Тебе и Огню - Владимир Колотенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- И спасет?
- Я буду строго судить каждого, и в этом будет спасение многих.
- Значит, скоро мы?..
- Суд давно идет. Оглянитесь! Разве вы не видите начала конца? Иоанн ведь в своем Откровении вам всё рассказал. Апокалипсис! Да и я вот он - перед вами. Пришёл! Вашими усилиями! Где-то здесь уже и Антихрист притаился пока, но уже подает признаки своей дьявольской жизни.
- Значит...
Лёсик вдруг встал и уронил стул. Все обернулись, но Иисус с улыбкой на устах поднял стул, установил его на место и продолжал:
- Иоанн же вам ясно сказал: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали». Я же говорю: се творю всё новое. Боязливых же и неверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов ждёт участь в озере, горящем огнем и серою.
- Кто ж придет им на смену?
Тина медленно тянула свой фрэш, и время от времени посматривала на часы.
- Вы ведь слышали уже о странных детях, для которых ваш мир чужд и страшен? Это и есть то поколение, та новая раса... Как вспышки магния они озарят вокруг себя пространство ослепительно яркими небесными бликами. Их ураганный рост, нашествие тепла и света, этот вал совершенства, как благодатная очистительная волна цунами захлестнет скоро мир...
- Это дети индиго?
- Да, дети Света. Вам они кажутся белыми воронами, но в их жилах течет моя кровь.
- Дети индиго?! Это те, фиолетовые? - не унималась Наталья.
- Тефлоновые, - сказал ей Юра, - ты же помнишь...
- Тефлоновые, - брови у Наты полезли на лоб, - ты сказал - тефлоновые?!!
Иисус только улыбался.
- Ага, - сказал Жора, - тефлоновые...
Ната недоуменно молчала, вперив в Жору свой жгучий вопросительный взгляд. Затем посмотрела на Иисуса.
- Почему тефлоновые? - наконец спросила она.
Иисус молчал. За Него ответил Жора:
- Потому, - сказал он, помолчал секунду и добавил, - чтобы никакая человеческая короста к ним не прилипла! Понимаешь теперь?
- А! - улыбнувшись, сказала Наталья, - так бы и сказал!..
- Но скажи, каков главный признак этих перемен, - спросила Кристина, - и причины, причины. Почему?
- Оскудение веры и любви в людях. Разве не так? Вот и пришла уже скорбь дней ваших, меркнет солнце и луна не дает полного света своего и вот-вот и звезды спадут с неба... Смотрите, не ужасайтесь; ибо надлежит всему тому быть прежде; но это еще не конец; ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры, смятения и землетрясения по местам; все же это - начало болезней. Но вы смотрите за собою.
- Что значит «смотрите за собою»? - не удержался Василий.
Иисус улыбнулся:
- И если бы я сто раз бы был рожден в яслях, но не в тебе самом, ты не был бы спасен, - сказал он. - Это Мое Второе Пришествие не только внешнее, но и внутреннее событие. Это ясно?
Василий, улыбнувшись, кивнул: ясно-ясно.
Вот так все и было...
- Что значит «внутреннее событие»? - спрашивает Лена.
- Преображение... И ничего больше!
- Просто...
- Просто...
- И среди вас не нашлось ни одного Великого инквизитора, который бы еще раз задал свой черный вопрос: «Зачем же ты пришел нам мешать?».
- Не нашлось. На них мода кончилась. Да их просто и быть не могло в нашей Пирамиде. Даже Тина не произнесла ни звука.
Это была наша победа, если хочешь, - наш контрудар по невежеству и несправедливости и прорыв, да-да, и настоящий прорыв к совершенству. Это был Час Христа!
- А что, - сказал я Жоре потом, - он чем-то смахивает на тебя! Ты думаешь, тебе удалось ввинтить ему часть своих генов?
- Ты же видишь, - сказал Жора, - и лоб, и нос, и глаза... А кулак, ты видел его кулак?
Жора свил пятерню в кулак:
- Тютелька в тютельку! - сказал он и поднёс мне кулак под самый нос.
- Чем пахнет? - спросил он.
- Небом, - сказал я.
Жора самодовольно улыбнулся:
- Знай наших... А если копнуть поглубже, то отыщешь и посерьёзней...
- Что? - спросил я.
- Сам знаешь что!
- Чем же ты теперь намерен заняться? - спросил я.
- Ты задаешь вопросы, на которые нет ответов.
- Итак, мы Его воскресили, - заключил я.
- Скорее - воссоздали, - уточнила Тина.
- Тина?
- Да. Это был её взгляд на происходящее. Вскоре они с Жорой...
- Что?!
До сих пор не знаю, как расценивать Тинино молчание.
- Спроси! Так спроси!
Для меня навсегда осталась тайной, как Юле удалось Его заснять.
Я, помню, тогда замерз... Как...
Как чёрт!
И как я мог это спросить?
Глава 3.
