Акула - Андрей Кивинов

– Премию за черного не дали?

– Выписали двести пятьдесят, до сих пор расплатиться не могут… – Игорь обернулся на стойку. – Что, по пивку? Или чего покрепче возьмем?

– Я – пас.

– А что случилось? Лечишься, что ли?

– Нет. Просто не хочется.

– Да ну тебя, так не бывает!

– Старею, наверное.

– Ты не стареешь. Ты, по-моему, дуреешь! И черт с тобой…

Фадеев взял себе солянку и двести пятьдесят водки, вернулся к столику. На всякий случай он захватил две стопки.

– Последний раз предлагаю. Будешь?

Волгин отказался, и Игорь выпил в одиночку:,

– Алкоголиком из-за тебя становлюсь. Так что случилось в вашем королевстве?

– Полный разброд и шатание. Вчера вечером избили у нас некоего Бондарева Владимира Витальевича, пятьдесят третьего года рождения, не работающего. Избили сильно, сегодня утром он скончался. За последние две недели в том же примерно месте, отоварили еще троих, одного бомжа и двух уголовников. Зацепки нет ни одной. Но! Супруга последнего убиенного, Бондарева Эльвира Борисовна, работает главным редактором в 000 «ПКТ».

Знакомое название?

– «Первое кабельное телевидение»? Знаешь, где у меня эта контора сидит? – Фадеев скривился, как от зубной боли, и раскрытой ладонью хлопнул себя по горлу. – Во, в печенках! Моромои чертовы… Особенно эта Эльвира – ее точно пристрелят когда-нибудь, помяни мое слово. Хотя, конечно, нельзя так говорить. Ваше здоровье!

Фадеев выпил, занюхал корочкой хлеба, rinepeдернул плечами:

– Хорошо прошла! Ну, чего дальше? Мадам загрузила по полной программе?

– Без тебя не разобраться. Эльвира Борисовна вчера весь день была на работе, супруг ее дома оставался, занимался ремонтом квартиры. Последние три года он находился на ее иждивении – с тех пор, как его турнули с завода, а она, наоборот, резко пошла в гору. Начинала"то она в «ПКТ» десятым клерком отдела новостей… Вечером он, видимо, решил выскочить за пивком – я, представляешь, чуть не сшиб его машиной, когда он к ларьку летел. Эльвира ему особо пить не давала, так он спешил принять до ее прихода. Пиво Бондарев купил, что дальше – пока можем только гадать. Якобы при его характере сам он завестись ни к кому не мог, даже сдачи не дал бы, просто не умел. Грабить его смысла не было… Эльвира выдвигает свою версию на их контору наехали бандиты, а поскольку она – одна из ключевых фигур, то убийство супруга является как бы предупреждением. Бандиты – команда твоего любимого Саши-Дракулы, вот я и пришел к тебе, выслушать квалифицированное мнение. Вы как, сажать его еще не собираетесь?

– Собираемся. Третий год уже собираемся… Отдел, в котором работал Фадеев, разрабатывал группировку Александра Графова (он же Дракула) очень давно. Волгин знал, что одна из любовниц авторитета – милицейский осведомитель; имелись, наверное, и другие источники среди бандитов, так что информации у оперативников должно было накопиться море, но с арестом дело как-то не ладилось. Обдумывая ответ, Фадеев принялся за солянку.

– «ПКТ» зажралось. Набрали кредитов, отдать не могут. Когда кредиторы попытались на них слегка надавить, подняли крик: как же так, зажимают свободную прессу! Кто скажет зрителям правду, кто станет критиковать губернатора, если их закроют? Дракула тесно связан с одним из банков, который давал телевизионщикам ссуду. Не то, чтобы он там «крышует» – скорее, банкиры используют его для всяких щекотливых поручений, а «крыша» там…– Фадеев показал ложкой в потолок, непонятно кого имея в виду, – настолько серьезна, что не станет опускаться до мелочных разборок. Если не ошибаюсь, сумма долга составляет около ста тысяч долларов. Для этого банка – не деньги, но чисто из принципа они могут слегка поднапрячься и все это телевидение к рукам прибрать. Насколько я знаком с ситуацией, господа телевизионщики все деньги прожрали, платить им нечем, и сейчас они озабочены поиском того, кому могли бы продаться, не потеряв при этом лицо. Идти под банкиров им, в силу ряда причин, не хочется, но, скорее всего, придется – со дня на день начнутся судебные слушания, исход которых однозначен. Убивать Эльвириного мужа? Знаешь, я, как ни пытаюсь, не вижу в этом ни малейшего смысла. С большой натяжкой, чисто теоретически, можно было бы ее завалить – да и тогда выгода весьма сомнительна. А кому этот алкоголик мог помешать? Тем более ты говоришь, у вас серия идет – что ж, по-твоему, Дракула совсем взбесился, для «обставы» людей пачками валит?

– Сегодня утром прокурор высказал именно такое мнение.

– Знаю я твоего прокурора. Будет выпендриваться – скажи мне, а я ему про одну историю напомню… Нет, не вяжется Дракула ко всей этой фигне! Допустим, чисто теоретически, что кто-то приказал ему Бондарева мочкануть. Не стал бы он огород городить, отработал бы просто и эффективно, в лучших традициях: из пистолета в подъезде. Не сам, конечно, есть у него для таких дел специально обученные люди. И молодняк безбашенный,и кое-кто из настоящих профессионалов. Если убивают для устрашения, то делают это демонстративно. Не, полная ерунда! Скорее, Эльвира решила гибель муженька для саморекламы использовать: мол, «журналистов стали устранять уже физически».

