Созидательный труд - Денис Ядров

– Доченька, ты маму не видела?

Хмурая Варвара ответила со дна колодца.

– Она в город пошла. За лексусом.

– Но зачем она пошла? Она и водить не умеет.

– Я так же сказала. А ты сказал, что научат.

Артём Павлович попробовал вспомнить, когда сказал такое.

– Не помню. А покушать ничего нет? Очень кушать хочется.

– Давай, я рыбу поймаю, – ответила Варвара. – У нас и крючок есть. Ухи сварим.

Оптимистов потрогал крючок, закрыл глаза, и перед его взором снова поплыла щука в наваристом жирном бульоне.

– Ушицы хорошо бы сейчас.

Артём Павлович сглотнул слюну.

– С майонезиком. С хлебушком. С гренками.

– С пряниками, – сказала хмурая Варвара. – А я уху вообще не люблю. Помоги выбраться.

Оптимистов мысленно тянулся руками за щукой. Они тянулись и проникали в жирный тёплый бульон, прикасались к шершавой коже щуки, гладили её.

– Как? Ну как я тебе помогу?

– Крюк брось мне. И проследишь, чтобы узел не развязался.

Какой узел? Что развязалось? За чем следить? Артём Павлович обнял щуку ладонями, прижал её к себе и замурлыкал ей песню.

– Уже муже, не поняте, уже муже, красотын…

– Папа, – позвала Варвара, и в её голосе послышалось стальная строгость, – скинь-ка мне крючок, пожалуйста.

– Красотын, тын-тын, – Артём Павлович готовился облизать щуку и тянул её к себе.

– Папа, – чуть громче сказала рыбка-птичка.

И, не дожидаясь ответа, закричала:

– Папа, кинь мне этот дурацкий крючок!

Артём Павлович открыл глаза. Щука выскользнула из его рук, вильнула хвостом и сгинула в жирном бульоне где-то в небе. А с ней исчезли бутербродные гнёзда, морковь и жареный лук с молоками.

– Кушать хочется, – пробормотал Оптимистов.

– Меня подними. Я приготовлю.

К Артёму Павловичу вернулась надежда.

– Ты?

– Я. Крючок давай.

Оптимистов бросился к краю колодца, быстрыми руками схватил крючок, дёрнул его – крючок вцепился в дерево, не желая с ним расставаться, дёрнул ещё раз, упёрся ногами в землю и что есть силы потянул крючок на себя и, к счастью, вытащил металл из дерева, с трудом устояв на месте. Бросил крючок в колодезный океан и крикнул доченьке:

– Лови, Варварушка!

Пока доченька поднималась, Артём Павлович рассказывал о созидательном труде поваров, о том, какую важную роль они играют в обществе, о том, как правильно приготовленная уха влияет на здоровье человека и сколько ухи съедает человек в среднем за жизнь.

Варвара, сколько поднималась, думала о том, что удивительно, как папу слушают его работники, удивительно, что он до сих пор живёт на белом свете и пожалела о том, что у неё такой созидательный папа, а не дядя Федя, который рубит дрова и ездит на семёрке.

Когда рыбка-птичка выбралась к свету, она поспешила к пожару, стянула с себя нарядное дачное платье и повесила на забор недалеко от большого костра, а рядом бросила босоножки.

В нижнем белье Варвара больше всего напоминала культуритску в период межсезонья, когда спортсмены перестают следить за качеством мышечной массы.

Артём Павлович пританцовывал рядом с доченькой, заглядывал ей в глаза, улыбался, в надежде, что его покормят. Рыбка-птичка с раздражением наблюдала за отцом и в какой-то момент подумала, что с удовольствием стукнула бы ему по голове чем-нибудь тяжёлым.

– Папа, хочешь есть – накопай картошки.

Артём Павлович остановился, подпрыгнул на месте и сказал:

– Я? Этими руками?

– Нет, лопатой. Но если хочешь, можешь руками.

