Антихрист - Александр Кашанский

— К семи надо быть там.

— У Светланы?

— У Светланы. Юля где?

— На улице играет.

ты не боишься ее одну отпускать?

— Да ведь Машенька-то с ней. — Маша — это была старшая дочь. Ей было четыре, а младшей три.

— Из нашей Маши сторож, как из тебя прокурор.

— Я сказала ей играть у самого дома и никуда не ходить.

— Люда, — отбросив газету в сторону и пристально посмотрев на жену, с твердостью в голосе сказал Сергей, — детей без няни на улицу не выпускай, а няню предупреди — если узнаю, что дети были на улице без присмотра, тут же рассчитаю. Понятно?

— Понятно. Только почему — непонятно.

— Вон в соседнем городке цыгане мальчишку украли Слышала?

— Нет.

— Ну так что тут еще непонятного? Мы платим ей такие деньги именно потому, чтобы наши дети воспитывались дома, а не в цыганском таборе.

Настроение у Сергея было хуже некуда. Созданная им фирма «Легион Ид», заплатив огромное количество взяток чиновникам, получила контракт на поставку оборудования и разработку программного обеспечения для банковской системы «Глобальная сеть». Оборудование уже вовсю шло со всего света. Вся проблема состояла в том, что побежденные, казалось бы, конкуренты не дремали. Совсем недавно, когда уже ничто не предвещало никаких серьезных осложнений, из США, от фирмы владельца программного обеспечения, к заказчику пришло письмо, из которого следовало, что фирме известно о том, что предполагается использовать ее программное обеспечение для системы «Глобальная сеть» и что она не возражает, но за это надо заплатить всего-навсего пять миллионов долларов. В противном случае — международный арбитраж, санкции, в общем, вымажут в дерьме по самые уши. Сергей спокойно и уверенно объяснил заказчику, что «Легион Ид» не собирался и не собирается использовать чужое программное обеспечение, разрабатывается свое, оригинальное, и оно будет установлено в срок. Срок наступал через месяц, никакого понятия о том, что такое это «свое оригинальное», ни у Сергея, ни у его программистов, ни у консультантов, пытавшихся разобраться с трофейными текстами, не было. Они говорили, что все дело в одной сверхсложной программе, которая управляет работой всей сети. В тех текстах, которые удалось выкрасть, ее не было и быть не могло: это главный секрет фирмы-разработчика, и, по-видимому, единственный человек, который имеет тексты, — президент американской фирмы. Вот туда и лети, Сергей Михалыч!

Дело зашло слишком далеко и получило полную огласку. Слетает заместитель главы губернатора, «Легион Ид» прячет оставшиеся активы и объявляет себя банкротом, Сергей переквалифицируется в прорабы… Правда, у Сергея теперь появилась надежда на Ивана. Все-таки головной академический институт теоретической физики, это тебе не наши шарашкины конторы, чем черт не шутит, а вдруг он возьмется за это дело и что-нибудь сделает?

«Воистину, велик мой Господин! Нет предела его предусмотрительности и прозорливости. Утопающий хватается за соломинку, — подумал Риикрой. — Но Предвестник — не соломинка. Не переживай, Сергей, все будет о'кей!»

Сергей подошел к бару, достал бутылку водки, налил большой стакан, выпил и завалился на диван.

«И этот Ясницкий сюда приехал, поиздеваться, что ли? Нет, он за Натальей приехал, разведка уже доложила».

Наташа, взяв какой-то хитрый длительный отпуск без содержания, приехавшая из краевого центра ухаживать за больным отцом, подрабатывала в «Легион Ид», вела бухгалтерию и отчетность.

Наконец водка подействовала, Сергей расслабился и задремал.

Придя домой, Иван умылся и лег на ватный матрас, постеленный прямо на полу. Это была единственная мебель в его квартире.

Он немного полежал, уставившись в потолок, потом уснул и спал до самого вечера.

5

Аллеин решил вместе с Наташей навестить ее отца. Дело осложнялось тем, что приходилось постоянно следить и за Иваном, и за Сергеем, оберегая их от слуги Сатаны. Это было очень трудно, но Аллеин был один из самых могучих ангелов Бога и справлялся с этой задачей.

Василий Михайлович Петров умирал в больнице от рака. Вчера его из четырехместной палаты перевели в маленькую, одиночную палату, единственную одиночную палату на всем этаже больницы. Все больные знали, кому полагается такая привилегия.

Василий Михайлович уже несколько дней не спал и постоянно стонал от боли, потому что наркотиков Для обезболивания в больнице уже давно не было, ни одной ампулы и ни одного порошка, подмели все подчистую. Больные смеялись: «Хоть бы водку давали для обезболивания, что ли, раз ничего другого дать не можете». На это врачи отвечали: «У нас в больнице и на водку денег нет, а за нарушение режима выселим, терпите, дорогие». Ну и терпели, кто как мог, деваться все равно некуда, а надежда, как известно, умирает последней. У Петрова, мужественно боровшегося с болезнью, надежды уже совсем не осталось, он знал, что очень скоро, в ближайшие дни умрет.

