Мертвая петля для штрафбата - Антон Кротков

Организовавшие засаду Филипп Эсла и немецкий эксперт разведки ВВС США в первой схватке с «МиГами» не участвовали. Они внезапно атаковали сильно потрёпанных русских во время посадки. Впоследствии никто в штабе 64-го авиакорпуса и в Москве не мог понять, каким образом эта пара так долго находилась в воздухе и где она прятались, пока шёл основной бой…

К месту засады Эсла со своим ведомым следовали на очень большой, выгодной с точки зрения расхода топлива, высоте. Но главное — через один час четырнадцать минут после взлёта в назначенной точке рандеву истребители встретились с воздушным танкером. Хотя система дозаправки в воздухе была впервые опробована полковником ВВС США Айрой Экером на биплане Fokker С-2А под названием «Вопросительный знак» ещё в 1929 году, такой метод, позволяющий значительно удлинить время пребывания самолётов в воздухе, считался рискованной экзотикой и практически не применялся в практике военной авиации. При планировании боевых операций его никогда не брали в расчёт из-за его сложности. Но на своих специально подготовленных истребителях тест-пилот Эсла и его многоопытный ведомый удачно пополнили свои топливные баки керосином от переоборудованного в заправщик бомбардировщика «В-26».

Пока шёл бой, эта пара «Сейбров» держалась вблизи советского аэродрома. Опытным охотникам удалось до времени не обнаружить себя, прячась среди высоких холмов. В решающий момент асы сбросили дополнительные топливные баки и напали на уцелевших русских. Только одному пилоту из всей группы «Норд» удалось вернуться в свой аэродромный капонир на изрешечённом пулями и осколками «МиГе»…

Провал операции потряс московское начальство. Враги всесильного министра Госбезопасности Абакумова получили решающий козырь против него Несколько месяцев спустя Абакумов будет отстранён от занимаемой должности и арестован.

Глава 1

Уже вторую неделю Борис отдыхал в сочинском санатории ВВС. После полной событиями и новыми встречами московской жизни первое время с трудом приходилось привыкать к размеренному и однообразному курортному существованию: еда — по расписанию, медицинские процедуры — в назначенное время, санаторская пижама в полоску, легкомысленные сандалии на босу ногу вместо казённых ботинок…

Путёвку Нефёдову устроил его покровитель Василий Сталин. Командующий Московским округом ВВС заставил Бориса отправиться на лечение.

После войны у него обострились старые болячки. Пока ежедневно приходилось летать на боевые задания, жить нуждами своих людей, некогда было обращать внимание на здоровье. Да и не привык он беречься и дозировать нагрузки. В результате, как только нервное напряжение фронтовой работы спало, долгое время подавляемые волей болезни дали о себе знать.

Борису даже пришлось заказать специальный широкий пояс-бандаж со множеством пряжек-застёжек, навроде тяжелоатлетического, чтобы поддерживать поясницу. Дело в том, что из-за трещины в позвоночнике, полученной во время вынужденной посадки в 1942 году, его стали мучить сильные боли в спине. Тогда его «Як» рухнул на ничейной земле между нашими и немецкими окопами, и он чуть заживо не сгорел, повиснув в перевернутом самолёте головой вниз …

Из-за старого ранения в живот, полученного Нефёдовым в стычке с бандитами ещё до Испании, когда он учился в липецкой авиашколе, стало часто жечь в районе желудка. Впрочем, возможно, это были первые симптомы язвенной болезни. За последние пятнадцать лет тело профессионального лётчика и прирождённого сорвиголовы слишком часто подвергалось запредельным испытаниям и явно требовало капремонта.

Тем не менее ехать в санаторий Борис долго отказывался, зная наперёд, что здесь его ждет зелёная тоска. Его деятельная натура всячески противилась перспективе на целый месяц выпасть из жизни и оказаться во власти врачей с их вечными запретами, налагаемыми практически на все главные мужские удовольствия. Но выбора не было. Из-за скачущего артериального давления на ближайшей же ВЛЭК[6] его запросто могли списать с лётной работы. Сказывался и разгульный образ жизни с частыми ночными кутежами, который Борис вёл в последнее время как приятель Василия.

