Ты моя жажда (СИ) - Бурунова Елена Михайловна

До Яна она никогда не увлекалась мужчинами. Он первый и такой особенный. Николет чуть не взвыла от отчаянья. Отпускать самое дорогое в ее жизни она не хотела. Айрин все, что у нее есть. Даже измена любимой с представителем клана Дракона не страшила Николет. Это она готова простить и забыть, но Ян другое дело. Его серые глаза еще в таверне заставили Айрин улыбнуться. Надменный, самодовольный, властный, как и все мужчины, Ян представляет опасность. Николет не позволит забрать у нее Айрин. Она будет сражаться за ее любовь. И если надо найдет союзников на стороне. О главном враге Яна она уже знала. Это мать Айрин. Она поможет Николет отомстить за обиды.

— Ненавижу, — прошипела она, услышав слова, адресованные волку.

Это он лучший? Псина поганая! Твоя жизнь Ян теперь в опасности. Ходи и оглядывайся. Ты перешел дорогу самой злопамятной стерве клана Феррат. Она слишком сильно любит Айрин, чтобы делить ее с тобой.

Ну, наконец-то он одевается! Еще две минуты и сердце оборотня будет биться в ее руках. Плевать, что он посланник Маркусу! Пошлют еще одного, а этого убьет Николет.

Встав со ступенек, она повернулась лицом к лестнице, по которой будет спускаться волк. Сжимая и разжимая руку, Николет готовилась напасть. И вот он спускается. Его глаза с вызовом смотрят на ревнивую подругу Айрин. Весь его вид кричит о превосходстве. Он родился мужчиной и это главное его достоинство.

— Остыла Николет? — медленно спускаясь по ступенькам, спросил он.

Она — то и так холодная, а вот он сейчас остынет навсегда. Николет оскалилась в усмешке и отступила на пару шагов назад, чтобы было больше места для маневра. Один бросок, точный удар в его грудь и сердце в кулаке Николет.

Еще один его шаг. Еще немножко…

Николет прыгает со скоростью не уловимой глазам человека, но Ян не человек. Она едва только сделала шаг ему навстречу, как оборотень перехватил руку и, быстро влепил ее тело в стену. Сжав сильно тонкую шею, наклонился к вампирше.

— Не стой у меня на пути, Николет, — прорычал на ухо он.

От этой вынужденной близости вампирша чуть не взвыла. Он был противен ей. Этот волчара пропах любимым ей ароматом Айрин. Он недостоин ее. Оборотень не любит так дочь Маркуса, как Николет.

— Клянусь, я убью тебя, Ян! — словно гадюка, шипела она, извиваясь в его ненавистных руках.

— А я откушу тебе ушки, чтобы ты больше не подслушивала нас, — и больно укусил за мочку уха Николет.

Она ощутила, как кровь тонкой струйкой стекала по шее. Язык Яна тут же слизал кровь, оставил влажную дорожку. Его дыхание обжигало кожу Николет. Если бы она любила мужчин, то уже стонала бы от возбуждения, но любовница Айрин их ненавидела. По всему ее телу пробежала волна брезгливости. Это почувствовал волк. Он понял, что приводит Николет в бешенство помимо измены Айрин. Ян повторил свое издевательство. И повторял его до тех пор, пока на глазах униженной им вампирши не выступили кровавые слезы.

— Я могу быть не только нежным, Николет, — прошептал он прежде, чем сдавить пальцами тонкую шею.

Будь она человеком, то ее позвонки хрустнули, а их осколки врезались глубоко в мясо, разрывая сосуды. Но Николет спасло то, что она вампир. Она только теряла сознание в нежных руках Яна. До ее полуобморочного рассудка донеслись последние слова оборотня.

— Знай свое место, сучка…

Больше Николет ничего не слышала. Тьма поглотила ее. Когда вампирша пришла в себя, Яна уже не было в доме. Их ссора осталась втайне для Айрин, но они оба поняли, что друг к другу им лучше не поворачиваться спиною.

ГЛАВА 8

Здесь пахнет смертью. За столетия своей жизни Зарина научилась распознавать этот специфический запах. Медицина конца XV века скудна по сравнению с античной. Трактаты древнейших эскулапов она читала в библиотеке клана. Так много знаний утеряно человечеством после падения Римской империи. Войны вампиров разрушили цивилизацию, отбросив ее в эпоху мракобесия и невежества.

