Несколько шагов до прыжка (СИ) - "Val. Ekkert"

— Ну тогда, — медленно произнёс он, тоже начиная улыбаться, — давай какао обратно.

Ньют, фыркнув, залпом допил последние два глотка, кинул стаканчик в мусорку и широко улыбнулся:

— Уже не могу. Да и мог бы — не отдал, зачем оно тебе, ты кофе свой домучай сначала.

Персиваль покосился на стакан, стоявший на подоконнике и махнул рукой:

— После тренировки все пойдём к Якобу, тогда и кофе. И — молодец. Продолжай в том же духе, только постарайся больше не падать.

Ньют снова улыбнулся:

— Постараюсь. Ну, идём?

— Усы сотри, — ворчливо буркнул Персиваль, поднимаясь со стула и перешагивая через столик к выходу из тренерской.

Ньют рассмеялся, провёл по губам тыльной стороной ладони и вышел следом.

В голову ему пришла мысль, что сам Персиваль ещё фигуристом никогда не срывал тройной сальхов. Ни в одной из программ. Все его ошибки приходились совсем на другие элементы.

А значит, стоило пересмотреть его прокаты. Все, что он сможет найти в интернете.

~

— Сынок, ты же в отпуске, — мама, как всегда немного суетливая, поставила перед Криденсом блюдце с уже вторым куском пирога. — И я тебе обещаю, что после этого не буду тебя закармливать, но ты ведь только приехал!

Криденс хмыкнул, но пирог взял. Готовила мама божественно, отказаться было бы преступлением.

— Он с нами ещё и не выпьет, — посетовал отец, наливая себе вина. Криденс устало прижал ладонь ко лбу:

— Пап, я всё-таки ещё несовершеннолетний!

— Как будто мы тебя за это оштрафуем, — добродушно усмехнулся отец, но настаивать не стал.

Криденс откинулся на спинку стула и улыбнулся. Дома всегда было хорошо, а после сезона не получалось представить лучшего места, чтобы успокоить нервы и набраться сил перед следующей чередой чемпионатов. Одно время он подумывал о каких-нибудь диких джунглях, или о башне на острове посреди моря, с отключённым телефоном, в компании ноутбука без интернета, холодильника и микроволновки. И чтобы никого вокруг, полная тишина… Но быстро понял, что это было так, подростковые грёзы на почве происходящего вокруг. Всерьёз он бы никогда на подобное не пошёл. Поэтому такие фантазии приберёг для интервью. Если все остальные способы повлиять на Геллерта с Альбусом окажутся исчерпанными, он скажет журналистам весёлое и завуалированное «сбежать хочется, сил нет».

Хотя на самом деле вряд ли сможет.

Ведь с самого момента перехода под их начало он наконец-то почувствовал себя не бездарностью, которой и не являлся никогда. Именно они вывели его сначала на юниорское золото, а теперь, по окончании сезона — на серебро Чемпионата мира. А ещё Геллерт грозился, что без золота со следующего Чемпионата они не уедут, и именно с их помощью Криденс смог поставить себя так, что его уважали в сборной… Нет, он почти наверняка не сумел бы влиять на них с помощью общественности. И тем более журналистов. Это было бы… даже не то, чтобы неблагодарно или там неблагородно, а попросту гадко.

Выступать на юниорских чемпионатах мира он начал с четырнадцати — на год позже, чем многие. Тренер, взявшая его в тринадцать, не считала, что он готов. А может, он и не был — все видео с его тренировок под началом мисс Салем, которые когда-то делали родители, он упросил их удалить. Так что теперь пересмотреть и определить трезвым взглядом не вышло бы.

Мисс Салем вообще была и оставалась довольно жёсткой в требованиях и методах женщиной. Ругалась она в таких выражениях, что у Криденса духа не хватало потом уточнить у кого-нибудь, что они означают. Могла подъехать стремительно — всегда вела тренировки на льду — и приняться гнуть подопечному ногу вверх, пока тот не начинал орать. Ор, впрочем, не помогал, а служил ещё одной причиной для того, чтобы тебя обозвали как минимум тряпкой.

Нет, её методы имели свои плоды и результаты: страх во все времена оставался сильнейшим рычагом и побуждением к действию. Сделай хорошо, и на тебя не будут кричать, и может, даже скупо похвалят. Только вот нервы у Криденса с ней были ни к чёрту. И если он сейчас жаловался на то, что их ему трепали Альбус и Геллерт, то, если говорить честно, сильно приукрашивал.

