Тебе и Огню - Владимир Колотенко

 - У какого Иисуса?

 - У нашего, у какого же ещё?

 - У Иисуса?! Он что же, по-твоему, собирался...

 - Ага, распинал... Юлю он отпустил... Жору оставил.

 - Жору? Жору оставил?! Иисус распинал Жору?!

 - Распял... Юля спряталась за чью-то спину и была свидетельницей... Когда она потом мне рассказывала...

 - Помолчи! - проговорила Лена, - Рест, остановись, пожалуйста! Мне кажется, что сегодня всё может кончиться маленькой бойней...

 Нам не хватало только ссоры... Но - нет, решаю я, - это надо высказать, высказать! Та бомба, что растеклась по всем моим жилам, каждую минуту может так бабахнуть, так... Мало не покажется!.. Я уже чувствую, что живу на грани, я могу просто сдуреть, да... просто выскользнуть из ума...

 - Никаких боен, - мирно произношу я, - Лен, что ты?!.

 Поэтому беру другой стакан: спьяну - легче... Как бы мягче, без задир и злости, не с таким напором... Пьёшь, не выискивая слов... Это - как маленький бред... И пусть! Лене - можно, Лена - поймёт... Я же вижу, как она смотрит на меня - с любовью! Никакой жалости, никаких сожалений... Вот и малиновую наливает... Как же она знает меня!

 - Спасибо, - говорю я, улыбнувшись.

 Зачем нам бойни?!

 - Да хоть залейся, - ласково говорит Лена.

 И я, по-прежнему улыбаясь, закрываю глаза: какое же это счастье, когда тебя понимают с полуслова... С полувзгляда!..

 Теперь тишина. Я отпиваю... И глубоко вздохнув, продолжаю:

 - Юля, - говорю я, - рассказала, что в то утро...

 И рассказываю, как всё было...

Глава 6.

  Я стараюсь передать слово в слово... Своим языком...

 - Язык у тебя, - возмущается Лена, - знаешь... Ты не только сам мекаешь, у тебя все мекают...

 - Как козлы?

 Тина бы сказала: «Как бараны!».

 - Но как, скажи мне, передать те ощущения...

 - Ладно, - говорит Лена, - не оправдывайся. Бэкай, мекай... Лишь бы...

 Сделать обиженный вид? Ещё чего?!

  -...всё шло, - продолжаю я, - как по маслу... Приготовили три прекрасных белых креста...Пластиковых... Кажется, пластиковых... Юля сказала - белых, как подснежники... Прохладных, пояснила она, ведь стояла такая жара, такая адская жара... Хотя солнце только взошло, уже, правда, поднялось над гладью вод... Восход был малиновый, как пламя пожара, пылал просто, потому-то и казалось, что горела вода, а кресты были такими прохладными, что всех тянуло к ним, как к спасительной прохладе, но не всем можно было взойти на них, не всех они ждали и хотели ютить на себе, рассказывала Юля, три креста, свежевытесанных, крепко сбитых двух поперечин с острыми гранями, как три ложа...

 - Ты сказал пластиковых. Три пластиковых белых креста... Пластиковых! А теперь говоришь деревянных...

 - Или деревянных, - говорю я, - пребелых... холодных... так прямо и хотелось распластаться на них, раскинув руки, глядя в чистое небо... - ведь ни облачка! - наслаждаясь прохладой, кожей, всей своей чуткой кожей ощущая благотворную прохладу, бережно приготовленную тебе твоими... да-да - всей своей жаркой кожей... Кожей и всем телом пропитываясь этой прохладой крестов, наливаясь ею, как водой ключевой, напиваясь взахлёб в такую жару-то... от малинового солнца... рассказывала Юля... три креста, да...

 - Рест, глаза-то открой, - говорит Лена, - я боюсь, что тебе...

 - Не бойся, - говорю я, открыв глаза, - я просто вижу картинку, когда закрываю глаза.

 - Вот я и...

 - Не бойся, - говорю я, - я не...

 - Точно?..

 - Мне надо ещё раз пережить это...

 Еще глоток и я снова погружаюсь в темноту... Я вижу:

 - ... три креста, - говорю я, - как три белых солнца... Так Юля их назвала - три солнца... белых и прохладных... Одно, главное - для Жоры, одно для неё (Юли), а третье - для меня... Это выяснилось потом, и поскольку ни меня, ни Юли поблизости не оказалось, два креста оттащили в сторону, кинули как ненужный хлам, крест на крест, взгромоздили и они тотчас потухли, как будто их и не было, и они никому были не нужны... О них просто забыли раз без надобности... Сиял теперь только один, белизной своей, Жорин... Жорин... белый весь и прохладный... казалось, весь просто в голубоватой измороси... Как из ледяной камеры огромного холодильника и, казалось, даже дымок поднимался над ним, ну... белый такой... туман... испарина изморосная... тонкой невесомой струйкой... Юля говорила...так казалось... Ледяной даже...

 - И Жора...

 - Его уложили...