Зарина сама дитя Темных веков, но в отличие от западных христианских королевств, на ее родине исповедовали язычество. Эта религия была ближе к природе, а значит, обладала ценнейшими знаниями по лекарственным растениям и настойкам. Христианство отвратило людей от природы. Вложив в их умы святое писание, запретила обращаться к знахарям и ведьмам за избавлением от болезней. Их души принадлежат богу, а тела земле. Так, что только молитва способна вылечить, а не настойка из трав. Зарина усмехнулась, представив себе масштабы этого невежества, прикрытого верой. Эпидемии чумы и холеры уносят сотни жизней, а благодаря еще теологически образованным врачам к этим сотням спокойно можно причислить и тысячи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Зарина глубоко вздохнула, подходя к закрытому наглухо окну. Надо отдать должное врачу, лечившему Мерседес. Обычную простуду он превратил в смертельную болезнь. Он почти помог матери Мирослава избавиться от девушки. Выкачал из нее всю кровь, положил в ноги гниющих голубей и закрыл окна. Все, чтобы она умерла.

Открывая ставни, Зарина даже улыбнулась. Если бы сын приехал на три часа позже, то к матери за помощью он не побежал. Смысла уже не было. Трупы кровь вампира не оживляет. Нет, он прискакал так не вовремя! Не дал лекарю долечить больную.

Воздух, так необходимый больной, ворвался густым потоком в комнату. Мерседес зашевелилась в кровати. Ее грудь глубоко и часто задышала. Как же сладки и свежи глотки этого воздуха, словно нищему похлебка.

Кто же этот добрый человек, давший ей возможность легко дышать. Мерседес открыла веки, ставшие тяжелыми. Вместе с воздухом в комнату ворвался и слепящий свет. Свет, развеявший полумрак и скрывший милосердного гостя.

— Кто здесь? — еле слышно прошептала Мерседес.

Тишина и шуршание. Это женщина. Подол платья ползет по полу, шипя, словно змея. Ее силуэт зависает над лицом Мерседес, закрывая от ярких лучей. В этом силуэте она узнает мать Мирослава. Хитрая улыбка бывшей жены главы клана Феррат, искажает красивое лицо.

— Я мечтала застать тебя уже мертвой, — говорит она, не скрывая своей неприязни.

Мерседес вздыхает. Ей хочется отползти подальше к изголовью кровати. Мать Мирослава очень жестока. Ее ненависть к любовнице сына заполнила эту комнату сильнее, чем зловонный запах от трупов птиц.

— Зачем ты пришла? — шепчет, цепенея от страха Мерседес.

Мать возлюбленного нависает над нею. Ее зеленые глаза впиваются в полузакрытые глаза Мерседес. Зрачки Зарины расширяются, поглощая отражение девушки в своей черноте.

— Ты долго жила, Мерседес. Пора уходить, — монотонно шепчет Зарина. — Твое сердце замирает. Оно останавливается. Ты чувствуешь, как холодеют твои руки и ноги. Кровь больше не бежит по твоим венам. Она больше не греет тебя. Ты засыпаешь навсегда, Мерседес.

Девушка закрывает глаза, но тут же открывает их. Она так слаба. Не может пошевелиться, а улыбка все-таки чуть тронула бледные губы. Нет, Зарина! Ты просчиталась. Твой сын не глупец. Кое в чем он пошел в тебя.

— Нет, — говорит Мерседес, — оставь свою магию для других.

Зарина бессильна. Мирослав постарался. Любимый сыночек! Похоже, и у него есть тайны. Слезы Луны — редкий и очень дорогой яд. В больших дозах смертелен для любого существа на Земле. А в маленьких делает рассудок человека неподвластным внушению. Рецепт этого яда знают только Черные Братья. Видно, не только у Зарины соглашение с орденом. Сын за спиною клана сговорился с его злейшими врагами. Капли Слез Луны нигде не купишь. Эксклюзивный поставщик Черные Братья.

Неужели Мирослав так любит эту шлюху, что пошел на предательство. Зарина еще больше разозлилась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— За что ты цепляешься, Мерседес? — садясь на край кровати, спросила вампираша. — За жизнь? — уже усмехнулась она. — Ты ведь даже не знаешь, что это значит. Жизнь полная одиночества. Мой сын не будет любить тебя вечно.

— Но, он любит меня сейчас, — шепчет Мерседес, и слезы льются из ее глаз.

— Любит, — соглашается Зарина, — так любит, что готов пойти против клана. Маркус не позволит шлюхе занять место в клане палачей, Мерседес. Если ты его любишь, то отпусти моего мальчика. Не дай ему совершить ошибку, — в голосе вампирши нет мольбы, а только спокойствие.