Дом шалунов - Лидия Чарская

– Эва! Болен! – рассмеялся Миколка. – Ничего не болен. Был малость уставши, теперича отошел. Тащи сюды, что повыше, живо перескочу.

– А через комод перескочишь? – спросил Арся Иванов, недоверчиво взглянув на Миколку.

– Перескочу!

– Ой, не перескочишь!

– Ой, перескочу!

– А ну-ка, братцы, выдвинем комод!

Антоша Горский, Павлик Стоянов, Алек Хорвадзе и Вова Баринов, четыре самых сильных мальчика, подбежали к комоду и стали двигать его на середину комнаты. Комод трещал, скрипел, визжал всеми своими пересохшими досками, но не двигался с места.

Миколке вскоре надоело лежать и смотреть, как четыре «барича» двигают «махину», а сдвинуть не могут. Быстрее молнии вскочил он с постели и, путаясь в длинной до пят ночной сорочке одного из мальчиков, надетой на него, очевидно, во время обморока, подскочил к комоду. Поплевав себе на ладони, он напряг все мышцы, уперся руками в комод и изо всей силы толкнул его вперед.

Трык!.. Комод, перевернутый на сторону, сдвинут с места. На пол вывалена целая куча всевозможных вещей.

Чего тут только нет!.. Галстуки розовые, голубые, красные, лиловые, воротнички всех цветов и фасонов, шарфы; манжеты, запонки, бутылки с духами, коробки с зубным порошком, носки белые, носки цветные, жилеты полосатые, жилеты клетчатые и так далее и так далее – словом, целый модный магазин.

Комод этот был собственностью месье Шарля, француза-гувернера мальчиков, прозванного ими Жирафом. И все содержимое комода тоже принадлежало Жирафу. Он привез эти вещи в трех больших ящиках из Парижа и очень дорожил ими.

– Вот-то скроит физиономию Жираф, когда увидит все свои жилеты и галстуки в таком виде! – весело закричал Павлик Стоянов, высокий и прямой, как жердочка, мальчик, живой и веселый как бесенок.

– И поделом ему!.. Не придирайся к нам и не будь несправедливым! – подхватили остальные проказники на разные голоса.

– Братцы! Я придумал штучку! – воскликнул весельчак Витик Зон и залился серебристым смехом.

Он быстро нагнулся и, пошарив в куче вещей, вынул оттуда огненно-красный галстук, розовый воротничок, четыре разноцветных носка и голубую манишку. Все это он спрятал за спинкой дивана, стоявшего в углу комнаты, и, как ни в чем не бывало повернув к товарищам смеющуюся рожицу, произнес спокойно:

– Ну, а что же скачки?

– Будут, конечно! – ответил за всех Павлик и, обратившись к остальным, крикнул:

– Поднимай комод, рыцари!

Мальчики бросились к комоду, кое-как втиснули в него всю груду жилетов, носков, галстуков и воротничков и поставили комод на середину комнаты. Когда все было готово, Миколка, как был, в одной рубашке и босой, отбежал в самый конец комнаты, опять поплевал на руки и весело крикнул:

– Раз, два, три, бери!Коли скажешь, то не ври,Коли больше, это врешь,Знамо дело, пропадешь!

И тут же перескочил через комод.

И Миколка тут же перескочил через комод.

Глава XVIII

Прыжок

– Вот так прыжок!

– Ну, мое почтение!

– Здóрово, брат!

– Будем друзьями?

– Нет, его в рыцари в эту же ночь посвятить надо!

– В рыцари! В рыцари! Непременно!

– Штукенция, я вам скажу!

– Браво! Браво!

– Ей-богу же, молодчага!

Возгласы восторга, восхищения, похвал так и посыпались на Миколку.

Миколка, в одной рубашке, весь сияющий, довольный и торжествующий, сидел на комоде и с самым победоносным видом поглядывал на своих новых друзей, от удовольствия болтая босыми ногами. Мальчики окружали его теперь, как верные рыцари своего короля. Их возбужденные, разрумяненные лица обратились к нему. Синие, зеленые, серые и черные глазенки влажно и мягко сияли. Миколка оглядывал новых приятелей дружеским взором и вдруг разом насторожился. Улыбка сбежала с его лица. На него в упор смотрели два черных сердитых глаза. Насмешливая улыбка кривила тонкие губы бледного высокого мальчика, стоявшего в стороне от других. Казалось, он хотел сказать этой улыбкой: «Ну, вот еще, нашли, чем восхищаться».

Алек Хорвадзе тоже заметил насмешливое бледное лицо со злыми глазами.

– Ты чего ехидничаешь, Гога? – обратился Алек к мальчику.

– Молчи, Хорвадзе! – ответил презрительно Гога. – Ты такой же глупый, как и остальные! Нашли чем восхищаться! Мужик умеет прыгать! Удивительно, подумаешь! Да он только и делал, что скакал и прыгал у себя в деревне. Нет, вы посмотрите лучше, как барин, настоящий барин может прыгать, как может быть ловок и грациозен даже в такую минуту!