– Какой же он журналист?

– Ерувда, пока народ разберется, она придумает что-нибудь новенькое. Так что готовься, что-то мне подсказывает: ждет тебя от «ПКТ» кастрюля помоев. Если, конечно, не раскроешь убийство до завтрашнего утра. Кстати, есть хорошая мысль! Под эту тему обыск на «ПКТ» не удастся выписать? Я бы не отказался в ихних бумагах поковыряться, там много чего интересного должно оказаться. И как кредиты разбазаривали, и все остальное…

– Вряд ли получится. Воробьев обыска вообще санкционировать не любит, а у потерпевших – тем более. Говорит, что это аморально.

– Так жизнь такая – все, что полезно и приятно, всегда аморально. Но с Воробьевым, как я тебе говорил, не вопрос. Решим проблему.

– Ну да, у вас все просто: налетели, помахали шашками, свои темы отработали и свинтили, а мне потом отдуваться. Жаловаться-то на меня станут, не на вас.

– Давно ты стал жалоб бояться? На меня в городской прокуратуре до сих пор дело открыто – помнишь, я рассказывал, как мы к судье вломились? Кстати, как там те двое, которых мы в июне задерживали? [3]

– Сидят. Пистолет в конце концов нашли, так что получат, похоже, по полной программе. Ты что-то вспомнил?

Фадеев замер с поднятой стопкой:

– Знаешь, а может, я и не совсем прав. Только сейчас сообразил! Может быть, Дракула и при делах.

– Это ты меня на обыск в «ПКТ» подбить стараешься?

– Да черт с ним, с этим обыском! Тут ситуация поинтересней вытанцовывается. И как это я сразу не сообразил? Только извини, сейчас ничего сказать не могу, кое-что уточнить надо. Мне дня четыре потребуется. Как только ясность появится – сразу с тобой свяжусь. Может, что-то у нас и срастется…

Ехать на встречу в полковничьей форме не хотелось, но и переодеваться времени не было – совещание в администрации района затянулось сверх нормы. Пришлось снять и оставить в машине китель, а рубашку с погонами прикрыть гражданской курткой. Для теплой погоды такая куртка не годилась, и жарко в ней, и внимание привлекаешь, но Иван Тимофеевич не собирался гулять по улицам. Бросив свой «ниссан» на парковке у супермаркета, он быстрым шагом одолел половину квартала и вошел в прохладный зал небольшого ресторана, на двери которого висела табличка «Закрыто». Швейцар был Сиволапову не знаком, но пропустил полковника без разговоров, так же, как и два бугая с каменными лицами, жевавшие «Орбит» на диване у гардероба.

Иван Тимофеевич нервничал. Обычно его встречи с Графовым проходили не столь помпезно. Конечно, шхериться в полночь на кладбище, переговариваясь сдавленными голосами из разных могил им не приходилось, но лишних глаз старались избегать. Сегодня выбирать не приходилось: Сиволапов настаивал на внеочередном рандеву, а Дракула ссылался на занятость. Якобы какие-то переговоры, перенести которые нельзя: под них специально сняли весь кабак, приглашены важные люди и прочее. Сиволапов так и не понял, действительно Графов загружен делами или, прознав о проблеме полковника, чего-то темнит.

Положа руку на сердце – не было у Ивана Тимофеевича необходимости лететь к бандиту, позабыв осторожность. Вопрос не мог быть решен в течение суток, так что вполне возможно было обсудить его и завтра, и в конце недели, ничего бы от, этого не изменилось. Но последнее время чувствовал Сиволапов вокруг себя какую-то возню, которая его беспокоила и порой заставляла совершать неадекватные поступки. То ли «старшие братья» под него копают, то ли деловые партнеры затеяли бяку – Иван Тимофеевич, как ни старался, не мог этого определить. Иной раз казалось, что просто заигрался, что опасность мерещится, а на самом деле все идет так же, как год назад, и два, и десять… Впрочем, нет, в начале девяностых Иван Тимофеевич мог еще казаться сравнительно честным человеком не только гостям, завидующим квартире или машине, но и самому себе, что гораздо важнее. Воровал, конечно, с кооператорами путался, спонсоров напрягал – так ведь кто из тыловиков этим не грешен? Тем более что в те времена Иван Тимофеевич и для РУВД что-то полезное делал. Перелом наступил году в девяносто шестом. Нет, сближение Сиволапова с организованным криминалитетом началось гораздо раньше, но именно тем летом, когда проходили выборы президента, Иван Тимофеевич понял: обратной дороги нет. Горько усмехнувшись, он сказал себе, что реформы необратимы, и с тех пор стремился к одной только цели: дотянуть. Казалось, что осталось совсем немного, буквально пара десятков тысяч – и можно будет уйти, оставить опостылевшую, хотя и приносящую большой доход службу и зажить в свое удовольствие, поплевывая в потолок какой-нибудь коммерческой структуры, благо директоров среди друзей Сиволапова водилось немало, и он мог рассчитывать на теплое место. Так только казалось… Дочке приспичило замуж, сыну потребовалась квартира, кризис сожрал накопления. Стоило решить одну проблему, как поспевала очередная. Иван Тимофеевич вертелся, словно белка в колесе, и все бы ничего, привык уже к такому ритму, порой думалось: на пенсии загнется от безделья, но стало вдруг казаться, что дни его сочтены, что чаша терпения в небесной канцелярии переполнилась и очень скоро воздается по заслугам. Перед собой Иван Тимофеевич душой не кривил и о честности своей не вспоминал, вещи называл подлинными именами и ясно сознавал, что срок ему светит немалый.