Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века - Рональд Боброфф

вопросами безопасности или армии страны. Плохо скрываемые опасения Франции и Великобритании по поводу укрепления русско-немецких отношений играли на руку Столыпину: ведь именно англичане с французами были кровно заинтересованы в том, чтобы Тройственная Антанта оставалась достаточно привлекательной и выгодной для России, чтобы предотвратить ее потенциальный дрейф к возрождению Союза трех императоров. Немецкие дипломаты также воодушевились после встречи в Потсдаме, с новой силой принявшись за расшатывание франко-русских отношений: раскол этого союза кратно улучшал стратегические позиции Германии ввиду устранения угрозы для нее войны на два фронта в случае конфликта с Францией.

Исходя из описанных соображений, Столыпин был вполне готов к определенному увеличению финансирования вооруженных сил. Так, председательствуя на межведомственном собрании в феврале 1908 года, он выразил согласие с тем, что нарастающий кризис на персидских границах требует усиления военного присутствия России на Кавказе [Mandelstam 1934:661]. Заботясь также о безопасности и на морских границах империи, обеспечивающих к тому же значимость России в качестве союзника, Столыпин поддерживал и развитие флота [Шацилло 1968: 82]. В августе 1909 года состоялось «особое совещание» с участием командования вооруженными силами и министров финансов и иностранных дел (отсутствующего Извольского заменял Сазонов), на котором Столыпин прямо высказался о необходимости создания «боевого активного флота», не ограничивающегося лишь миноносцами и подводными лодками. Новому флоту требовались мощные и крупные корабли, поскольку более скромные по размерам суда не могли противостоять могущественным морским противникам России. Впрочем, Столыпин предлагал с умом и осмотрительностью следовать современным течениям навализма, неоднократно подчеркнув, что первая задача русского флота именно оборонительная, ибо у России нет «наступательных целей»[36].

В отношении Турции и Черноморских проливов столыпинская политика также стремилась найти схожий баланс. С дипломатической точки зрения Столыпин надеялся успокоить волнения на Ближнем Востоке через укрепление двусторонних связей с Османской империей или даже привлечение Турции в некий панбалканский альянс или блок[37]. Во-первых, подобная политическая структура снижала вероятность военных столкновений между турками и прочими балканскими народами. Ведь новая война вблизи границ России могла нарушить европейский мир, а значит, угрожала ей новой революцией. Во-вторых, создание балканского союза или конфедерации под эгидой России позволило бы препятствовать росту австро-венгерского и немецкого влияния на Ближнем Востоке, одновременно поднимая международный престиж России. В-третьих, Россия надеялась, что посредством вплетения Турции в более широкую и лояльную структуру Османскую империю удастся сохранить от крушения или дальнейшего отпадения ее территорий. Падение Османской империи представлялось несвоевременным, поскольку Россия пока еще недостаточно окрепла, чтобы защитить свои интересы в регионе [Бестужев 1931: 340].

С военной же точки зрения, хоть Столыпин и предпочитал уделять внимание внутренним нуждам государства, ситуация на Черном море вынуждала его увеличить ресурсы на обеспечение безопасности вдоль российских границ. Он полагал, что Балтийский флот должен быть мощнее и Черноморского, и Тихоокеанского, но что Черноморский флот должен быть «во всякое данное время» сильнее турецкого [Шацилло 1968: 331]. С середины 1909-го и в начале 1910 года в МИДе и на флоте сперва пошли слухи, а вскоре появились уже конкретные сведения, что Турция собирается либо перекупить уже заложенный для другой страны дредноут, либо же заказать новый[38]. Россия столь мощными кораблями не располагала, и безопасность ее морских границ оказывалась под угрозой, на что министр иностранных дел и указал в обращении к морскому министру – адмиралу Воеводскому, посетовав на безынициативность российской политики на Черном море [Шацилло 1968:128]. Не дождавшись от Воеводского никакого ответа, Извольский (еще занимавший на тот момент пост министра) обратился напрямую к царю. На протяжении многих лет Николай II говорил о необходимости для России иметь в равной степени мощный военный флот как на севере, так и на юге страны, так что царь принял живое непосредственное участие в решении критически важных черноморских вопросов[39]. Однако даже личное вмешательство Николая мало повлияло на позицию Морского министерства.

Морское командование было убеждено, что, пока не окончено перевооружение Балтийского флота, с Черноморским ничего поделать невозможно. В конце весны 1909 года Морское министерство предложило превентивно закупить суда того же типа, что и Константинополь, чтобы Турция не могла таким образом нарастить военную мощь на Черном море; одновременно с этим также предполагалось увеличение Балтийского флота [Шацилло 1968: 126]. Выделения дополнительных ресурсов на развитие Черноморского флота в министерстве не планировали. 10 мая 1910[40] года Воеводский отослал Столыпину записку, в которой изложил три возможных ответа на турецкое перевооружение на море: дипломатический вариант состоял в истребовании с турок компенсации за подобное нарушение баланса сил; военный предполагал усиление сухопутных войск на Кавказе и подготовку к десантной операции где-нибудь на побережье Черного моря; наконец, последний, финансовый вариант адмирала фантастическим образом предполагал, что Россия сама могла бы заказать корабли на всех крупнейших верфях, так что все они окажутся заняты работой над русскими кораблями и не смогут поэтому взяться за турецкие[41]. Подобное легкомыслие ярко иллюстрирует желание морского начальства избежать ответственности в противостоянии с турками.

Получив вскоре более подробную информацию касательно турецких заказов на английских и немецких верфях, Столыпин и его единомышленники вновь с жаром принялись доказывать, что России необходимо существенно усилить Черноморский флот. И 2 августа 1910 года уже Столыпин отправляет Воеводскому письмо, настаивая на деятельной реакции морского командования на турецкое перевооружение. Столыпин писал, что

русское правительство… не может оставаться безучастным к такому значительному усилению военно-морской мощи Турции, которое низведет на Черном море к положению подчиненному и даже для всего нашего черноморского побережья небезопасному. Очевидно, необходимо безотлагательно же приступить и с нашей стороны к мероприятиям, могущим уравновесить наше военное положение на Черном море с предстоящим увеличением турецкого флота[42].

Лишь тогда Воеводский обратился к царю с предложением о постройке трех дредноутов на Черном море; корабли флотилия получила только в 1915 году[43]. Словом, даже успешно руководя внешней политикой, влиять на ее военно-морскую область Столыпину было весьма нелегко, не говоря уже о том, чтобы полностью ее контролировать.

Сазонов подчеркнул значение турецкой проблемы на состоявшейся 8 августа 1910 года встрече с французским поверенным в Петербурге Эктором де Панафье. Товарищ министра отметил, что, как только информация о турецких заказах найдет подтверждение, «Россия вынуждена будет в скорейшем времени принять необходимые меры, дабы господству ее на Черном море ничто не угрожало»[44]. Таким образом, русский МИД заверил французских союзников, что не допустит дальнейшего ослабления своих позиций в регионе, показывая Парижу, что и после дипломатического конфуза в Боснийском кризисе союз все еще отвечает интересам России [Шацилло