Артём Павлович оглянулся вокруг.

– А где у нас лопаты?

И вспомнил, как давал одну дяде Феде. Он бросил её возле бани, и от лопаты осталась только добрая память и пепел.

– Лопаты сгорели.

– Значит руками копай.

– Моими руками?

– Ты есть хочешь?

– Я?

– Да, твоим ртом.

Оптимистов хотел есть больше всего на свете.

– А ты точно сваришь? А-то я накопаю, а ты варить не умеешь.

– Папа, я год как готовлю.

– А разве не тётя Вера? Дома.

– У себя дома. Ты же уволил её.

– Да, но кто-то же готовит. Я думал: она приходит всё равно.

– В гости к маме приходит, посплетничать. И в надежде, что ты ей заплатишь, как обещал.

– Но я же не плачу работникам, а они всё равно работают.

– Так у тебя и осталось два работника: ты и Шоколовский.

– Шоколовскому деньги ни к чему. Ему опыт нужен. Он мечтает стать главным редактором.

– А тёте Вере не нужен. Она итак главный повар, единственный на кухне.

– А ты?

– А я вообще готовить не люблю, но у мамы – ногти.

Артём Павлович загрустил. Оказывается, он знал о своей семье крайне мало.

– А стирает у нас кто?

– А стирать я тоже не люблю.

– А моет?

–А кому ты платишь?

Оптимистов подумал и вспомнил, что, действительно, давно тратит деньги на бензин и рестораны, а кому платит за дом, вспомнить не смог.

– Официантам. И мойщикам. На автомойке.

– Они и моют у нас дома.

– Правда? Бесплатно?

– Нет. Папа, ты или картошку копай, или я тебе в лоб якорь воткну. Бесплатно.

Артём Павлович посмотрел на лицо дочери. Что-то подсказывало ему, что Варварушка воткнёт крючок для кита ему в лоб. Он поискал глазами лопату, вспомнил, что она сгорела и сделал последнюю попытку работать не работая:

– А у тебя же нет ногтей?

Варварушка промолчала, но в её молчании Артём Павлович услышал что-то настолько страшное, что поторопился отвести взгляд и, не веря, что это он, главный редактор, опустился до созидательного, позорного труда, встал на колени и положил руки на землю, будто ждал, что картошка сама выпрыгнет ему в ладони. В классическом костюме с пиджаком на голое тело и босыми ногами Артём Павлович выглядел комично. Грязные пятки взывали к жалости, а измученные цепью руки просили сделать маникюр.

Оптимистов поднял полные слёз глаза на доченьку, но культуристка в образе Варварушки показала на якорь на краю колодца, и Артём Павлович понял, что придётся ему зарабатывать на картошку своим трудом.

Земля оказалась холодной и мокрой. Она липла к пальцам, большими комками оставалась на ладонях и отказывалась отрываться от картошки.

Артём Павлович попробовал ухватить картошку за гриву и выдернуть из почвы. Грива натянулась, как струна, напряглась и вдруг лопнула. В руке Оптимистова остались зелёно-жёлтые листья. Он схватился за гриву и потянул её с большим усилием. На этот раз она потянула за собой кусок земли, вспучила её и готова была выдрать из недр земли свежие клубни, но в последний момент сдалась и лопнула, как та самая струна.

Артём Павлович бросил куст и принялся за другой. Он раскопал вокруг него землю и дёрнул за гриву. История с первым кустом повторилась.

На третьем кусте Оптимистов раскопал землю глубже и, к его счастью, наконец картошка выбралась наружу. Она представляла собой огромный ком влажной почвы, и Артём Павлович с трудом освободил клубни от влажной глины, которая прилипла к его ладоням и, как он ни тёр их друг о друга, въедалась в нежную кожу главного редактора.

Он вытер руки о брюки, поднял глаза на Варварушку и сказал:

– Картошечка.

В этом простом слове Артём Павлович выразил всё своё восхищение от устройства мира, надежду на скорый