Обще-житие (сборник) - Женя Павловская

Я заглянула в соседнюю комнату. Таки да! Сидела в зеленых лаковых сапогах на кровати и соответствовала определению. На меня отреагировала крайне негативно и порекомендовала убираться к общеизвестной матери. Следовало принимать меры — сама не уйдет. Хорошо, если Султан Агиев еще не спит. Пусть вот и реабилитируется, покажет на деле силу свою султанскую на поле брани. Помню, как он от Сулеймана с его задачкой позорно бежал. Как заяц от орла.

— Султанчик, это я! По делу, — заскреблась я под дверью. Заспанный Султан явил в двери свой бледно-желтый лунный лик, обрамленный короткими черными лучами волос.

— Тут вот чего, Султаша, у Сулеймана в комнате засела… ну, как бы сказать… в общем, девка с улицы. Может и пьяная, не знаю. Уходить не желает. Сулейман у меня в комнате торчит, пьет чай, трусит, боится, хнычет, матерится по возможности. Морис где-то шляется. А мне статью надо срочно писать, графики чертить. Сам понимаешь…

Султан дико оживился.

— Конечно, конечно! Хорошо что сказала! В сорок седьмой, говоришь? Мы ее мигом! А она не ушла, как ты думаешь? — заволновался он.

— Нет, нет, что ты! Она женщина верная. Ждет, — успокоила я.

— Сейчас единым махом за Валеркой Костюком слетаю, мы вместе. Ты иди, иди. Пиши статью… Сделаем!

Через пять минут за стеной раздался грохот большой битвы. Грохало и звенело. Падало тяжелое и мягкое, шуршало осыпающейся галькой. Звучал женский топ и мужская молвь. Вскоре звуки переместились на лестницу, волнообразно затихая внизу аккордами шумового оркестра.

Спустя пару минут ко мне в комнату заглянул Султан. Под глазом у него неторопливо наливался королевским пурпуром будущий синяк, зеленяк, желтяк.

— Свободно! — произнес он, протянув жестом маршала-победителя руку в сторону поля битвы.

Статью я в тот вечер так и не дописала.

Американские чернокожие зовутся афроамериканцами. Токи-так! Боже упаси иначе — засудят, как таракана. Однако нас, грешных, евроамериканцами не кличут, а индусов и китайцев и вовсе напрямую индусами и китайцами оскорбляют. Итальянцев тоже. Как всегда — двойной стандарт. Раньше я никогда не считала слово «негр» оскорбительным, но мне здесь все разобъяснили, мозги промыли и теперь — да, считаю. Морис с Сулейманом, стало быть, афро-африканцы. А я-то их с размаху неграми весь текст крыла. Не вполне преодолела скверну расизма, значит. Но в одном вопросе афроафриканцы все же проявили непроходимую тупость и глубокую интеллектуальную несостоятельность — не могла я им, как ни старалась, втолковать, почему я не катаюсь за границу (они говорили «не хожу»). Даже в соседнюю Финляндию упорно не хожу, куда и близко, и недорого.

— Нельзя! — объясняю. Казалось бы, ясно. — Нель-зя!

— Но почему? Хельсинки ведь рядом! Неделя — мало денег надо. Потом обратно. Ты честная ученый, не шпион, нет. Должно быть можно. Зачем нельзя? Я в каникулы к брат в Париж ходил на много, потом на мало дело в Брюссель.

Ну никак не врубались эти ребята, и все тут. Кажется ведь доходчиво объяснила: нель-зя!.. А шпионам, наоборот, можно — по долгу службы. Куда уж проще! Нет, не понимают! Третий мир, отсталость — расти им до нас еще и расти, ясное дело!

Жанка

Похудеть мечтают почти все. Многие за это приличные деньги с удовольствием отваливают, а противоположная сторона с удовольствием берет. Это справедливо. Когда что-то делается за просто так — ну ни малейшей ответственности. И в конечном счете вред. Чем дороже лекарство, тем почтительней его принимают. И все рекомендации — точь-в-точь, и всё, что муравьиным шрифтом на глянцевой желто-красной этикеточке прочитывается — тщательно и дважды. Если бы панацея была наконец синтезирована, апробирована и продавалась общедоступно в аптеке за пятерку в виде белых таблеток по двадцать штук в упаковке, то вряд ли брали бы. А если бы кто и взял, то принимал бы не четыре раза в день после еды, запивая полстаканом воды, как рекомендовано, а, скажем, два раза и непременно не после, а перед едой. А запивал бы точно либо пивом, либо, на худой конец, «Пепси». И не помогло бы ему нисколько, и он бы ходил по знакомым, хуля и понося эту панацею налево-направо… Вообще тема «Психология материального стимула» неисчерпаема и в высшей степени диссертабельна. Но я пока про Жанку хочу рассказать, тем более что история эта имеет отчетливо выраженный хеппи-энд, что нынче повсеместно и справедливо считается большой экстравагантностью сюжета.