 - Слушай, - говорит Лена, - ты так рассказываешь... Всё у тебя здесь как по писанному, как по маслу.

 - У меня? Но...

 - Только публика чепчиков в воздух не бросает!..

 - Не бросает?..

 - Слащаво и чинно, - говорит Лена, - ну, хотя бы хоть кто-нибудь что-то там как-то между прочим, мол, якобы...

 - Лен, я же не был там, ничего не видел, не слышал... Я пытаюсь передать своими словами... Чистую, так сказать, линию, голую картинку...

 - Чинно и чопорно... Чересчур чинно... И всё на одной ноте... Заладил... Ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы...

 Я не слышу Лену.

 - Юля рассказала... Я мог бы приврать, приукрасить, но ты же терпеть не можешь...

 - Не могу. И не только...

 - Юля пряталась, - продолжаю я, - за спиной какого-то верзилы, рассказывала она, и у неё не было сил даже шевельнуться, ноги просто отнялись, она повисла на плечах у этого верзилы, который сидел на камне... Это был то ли Тутанхамон, то ли Рамзес, кто-то их фараонов, наблюдавший за распятием... Для него это было ново и он...

 Юля говорила навзрыд...

 - Ни Тутанхамон, ни Рамзес, - говорит Лена, - не были верзилами.

 - Эти были, - уверенно говорю я, - этих перекормили... И они ведь по сути не были фараонами, хотя, правда, и были...

 - Юля...

 - Да, Юля... Всё происходило на берегу, на белом песке, крест лежал... Не было никакой Голгофы, разве что у всех Она была в голове... Просто удивительно, зачем они приволокли сюда крест. Могли бы установить его где-нибудь на каком-то холме, на возвышенности, чтобы он, как маяк, мог виднеться, видеться издалека, со всех сторон...Как маяк. Привлекая внимание тонущих кораблей... Угрожая всем своей распростёртостью...

 - Угрожая?

 - Если присмотреться!..

 Вот, мол, что ждёт всех, кто осмелится... Перевернуть мир... Кто, мол, попытается узаконить царство вашего гена... Вашу Хромосому Христа... Да!.. Это я так думаю, говорю я Лене.

 - Я понимаю, что ты, - говорит Лена. - А что Юля?..

 - Воздух был тяжёл и влажен, будто тебя... дышать трудно... Жора стоял... Пока ещё стоял... Солнце... На небе ни тучки, ни облачка, но всё было как в мягком тумане, в мареве... Вместо солнца - белый диск... Ни капли тепла, но все обливались потом... если провести ладонью по телу - стекали ручьи...

 Жары никакой не было... Жора не жил в жаре, в ужасе от предстоящего, стоял себе...

 Крест лежал на песке, как неприкаянный... Какой-то растерянный, никому не нужный... А Жора не жил ожиданием чего-то неожиданного, стоял себе, словно ждал автобус, смотрел в даль, в бескрайнюю океанскую даль... Не было никаких громов и молний, не раскалывалась земля... Ни ветерка... Чайки, чайки что-то там своё крякали, каркая, пролетая... даже ласкового шёпота волн не было слышно... Штиль... Тишина была такая, что слышно было...

 - Ничего не было слышно, - говорит Лена, - ты же сказал.

 - Ничего... Шевелились только головы людей... Юля сказала, что они были похожи на беспорядочно высыпанные в воду перезревшие белые арбузы... Скопом...

 - Белые?

 - Лысые...

 - И Жора тоже...

 - Жора в ёжике, в своём ёжике... Белом как... Будто выкрашенном белилами...

 - А Иисус?

 - Лысый! Лысый как... Как чёрт! Если не считать... Бог!..

 Я пытался себе представить из Юлиных слов, как там все происходило, представлял и диву давался - проще простого: агнц, крест, толпа, Пилат... Приговор! («Воин, иди готовь крест!»). Как по писаному...

 Всем, конечно, это событие казалось игрой, спектаклем, разыгрываемым нашими комедиантами. Мы ведь частенько закатывали такие спектакли - трагедии, трагикомедии, а то и комедии... Курам на смех! Особенно преуспел в этом Шекспир. Он как и его давний родственник на глазах у всего нашего честного народа такое выдавал - мы просто рыдали...

 И теперь он был правой рукой Иисуса... Он и Иуда! Они теперь... Иуда радовался, что не надо было никого целовать: Жора ведь ни от кого не прятался, жил на виду. Его не надо было выискивать по ночам в каких-то садах... Для поцелуев...

 - Ты хочешь сказать, - говорит Лена, - что весь этот спектакль напоминал известную всему миру...

 - Нет! Всё дело ведь в том, что наш Иисус оказался жалкой поделкой. Подделкой! Ну представь себе...

 - Как так подделкой? Иисус?!

 - Ага... Так!.. Собственно, не в этом же даже дело...

 - В чём же?

 - Когда Жора узнал, что всё готово...

 - Для чего готово?

 - Для его распятия. И никаких проволочек уже не предвидится...

 - Каких проволочек?

 - Ну, знаешь... Всегда что-то может случиться... Что-то там не заладится...