Берестяная почта столетий - Янин Валентин Лаврентьевич

С тех пор прошло больше четверти века. К концу полевого сезона 1978 г. число берестяных грамот в Новгороде достигло 571, день 26 июля 1951 г. навсегда останется в истории науки как дата открытия нового источника исторических знаний, без которого уже сегодня наука не может обойтись.

Потому что уже первая берестяная грамота открыла возможность ожидать последующих находок не как чуда, совершающегося один раз в полтораста лет, а искать их упорно, изо дня в день, зная, что каждый день раскопок способен увеличить их число. Эта грамота навсегда перечеркнула сомнения, связанные с опасностями пребывания берестяного текста в земле: на ее написание не потребовалось ни одной капли чернил. Буквы, образующие тринадцать строк, были процарапаны, вернее, выдавлены твердым острием, навсегда впечатавшись в гладкую поверхность берестяного листа. Забегая вперед, скажем, что точно таким же способом написаны почти все берестяные грамоты, которым еще предстояло быть найденными и только два документа – грамоты № 13 и 496, относящиеся к XV в., написаны чернилами, и их не удается прочесть до конца даже с помощью инфракрасных лучей.

Уже найдены и продолжают обнаруживаться каждый год и инструменты для письма на бересте. Писала – так они назывались в древности, – костяные или железные, представляют собой заостренные стержни с плоской лопаточкой на верхнем конце. Их неоднократно находили и прежде в Новгороде и в других средневековых городах, не догадываясь до открытия берестяных грамот об истинном назначении и называя в описях шильями, булавками или просто загадочными предметами. Найдены были несколько раз и кожаные чехлы для писал, в которых они прикреплялись к поясу.

Однако вечером 26 июля 1951 г. мы еще не знали того, что знаем сейчас. Было очевидно только одно; если берестяные грамоты в земле неистребимы, значит, можно рассчитывать на их повторные находки. Не знали же мы в этот день, как часто они могут повторяться. Ведь если на Руси грамотными были только князья, бояре и попы тогда подобные находки сохранят свою исключительность.

Первая берестяная грамота содержала пространную запись о «поземе» и «даре» с разных поименованных в ее тексте сел. Поземом в Древней Руси назывался налог феодалу за право проживать на его земле. Дар – тоже налог, который уплачивался феодалу во время посещения им своих владений. Очевидно, что берестяная грамота принадлежала крупному феодалу (его звали Фомой) – боярину или духовному лицу.

Судьба устроила так, что для сомнений было отведено лишь два дня. Уже 27 июля была найдена вторая берестяная грамота, в которой содержалась еще одна запись дара, на этот раз с именами карел, обязанных платить эту пошлину феодалу. А 28 июля было открыто первое берестяное письмо в полном смысле этого слова, т. е. не записка, сделанная для памяти, а текст, написанный одним человеком для другого и посланный издалека. Грамота № 3 была в древности немного повреждена, утратив часть первой строки. Вот что в ней прочлось:

«Поклон от Грикши к Есйфу. Прислав Онанья, молви… Яз ему отвечал: не рекл ми Есиф варити перевары ни на кою. Он прислал к Федось: вари ты пиво, седишь на безатыцине, не варишь жито».

Грикша (Григорий) сообщает Есифу (Осипу), что Онанья прислал распоряжение варить пиво. Грикша отказал ему, сославшись на Есифа, который ему на этот счет никаких указаний не давал. Тогда Онанья тем же требованием обратился к Федосье, настаивая, чтобы пиво варила она потому, что она «сидит нгя безатыцине», т. е. пользуется участком, который достался ей не по наследству, а передан в пользование после постороннего ей умершего человека.

С пользованием этим участком была, по-видимому, связана обязанность варить пиво для семьи феодала по требованию настоящего владельца земли. Дать такое распоряжение мог, вероятно, только Есиф, и Грикша. в котором можно видеть сельского старосту, управляющего, сомневается, нужно ли выполнять приказ Онаньи.

