, что источник вырыли еще по приказу Александра Баранова — главы Российско-Американской компании, взявшей в 1799 году в свои железные руки и управление новой колонией, и доходный зверобойный промысел (из-за которого, собственно, и приходится теперь вводить специальные программы «по восстановлению природы»).

Ныне бывшая столица русской колонии в Северной Америке представляет собой пространство, вытянувшееся всего сотни на две метров от берега — между ним и двумя «крупными магистралями», Баранов-драйв и Резанов-драйв (герой поэмы и спектакля «Юнона и Авось» прибыл сюда почти одновременно с Барановым для инспекции земель — собственно говоря, вояж в Сан-Франциско, где граф Николай Петрович «довел» 15-летнюю дочь испанского наместника до помолвки, был предпринят с целью раздобыть припасы для здешних колонистов)… В общем, ничем не примечательный с неправославной точки зрения маленький оплот оптовиков-рыболовов и летчиков, которые обслуживают туристов (60 долларов за час в прямом смысле головокружительного удовольствия). С архитектурной точки зрения он выглядит и вовсе сиро и абсолютно плоско, словно слегка разросшаяся одноэтажная деревня.

Что касается культурных достопримечательностей, то и их здесь не больше, чем в сказке Астрид Линдгрен про Пеппи Длинныйчулок. Если помните, на центральной площади городка, где жила Пеппи, висели три указателя — к кургану, краеведческому музею и вилле «Курица». В Кадьяке все дороги ведут в дом-музей Баранова (американцы иногда называют его Эрскин-хаусом по имени позднейшего владельца), Свято-Германовскую духовную семинарию или к аэропорту…

Зарубка 3. Факты

Духовная семинария, позднее поименованная в честь святого Германа Аляскинского, была основана в 1972 году в Кенае. Два года спустя она переехала в Кадьяк, где у епархии «нашелся» для нее подходящий земельный надел по соседству с музеем Баранова и местным Воскресенским собором. Одновременно была получена официальная лицензия от Департамента образования штата Аляска на право присваивать степени по теологии.

Семинария в принципе может принять одновременно лишь около 20 человек — за количеством здесь никто не гонится. Сейчас гранит христианской науки грызут 13 студентов. Полный курс обучения стоит около семи тысяч долларов, каковые обычно находятся у многочисленных спонсоров и доброжелателей по всем США (их список золотыми буквами выбит в вестибюле общежития). Существует — в доброй аляскинской традиции — даже специальная программа «Усынови семинариста!», подписные листы которой рассылаются буквально всем, кто придет на ум администрации. Впрочем, те абитуриенты, что принимают на себя обязательство впоследствии служить на Аляске, учатся бесплатно.