Плач богов (СИ) - Владон Евгения

У неё не было такого пышного бюста, как у Софии и Клэр, она не умела так же красиво и заразительно смеяться, как это делала Валери, и уж тем более она не обладала врождённым даром кокетничать с молодыми людьми на фривольные темы, как это делали все три кузины Клеменс. Она завидовала задорным кудряшкам Клариссы, поскольку собственные пряди не поддавались никаким известным завивкам и не удерживали ни одной сложной причёски более трёх часов. С тоской посматривала на лепной подбородок Софи, где красовалась очаровательная ямочка, и на изумительную родинку Валери на не менее аппетитной персиковой щёчке под уголком правого века. Ну и самое главное, и о чём так часто любила напоминать Лилиан, у Эвелин напрочь отсутствовало чувство собственной значимости и уверенности в себе.

Как же ей захотелось в те секунды вернуться обратно в каюту и просидеть там до тех пор, пока с парохода не сойдёт последний пассажир. И едва ли это походило на сиюминутное желание, которое нужно было выполнить незамедлительно и прямо сейчас же. Скорее внутренний порыв неожиданно проснувшейся интуиции.

Но было уже слишком поздно. Софи её заметила (и на вряд ли именно сейчас), повернув в сторону оцепеневшей кузины свой надменно уничижительный взгляд. При чём сделав это так, будто узнала Эву совершенно случайно и только что, о чём свидетельствовала её нелицеприятная ухмылочка поверхностной стервы.

- Какими судьбами? Не верю своим глазам! Леди Эвелин со своим чудо-чемоданчиком собственной персоной. Всегда мечтала приобрести подобную вещичку для личной коллекции бабушкиного антиквариата.

Эвелин неосознанно поджала губки, сжала зубки и напряжённо отвернулась в сторону берега. Всё-таки надо было спуститься на нижнюю палубу. Как никак, но среди пассажиров третьего класса она бы по любому чувствовала себя намного спокойней и в полной безопасности.

Забыть, кем была София по своей сути, просто невозможно, как и её нездоровую манию цепляться к своей кузине по каждому поводу и без, особенно с целью унизить ту и желательно прилюдно. И последнее для Софи считалось особо лакомым «блюдом» любого удачно завершённого дня, поскольку дар к красноречию просыпался у неё именно на публике и именно рядом с Эвелин.

- Эва, солнце наше ясное, сделай одолжение и обнадёжь меня радостной вестью. Ты ведь не прихватила с собой из Леонбурга тот свой жуткий этюдник? Мне что-то совсем не хочется проторчать пару ближайших дней за секретером в библиотеке отца, составляя извинительные записки нашим соседям в Гранд-Льюисе, и тем более просить у всех прощение за странную девушку, разгуливающую по окрестностям городка с деревянным ящиком на перевес.

- А зачем брать её с собой в имение, может сразу отослать на ближайшую плантацию? – шутку старшей сестры моментально подхватила Валери, решив её развить в ещё большую издёвку. – Смысл ей жить с нами в одном доме, всё равно будет оттуда сбегать и бродить бесцельной дворняжкой по всему Гранд-Льюису. А так, убьём сразу двух зайцев.

- Ты права. Может её там в коем-то веке научат чему-то действительно полезному, вместо бессмысленной порчи бумаги на так называемые художественные «шедевры»? Например, собирать кофе или рубить тростник.

- Может тогда нам стоит отправиться туда всем вчетвером, раз уж дело коснулось чьего-то бессмысленного прозябания в этом бренном мире? – Эвелин не сразу осознала, что последняя фраза, произнесённая на удивление сдержанным и очень ровным голосом, принадлежала именно ей.

Не смотря на гул голосов других пассажиров, постепенно заполняющих палубу второго яруса парохода всё больше и ощутимее, повисшее над сёстрами Клеменс гробовое молчание показалось куда звенящим, чем окружающий их гомон чужих разговоров.

Как правило, на любые колкости кузин Эва отвечала таким же вынужденным безмолвием. К тому же, она всегда пыталась сбежать от подобных стычек буквально и как можно скорее, не важно куда, лишь бы где-нибудь спрятаться и переждать очередную «бурю» подальше от чужих глаз. Ведь самым противным в этих нападках было неуёмное рвение всех троих довести свою жертву до слёз. Разве что с каждым пройденным годом оно приобретало форму практически невыполнимой задачи и это не смотря на то, что темы насмешек становились всё более изощрёнными, а подобранные для них слова – более острыми, нещадными и болезненными.