Историческое значение этой находки состоит в том, что она впервые донесла до нас документ, написанный, очевидно, не князем, не боярином и не попом, а человеком, не принадлежащим к сословию феодалов. Это, правда, не крестьянин и не простой ремесленник, а лицо «административное». Однако, если грамотными были сельские старосты, как сильно изменяет этот факт представление о степени распространения грамотности в средневековом Новгороде.

К концу полевого сезона 1951 г. количество берестяных грамот достигло десяти. В их числе встретилось еще несколько писем, а также крохотное «литературное произведение». На ободке маленького берестяного лукошка было процарапано следующее: «Есть град межу небом и землею, а к «нему еде посол; без пути, сам ним, везе грамоту непсану». На современном русском языке это звучит так: «Есть город между небом и землей, а к нему едет посол без пути, сам немой, везет грамоту неписаную». Это загадка, которую загадывали еще в начале нынешнего столетия. Город между небом и землей - ковчег, в котором Ной спасался от потопа; немой посол, едущий без пути, - голубь; грамота неписаная - масличная ветвь, которую он несет в клюве как знак что потоп кончается и из-под воды показалась земля.

В этот первый год начавшегося открытия позволил сделать некоторые важные выводы о перспективах дальнейших поисков. Во-первых, стало очевидным несомненное разнообразие берестяных текстов. Записи феодальных повинностей и хозяйственные распоряжения, загадка и жалоба- такие разновидности записей были обнаружены в 1951 г. Во-вторых, эти находки происходили не из одного слоя и не с одной усадьбы. Они встречались в разновременных прослойках и особенностями начертания букв, меняющимися с течением времени, соответствовали этим прослойкам. Самая поздняя из них датировалась XV в., а самая ранняя была написана тремя столетиями раньше – в XII в. В-третьих, их было много, что заставило вспомнить одну любопытную, но прежде не очень понятную деталь из одного давно известного исследователям источника.

Сохранилась запись беседы новгородского священника середины XII в. Кирика с епископом Нифонтом. Кирик задал епископу множество разнообразных вопросов, которые волновали его в связи с его церковной службой, в том числе такой: «Нет ли в том греха- ходить по грамотам ногами, если кто, изрезав, бросит их, а слова будут известны?» Странным казался раньше этот вопрос. Кому может прийти в голову резать дорогую пергаменную грамоту и затем топтать ее ногами? После открытия исписанной бересты смысл вопроса стал ясным. Именно берестяные грамоты по прочтении выбрасывались как вещь, ставшая ненужной, и люди на них наступали, не зная, какие слова они топчут, а среди этих слов могли оказаться и такие, как «бог», «ангел», «богородица», «святой». Сейчас, когда берестяных грамот в Новгороде найдено больше пятисот, мы убедились, что древние новгородцы действительно в буквальном смысле этого слова ходили по грамотам ногами, но это обстоятельство в общем обнаружилось уже в 1951 г.

Другой вывод имеет отношение к задачам датирования найденных в земле берестяных документов. Ни на одном из них, естественно, нет даты. Посылая письмо с неотложным хозяйственным распоряжением, его автор не нуждался в обозначении года. На помощь историку в таких случаях приходит палеография - наука, определяющая время написания текстов по форме букв. (Стечением столетий формы букв меняются. В древности, например, букву н изображали, как современную латинскую N, а, если бы она была написана так, как принято сегодня, ее прочли бы как и. Буква м в одни эпохи слагалась из вертикальных линий, а в другие - ее линии стояли косо. Зная, как писали каждую букву в разные столетия, сопоставляя буквы одной и той же грамоты друг с другом, можно датировать весь документ, но с приблизительной точностью в столетие.

Но ведь грамоты, найденные в земле, могут датироваться так, как датируются любые другие археологические предметы. Их обнаруживают вместе с обломками глиняной посуды, ножами, деревянными поделками, бусами и браслетами, внутри остатков древних домов или около них, в определенных прослойках культурного слоя. Уровень залегания каждой берестяной грамоты может быть сопоставлен с соответствующим настилом уличной мостовой. И если, например, друг на друге лежат две мостовые, одна из которых относится к 1313, а другая - к 1299 г., а грамота найдена между ними, очевидно, что она попала в землю в самом начале XIV в.