– Это кто же настоящий-то барин? Ты?

– А хотя бы и я!

– Ха-ха-ха, ха-ха! Барин! Гога Владин – барин! – захохотали мальчики. – Ну, прыгай, барин, покажи свое искусство!

Гога отступил несколько шагов назад, отсчитал раз, два, три и бросился вперед. Прыжок и… отчаянный визг Кудлашки. Какая-то темная куча, хохот мальчиков… и сконфуженный Гога встал с пола, или, вернее, с Кудлашки, о которую он запнулся по дороге, и, прихрамывая на одну ногу, поплелся в угол.

– Барин посрамлен! Провалился барин! Ай, да Гога! Ай, да хвастун! – закидали его насмешливыми восклицаниями мальчики.

Один только графчик Никс не смеялся. Они с Гогой были приятелями и всегда стояли друг за друга горой. Никс подхватил Гогу под руку. Гога жаловался товарищу на «злых мальчишек» и собирался неистово зареветь. Реветь, однако, ему не пришлось…

Глава XIX

Кар-Кар, Жираф и Макака

Дверь распахнулась. Вошли трое. Один был уже знакомый Миколке Карл Карлович, или просто Кар-Кар, как его звали мальчики; другой – высокого роста щеголеватый смуглый человек в белом костюме, с ярко-красным галстуком и в высоком-превысоком воротничке. Это был учитель-француз месье Шарль. Шея у француза была длинная-предлинная. За эту-то шею мальчики и прозвали его «Жирафом». Но больше всего привлек внимание Миколки третий человек, вошедший с двумя остальными. У него были чрезвычайно длинные руки, покрытые волосами, и коротенькие ноги с огромными ступнями. Мальчики нередко говорили, что в сапогах этого странного волосатого человека можно было с успехом кататься по реке как в яликах[14]. Но что было удивительнее всего, так это лицо длиннорукого. Оно все сплошь заросло огромной густой бородой. Борода эта шла чуть ли не от самых глаз, маленьких, зорких и добрых. Кроме глаз, на лице этого человека, сплошь покрытого волосами, красовался еще нос, немного сплющенный на конце, с очень широкой переносицей. Доброго волосатого человека прозвали «Макакой», по названию обезьяны, на которую он будто бы походил. Это был директор пансиона[15] для мальчиков, Александр Васильевич Макаров, чудеснейшее по доброте и чуткости существо в мире.

Лишь только он вошел в комнату, как мальчики все столпились на середине ее и незаметно подтянулись в один миг. Только Миколка по-прежнему продолжал преважно восседать на комоде, болтать ногами и самым спокойным образом заниматься чисткой своего носа.

Александр Васильевич удивленно взглянул на мальчика, потом обвел всех пансионеров[16] пристальным взглядом и строгим голосом спросил:

– Кто из вас шалил?

– Лил! – неожиданное эхо донеслось из последних рядов.

– Не сметь передразнивать меня! – топнул ногой господин Макаров.

Несмотря на свою доброту, Александр Васильевич был очень вспыльчив.

– Ня, ня, ня, ня! – тихо, но отчетливо ответило эхо.

– Молчать!

– Ать, ать, ать!.. – не сдавалось эхо.

– Я вам задам! – окончательно вышел из себя директор, сердито топая ногой.

– Ам, ам, ам, ам! – залаяло эхо.

Месье Шарль нахмурился, покраснел, подошел к директору и шепнул ему что-то. Директор тоже покраснел и, оглядев внимательным взором мальчиков, произнес строго:

– Витик Зон, это ты! Я узнаю тебя, бездельник!

– Право же не я, Александр Васильевич, не я, а эхо… Вы кричите, а эхо передразнивает. Это уж всегда так бывает, что эхо повторяет, уверяю вас, – самым невинным образом ответил Витик.

– Не смей меня морочить, ты, шалопай (это было любимое слово Александра Васильевича), – прикрикнул на него директор. – А ты, там, тот, на комоде, слезай сейчас! – обратился он через головы остальных мальчиков к Миколке. – Сейчас же слезай… Больные не сидят на комодах, а лежат в постелях. Понял? – заключил директор самым суровым тоном, какой только имелся в запасе у этого доброго человека.

Но Миколка не двигался. Он по-прежнему сидел на комоде, болтал босыми ногами и во все глаза глядел на странного заросшего волосами человека, какого он в своей жизни еще не видел.

Все в этом волосатом человеке было чудно и диковинно для Миколки: и заросшее лицо, и длинные руки, и нос пуговкой, и узкие щелочки-глаза.

Месье Шарль видя, что мальчик не двигается, подошел к нему, взял за руки и потянул с комода.

– Гав! Гав! Гав! – неожиданно залилась Кудлашка и, кинувшись к французу, свирепо оскалила зубы.