Молчание явно затянулось, поэтому Эвелин не выдержала и рискнула повернуть лицо в сторону подозрительно притихших злопыхательниц. Естественно, первое, на что она наткнулась – это на цыганские глазища близстоящей Софи. Казалось, те почернели ещё глубже, став намного выразительней и пугающей. Если бы при этом красивое личико Софии не исказила ошалевшая ухмылка…

- Нет, вы это слышали? – наконец-то ей удалось преодолеть сковавший её ступор пережитого шока и с подчёркнутым выражением крайнего возмущения посмотреть на младших сестёр. Последовавший за этим на повышенных нотах рваный смешок не предвещал ничего хорошего. – И как вам такое нравится? Оказывается, у нашей сиротки есть не только голос, но и способность выражать свои мысли вполне осмысленными фразами, не говоря о проснувшейся отваге храброго пастушка.

- Может её так пробрало эфирами здешнего воздуха? – сделала встречное предположение не менее ошалевшая Валери. – Или малость перегрелась на солнце?

- В любом случае, это попахивает каким-то нездоровым синдромом. Поскольку естественным путём подобный приступ никак не мог проявиться.

Все три сестры снова ринулись в словесную атаку, ухватившись за не менее интересную тему обсуждения. Правда, их маленький шабаш продлился недолго. Всех находящихся на открытых палубах парохода, накрыло пронзительным сигнальным гудком. Пытавшаяся что-то добавить к своему язвительному монологу Софи так и не успела закончить свою гениальную мысль, захлопнув свой очаровательный ротик и с недовольной гримасой прикрыв левое ушко свободной рукой. Её примеру последовали чуть ли не все пассажиры, а Валери и Клэр даже немощно взвизгнули вперемешку с натянутым смехом. Только их старшая сестра оставалась беспристрастно сдержанной, продолжая сверлить кузину Эвелин надменным взглядом хладнокровного палача. И, казалось, в нём было сказано куда больше, чем в последних словах.

Эва отвернулась, может слишком поспешно, но теперь-то она и сама понимала, что поступила несколько опрометчиво, ливанув в огонь не хилую порцию масла. Уж ей-то не понаслышке было известно, какую представляла из себя злопамятную интриганку София Клеменс, не говоря уже о том факте, какой та могла быть мстительной и верх беспринципной лицемеркой. Затаить обиду на кого-то, никогда и никому не прощая даже малого, в этом и состояла вся её сущность. Так что не удивляйтесь, если через год, а то и десять она припомнит вам случай, о котором вы успели забыть в тот же день, в коей совершили свой необдуманный проступок.

В случае с Эвелин, она могла напеть своим родителям правдоподобную басню о том, какой же ужасной фурией оказалась их приёмная племянница, совершив во истину непростительный грех вселенских масштабов. Или наоборот, намеренно промолчит, но обязательно со временем придумает свой личный план изощрённой мести, в котором окажется далеко не пара пунктов.

Наконец-то затянувшийся гудок парохода прервал свою оглушительную сирену приветственного для порта Гранд-Льюиса сигнала. Если для остальных пассажиров это стало долгожданным облегчением для их многострадального слуха, то для Эвы – началом отчёта предстоящим нападкам сестёр Клеменс. Правда, им так и не суждено было случиться, поскольку в этот самый момент неожиданно появилась Лилиан.

- О, вы здесь все вчетвером! Прекрасно! – немолодая женщина облегчённо выдохнула, пытаясь вытащить из рукава сунутый ею до этого под облегающий манжет носовой платок. Прозрачный бисер проступившего на лице служанки пота указывал на её недавние физические потуги сверхгероической сложности. Чёрное платье с плотным воротником-стойкой под самый подбородок и тёмно-серая шляпка «кибитка» делали своё чёрное дело. Не спасал даже старый зонтик от солнца. К тому же она как-то умудрялась удерживать во истину акробатическим способом жонглёра (пока обтирала платком лицо) не только зонтик, но и увесистый саквояж из чёрной кожи.