Наташа через закрытую дверь услышала стон. Стонал отец, причем голос был как будто не его, а какого-то другого человека. Наташа медленно, осторожно открыла дверь.

Страшно исхудавшее небритое серое лицо отца было покрыто потом.

Наташа подошла и села на стул у изголовья кровати. Отец открыл глаза, повернул голову и, видимо напрягшись из последних сил, улыбнулся.

«Здравствуй, папа, я тебе помидоров принесла и минеральной воды», — хотела сказать Наташа заранее заготовленную фразу, но вместо этого она вдруг расплакалась.

Она взяла полотенце, вытерла лицо отца и прильнула своей щекой к его щеке. Теперь они плакали вместе.

Когда усталый, возбужденный отец, уважаемый инженер-ядерщик, приходил с работы, единственная и нежно любимая дочка всегда бежала его встречать, прыгала на шею, кричала: «Папа, папа пришел!» Потом они вместе садились ужинать, и этот порядок никогда не нарушался. В течение двадцати лет Петров знал, что его дома ждут: сначала ждала жена, потом дочь и жена, потом дочь. Так хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно. И вот теперь дочь пришла сюда, в этот могильный склеп.

— Наташа, я хочу, чтобы ты забрала меня домой, не сегодня и не завтра, а, пожалуй, послезавтра. Обязательно забери меня отсюда, хочу умереть дома.

— Ты что, папа. Как это, почему? Не надо так говорить.

— Наташенька, ты уже взрослая девочка и всегда была умницей, постарайся, соберись с силами. Все это надо пережить. Какой сегодня день?

— Воскресенье.

— В среду, самое позднее — в четверг я умру, поэтому сегодняшний наш разговор — последний. Завтра ко мне не приходи, послезавтра приходи вечером. Попроси своих друзей, чтобы помогли меня перенести домой. Я, скорее всего, уже буду без сознания, поэтому если ты что-то важное хочешь у меня спросить или сказать — спрашивай сейчас. Завещание я написал, да завещать-то мне кроме квартиры и машины нечего, такая вот жизнь у нас получилась.

— Да что ты, папа, не надо. Слушай меня лучше. — Наташа всегда советовалась с отцом, чем удивляла и сама себя, и знакомых. А она это делала потому, что сначала чувствовала, а потом знала, что отец, что-либо советуя ей, никогда не думал о себе, что будет ему от ее поступка: стыдно ли, радостно ли, прибыльно или убыточно, он всегда думал о ней. — Папа, у меня два вопроса, слышишь?

— Говори, говори, я внимательно тебя слушаю.

— Мне сделал, точнее, сегодня сделает предложение тридцатилетний мужчина, порядочный и богатый. Что мне отвечать?

Отец сделал длинную паузу, чтобы перевести дух.

— Наташа, замужем ты будешь счастлива лишь тогда, когда будешь… — отец вдруг прервался и часто и сильно задышал, лицо его снова покрылось испариной, — когда будешь любить своего мужа. Больше я тебе ничего не могу сказать.

— Папочка, ну а как же жить-то одной?

Отец пристально посмотрел на нее.

— Кто тебе сказал, что ты будешь жить одна? Никогда ничего не делай, оглядываясь на то, что кто-то где-то говорит. Живи своим умом. Не забывай, что ты моя дочь. Займись интересным делом, стань независимой. Одна ты все равно не останешься, не беспокойся и не суетись… И не забудь родить внучку…

Тут по лицу отца пробежала судорога, он глубоко вздохнул и застонал. Видимо, он потерял сознание. Наташа вскочила и побежала за врачом. Врача найти не удалось, потому что было воскресенье. Медсестра зашла в палату, посмотрела на отца и сказала, что сделать ничего нельзя и что лучше идти домой, потому что отец скоро в сознание не придет.

Когда Петров потерял сознание, ему стало легко и спокойно, потому что боль исчезла. Ему было так хорошо, что он не хотел больше, чтобы сознание и боль возвращались. Ему казалось, что он уснул и видит сон, будто он с женой и маленькой дочкой на руках шагает на первомайской демонстрации, над ними реют красные транспаранты, звучит праздничный марш, а дочка теребит его за волосы и что-то спрашивает. И он отвечает ей: «Правда, доченька, мы самые счастливые, потому что живем в самой счастливой стране и потому, что все мы вместе». И дочка смеется и кричит: «Папа, папа, посмотри, сколько шаров летит!» И все смотрят в синее небо, где, словно бусины, рассыпаны разноцветные шары.