- И если у нас все же родится девочка, - говорит Юля, - мы...
- Так-так, - говорю я, - мы...
- ...мы назовем ее Пирамидой! Пира! Или Мида! Или...
- Чудесное имя, - говорю я, - по крайней мере - свежее, не...
- Не юли, - говорит Юля, - ты не возражаешь?
- Я - за!..
Юля нежно поглаживает свой округлившийся живот.
- А если все-таки мальчик? - спрашиваю я.
- А мальчика назовем знаешь как?
- Как?
Юля думает.
- Вот как: Сократом!.. - восклицает она.
- Сократом?..
- Сократом!..
- Это в честь кого же? - спрашиваю я.
- В честь твоего Чуича! Кого же еще?..
- Чуича?!!
- Или Сенекой...
- ?..
- Или, если хочешь, - Аристотелем... Если хочешь.
- В честь Жоры?
- Именно! В честь твоего пропавшего без вести Жоры.
- Хорошо, - соглашаюсь я, - назовем его, быть по-твоему, назовем его просто: Георгием!..
- Прекрасное имя!..
- Красное! Аж горячее... Крепкое, как Сократ!..
- Ты же можешь клонировать Жору, - говорит Юлия, - можешь, можешь!!! Если захочешь!!!
Я представляю себе: колонии клонов! Чуичи, Чуичи, Чуичи... Это невозможно себе представить - чуичичуичичуичичуичичуичичуичи...
Мне уже слышалась поступь вечности.
- Будь по-твоему, - соглашается Юлия, - Сократ так Сократ...
Я могу себе это только представить.
- Вот такая история...
Я рассказывал Лене историю за историей, как мне казалось, историю своей жизни, рассказывал торопясь, спеша от истории к истории, порой невпопад, все, что приходило в данный момент на ум, обычный поток сознания, мейнстрим, все, что, казалось, на мой взгляд, важным, то, чего нельзя не рассказывать, вернее нельзя забывать, рассказывал, не заботясь о хронологии и не подбирая красивых слов, сухо, а порой даже тошно было слушать: одно и то же, одно и то же, с дотошными подробностями и повторами, так, что хотелось затыкать уши, но и настойчиво, с завидным упрямством педагога, которому есть что сказать, вложить в голову слушающего то, что нужно вложить и так, чтобы это знание вскоре не выветрилось, осталось надолго, может быть, навсегда, рассказывал и рассказывал...
Лена слушала...
- Да ты просто чудик, чудак!
Я рассказывал.
- Кто в такое поверит? Да тебя засмеют!
Я рассказываю.
Затем мы задорно хохочем, рыдаем до слез, до болей в животе, до резей и колик...
- Ох-хо-хо...
- Ах-ха-ха...
- А ты напиши, напиши обо всем, об этом, - предложила Лена, едва сдерживая себя от очередной порции смеха, - о своей пирамиде, о вселенской любви, о генах... Во потеха-то!.. О Жорином клоне, о Тине...
Она так шутила, он так умно шутила.
- Конечно, конечно, - улыбаясь, отвечал я, - напишу, напишу...
- Напиши, напиши... Ты так здорово об этом рассказываешь. Вдруг прочтут и поймут...
- Напишу, напишу...
Потом, мы уже расходились в разные стороны, пятясь, как раки, с радостными лицами и улыбками на устах, она вдруг зачастила:
- Ну, пока, будь здоров, ну, пока... ну, пока...
- Ага, ну, пока... счастливо...
Пока она не споткнулась о камень или о какой-то бордюр, или пень, и тогда можно было слышать ее бурчание... И я опять рассмеялся. Шутка удалась.
А когда день прошел, пришла ночь, за окном загустели сумерки и погасли в доме напротив огни, я прислушался - в доме спали. Я тихонечко выбрался из-под теплого одеяла и по стеночке, не дыша и глуша полами халата стук собственного сердца, босиком...
- Ты куда?..
- Спи, я счас...
... босиком выполз в кухню. Без очков и в пупырышках по всей коже. Найдя на ощупь вчетверо сложенный лист бумаги и ручку, припрятанные еще днем под немытой тарелкой, и забравшись с ногами на ледяной табурет, я включил настольную лампу. Тишина. Я расправил лист, два-три раза черкнул по бумаге пером, чтобы убедиться оставляет оно хоть какой-то след, и немного подумал. Что ж, вперед, кто-то должен быть первым! Надо, нужно писать, думал я, чтобы не забыть, чтобы каждый знал, как там было вчера и вчера, и позапозавчера, и два года тому назад, и две тысячи лет, и три тысячи лет или даже семь, или даже все восемь тысяч лет назад, и давно-предавно, так, что даже не вспомнить, что там было тогда в начале всего - курица или яйцо, или крошечное зерно, или просто какая-то мировая пыль? Что там было в начале, в начале всего?.. Ничего? Пустота? Мрак и тлен? И мир, и покой! Или что?..