На самом-то деле, ему просто хотелось, чтобы между ними всё было… в порядке. Чтоб они не цапались при каждом удобном и неудобном случае, и по каждому идиотскому поводу. И чтобы не мучили в первую очередь даже не его, а друг друга.

Но это, кажется, так и могло остаться именно желанием и мечтой Криденса.

Они появились в Штатах как пара тренер-хореограф, когда Криденсу было пятнадцать, за плечами полыхал юниорский Чемпионат — первый и провальный — и когда от второго он тоже не ожидал ничего хорошего. И мисс Салем, естественно, не ожидала.

Через год, выкатив на седьмое место, он посоветовался с родителями, посмотрел на других спортсменов, рискнувших заниматься у Гриндельвальда и Дамблдора, собрался с духом и пошёл рвать контракт и заключать новый.

«Прежде всего, Криденс, выброси из головы всё, что тебе говорила эта чёртова стерва, — заявил ему Геллерт. — Я даже думать не хочу, сколько раз ты был из-за неё расстроен, и тем более не желаю знать, что она тебе говорила на чемпионатах перед выходом на лёд. Но есть подозрение, что после таких слов в принципе было бы сложно откатать нормально».

«Верь в себя, — советовал Альбус. — Это первое, что ты должен делать. И не только как фигурист».

«Это, конечно, чистой воды белый идеализм, — фыркал Геллерт, — но, как ни прискорбно это признавать, он полностью прав. Тебе три года твердили всякие гадости, а это так не работает».

«Ты ведь с ней не согласен, — говорил Альбус. — Ты знаешь сам о себе, что ты можешь выполнить всё то, о чём она думала обратное».

И всё в таком же духе.

Они его сделали. В прямом смысле этих слов.

Сейчас, в семейном гнезде, в голову лезли всякие сентиментальные глупости. Вроде «я мог бы назвать их своими вторыми родителями, пожалуй. Как спортсмена».

И, пожалуй, именно что-то такое действительно стоило бы сказать журналистам. Если его спросят.

Из холла донеслась трель забытого в кармане ветровки мобильника. Быстро извинившись перед родителями, Криденс побежал туда.

Вопреки опасениям, звонок был не от кого-то из наставников, а от Честити.

— Ты где? — вопросила она вместо приветствия. Криденс хмыкнул. Это было вполне в её духе: она во многом была похожа на мать. Хвала небесам — не в главном.

Мисс Салем тренировала обеих своих дочерей — каждую с четырёх лет — и если Честити сейчас завершила свой последний юниорский Чемпионат, ухватив на нём бронзу, и собиралась в грядущем сезоне на сеньорские, то младшая, Модести, полгода назад заявила матери категорическое «нет». Что, дескать, заниматься она хочет рисованием, что лёд уже видеть не может, и всё в таком духе. Криденс знал всё это от Честити, с которой они были неплохими приятелями, и удивлялся с ней вместе — откуда у восьмилетней девочки нашлось столько смелости, чтобы противостоять матери? Сам Криденс в своё время дико боялся сообщать мисс Салем, что хотел бы перестать с ней работать.

Честити была талантлива и при этом крайне умна и тверда характером. Матери она, казалось бы, не перечила, но даже будучи юниоркой, девчонкой, умудрялась с ней договориться, что «здесь был бы лучше тулуп, а не сальхов», или «давай попробуем сначала бильман, а потом — волчок». И на соревнованиях, что бы ей ни говорила мать, откатывала всегда достаточно чисто и в принципе твёрдо стояла на коньках.

— В Ричмонде, — отозвался Криденс, начиная подниматься по лестнице. — А что? Я думал, ты сама куда-нибудь уехала.

Честити в трубке фыркнула:

— Уедешь с ней. Жалко, я хотела с тобой поговорить.

— А по телефону нельзя? — Криденс даже взволновался. Если уж Честити настаивала на личной встрече, то речь всегда шла о чём-то значительном.

— Да не хотелось бы, — мрачно ответила она. — Это для меня важно, а ты знаешь, насколько я не люблю обсуждать по телефону важные вещи.

— Знаю, — Криденс вошёл в свою комнату, мимоходом улыбнулся наведённому там порядку — несмотря на почти год его отсутствия — и упал на кровать. — То есть, дело не в том, что тебя могут услышать?