Жанка страшно разжирела от бедности, макаронов и общей безнадеги. Училась она во второстепенном, но творческом вузе, откуда должна была выйти не то режиссером народных театров, не то театроведом с уклоном в бодрые массовые зрелища. В Ленинграде после окончания ей было не остаться категорически — своих, с ленинградской пропиской, хватало под завязку, девать такого добра некуда, а ехать пробуждать энтузиазм масс в каком-нибудь прокисшем районном городишке Тверской области… ой, лучше и не думать об этом!

Поэтому училась девушка неспешно, по возможности растягивая каждый год на два, беря академические отпуска, симулируя не очень опасные болезни — на это творческого воображения за глаза хватало. Подрабатывала по экскурсиям: «Наш город — цитадель революции, город славных революционных традиций, был основан… Северная Венеция… тыры-тыры три дыры…» Маразм, конечно, но хоть какие-то гроши на колготки. Мыкалась по холодным, пропитанным вермутом и хлоркой общежитиям, по безалаберным, прокуренным, бронхитным подругам, хипповавшим в лабиринтах крысиных коммуналок на Декабристов и Рубинштейна.

В один из академических отпусков Жанка родила. Делать аборт на дому у Юли Анатольевны не было денег, а в долг та уже не скоблила — несколько раз ее на этом накололи. Ложиться же на Лермонтовский в известную живодральню — уж лучше сразу под трамвай. Да и сессия поджимала, декан обещал слегка подвыгнать из вуза. Вот и пропустила все сроки, разиня. Мальчик получился меленький, головка огурцом, багровый и оручий. Молока к тому же было недостаточно, грудь маленькая, слишком тугой сосок — этих еще неприятностей нехватало — ну так просто растак вашу мать! Курить тоже нельзя. А жить так якобы можно.

Папочка Сашуля, Александр Николаевич… что и говорить, только душу травить. Девкам в палате и компоты из персиков, и гвоздики… мужья какие-никакие под окнами слоняются. А этот оказался мало того что примитивным мерзавцем, но даже и никаким не журналистом-международником из Москвы. Элементарный самозванец, козел бородатый, инженер командировочный, мелкая сошка — то ль электроник, то ль электрик, какая разница. Сто восемьдесят в месяц плюс суточные — предел. Столько же и на самом деле стоит, красная цена. Правда, прикинут был по центров ому — ничего не скажешь. Джинсы натуральные штатские фирменные, черная водолазка под замшевым пиджаком, портфель-«дипломат», «Мальборо» там, шмальборо всякое, зажигалочка под слоновую кость, такая гладенькая, что лизнуть охота. Пастернака томик подарил, что и не снилось. Наверняка мамашка в торговле крутится — нынче откуда джинсы, оттуда и Пастернак. «Старуха, я чувствую в тебе определенную незаурядность… Не дрейфь, малыш, Рио-де-Жанейро будет наше… Мы с Евтухом тогда в Мадриде поддали крепко… Концепция соблюдения нейтралитета и невмешательства..» У-у-у, подонок!

Жанка заподозревала его в самозванстве, еще когда она попросилась в ресторан Дома журналистов. Увернулся — не хочу, мол, даже видеть коллег, в Москве до изжоги надоели, и вообще вечером предпочитаю заняться творчеством. Известно, какое их творчество… И еще было. Встретились как-то в баре с Инночкой Холодковой из «Интуриста». Она с Лисницким своим третью чашку кофе с коньяком допивала — семейный обед. Олег ее, хоть и алкаш конченый, но все ж неслабый журналист: то на телевидении, то на радио что-то делает, знакомых вагон с тележкой. Сама Инночка — добрая баба и красотка, а уж по-английски — как по-русски. Произношение божественное, просто мед и бархат. Ну и одета, конечно… Одного австралийца заезжего околдовала до того, что зимой в такси красные розы с Никитского рынка охапками таскал, чудак. Инка смеялась: «Уж лучше бы сухим пайком выдал». Она тогда вся в долгах как в шелках была, дубленка подвернулась канадская обалденная — с вышивкой по подолу и на спине. Упустишь — потом лови. Капиталист этот предложение ей по всей форме сделал, доложил подробно, что у него там вроде компьютерная фирма, то ли ферма куриная. Но куда же Инночка от своего алкаша? Свет клином. А у него жена — учительница ботаники с аллергией на абсолютно все, двенадцать месяцев в году на бюллетене. И сын — амбал двухметровый, не учится, не работает, только на гитаре дренчит, косу отращивает, кармазином череп мажет — вносит удобрение, чтобы скорее прорастала. Как их, несчастных, бросишь? С другой стороны, и родить от Олега опасно, от алкоголика. Получится какой нибудь шестипалый мутант, спасибо.