Но самое неприятное — стало трудно летать. Это больше всего раздражало летчика, не мыслящего себя вне авиации. Начались непонятные проблемы с ушами. В отличие от поршневых истребителей недавно появившиеся реактивные самолёты поднимались на фантастическую высоту двенадцать-пятнадцать тысяч метров. На аэродром обычно возвращаешься крутым пикированием с быстрой потерей высоты. И вот в какой-то момент вдруг закладывало нос и начинались чрезвычайно болезненные рези в ушах. Прилетаешь с заложенными ушами, и приходиться делать вид, что слышишь обращённые к тебе слова товарищей, хотя на самом деле ты лишь пытаешься по движению губ человека угадать, что он тебе говорит.

Дошло до того, что когда, получив задание, Нефёдов подходил к самолету, около крыла уже стоял полковой врач с пипетками. Он капал ему в уши лекарство, Борис как следует «продувался» и лез в кабину. Нефёдов очень стыдился этой своей слабости, но без услуг доктора уже просто не мог летать. Реактивная техника требовала железного здоровья. 35 лет и так предельный возраст для лётчика-истребителя. По меркам профессии Нефёдов считался стариком.

Правда, перед своими более физически крепкими двадцатилетними коллегами Борис имел одно важное преимущество — огромный боевой опыт. Как-никак свой первый самолёт он сбил ещё в далёком 1937-м, а войну закончил, имея на счету более сотни побед. И не было в ВВС лучшего мастера воздушного боя, чем он. Неудивительно, что проходящие лечение в санатории строевые лётчики смотрели на Нефёдова как на живую легенду: лучший Ас испанской и Отечественной войн, знаменитый «Анархист»!

Правда, слава эта была неофициальной. Борис так и завершил войну капитаном, командиром части, которая, несмотря на впечатляющие боевые достижения, не была упомянута ни в одной сводке Совинформбюро и ни в одной газетной публикации. Звезда Героя командиру «воздушного штрафбата» тоже не полагалась, хотя сбил Нефёдов фашистских самолётов не на одну золотую звезду.

Но в Союзе, как известно, к непризнанным властями героям отношение особое. Нефёдов это всегда чувствовал на себе. Многие хотели выпить со знаменитым «Анархистом», чтобы потом похвалиться сослуживцам. А однажды с Борисом произошёл просто комичный случай…

Нефёдов только что позавтракал и вышел из санаторской столовой. Развернул салфетку и принялся выкладывать угощение в виде остатков гарнира на ступеньку длинной лестницы, сбегающей от входа в столовую к утопающим в тропической зелени санаторским корпусам. На его призыв и аппетитный запах тут же сбежались полтора десятка упитанных котов и кошек, которые, оглашая окрестности нетерпеливыми мяуканьями, обступили кормильца со всех сторон. Только любимица Нефёдова — белоснежная изящная красотка по кличке Клеопатра сидела в стороне от остальной кошачьей братии возле огромной пальмы. С равнодушным видом она дожидалась персонального приглашения. Показать человеку свою заинтересованность в еде Клеопатра считала ниже своего достоинства. Достаточно того, что её заметили. Нефёдову очень импонировала такая гордая манера держать себя. Он в первый же день обратил внимание на эту блондинку с ленивой грацией истинной аристократки и выделил её из суетливого хвостато-усатого братства.

Борис развернул перед Клеопатрой салфетку с половинкой котлеты, и та словно нехотя поднялась, вальяжно приблизилась к еде и долго обнюхивала котлету, иногда презрительно поглядывая на своего почитателя.

— Извините, ваше величество, но вашей любимой курятины сегодня не было.

В этот момент Борис краем глаза заметил, что с него не спускает глаз какой-то невысокий парнишка. Тот держался на почтительном расстоянии, явно стесняясь подойти ближе. На его физиономии застыло выражение острого любопытства, смешанного с нескрываемым восторгом.

— Как жизнь, орёл? — приветливо крикнул Борис. — Заруливай сюда, давай знакомиться.

Нефёдов первым протянул пареньку широкую ладонь и представился. Незнакомец широко, как-то по-детски солнечно улыбнулся и счастливо выдохнул:

— Алексей.

Впрочем, он тут же поправился, постаравшись придать своему ломающемуся юношескому голосу солидный тембр:

— .Алексей, младший лейтенант. Тоже истребитель.

— А как фамилия?

Парень отчего-то смутился.

— Да не робей, ты же истребитель!

— Сироткин я.

На щеках лейтенантика вспыхнули яркие пятна. Его скуластое угловатое лицо, веснушчатый нос внушали симпатию. Юноша производил впечатление честного добродушного парня из соседнего двора.

— Фамилию в детдоме дали? — догадался Нефёдов.