Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945 гг. - Владимир Бешанов

Затем ленинский банкир Яков Ганецкий (Фюрстенберг) «выдал 1 миллион рублей в валюте — немецкой и шведской и повел меня в кладовую секретной партийной кассы… Повсюду лежали золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках, кто-то явно пытался сортировать, и бросил. Ганецкий обвел фонарем вокруг и, улыбаясь, говорит «выбирайте!»… Наложил полный чемодан камнями, — золото не брал: громоздко. Никакой расписки на камни у меня не спрашивали, — на валюту, конечно, расписку я выдал» (Впрочем, и выдаваемую под расписки валюту «товарищ Томас» воровал миллионами).

Ныне, вместо того, чтобы заниматься подрывной деятельностью, вести массы за собой, глаголом жечь сердца людей, свергать угнетателей, рушить троны, экспроприировать чужую собственность, не думая о хлебе насущном, когорте романтиков революции предлагалось буднично ходить на службу и отрабатывать жалование. Не удивительно, что возврат к нормальной жизнедеятельности, заботы об интересах одного лишь СССР, когда кругом по-прежнему правят буржуи, представлялся им реакцией, термидором.[3]

Кроме того, «во всякой политической борьбе большого масштаба можно, в конце концов, открыть вопрос о бифштексе. Перспективе «перманентной революции» новая партийная бюрократия противопоставляла перспективу личного благополучия». Так за это же и боролись, за лучшую жизнь! Для этого и брали власть. Революция победила, пришла пора делить материальные блага.

Степень доступа к ним прямо зависела от занимаемой должности, места в партийной иерархии, успешности карьеры. При этом власть на местах от чрезвычайных органов военного времени переходила в руки первых партсекретарей. А их назначением ведал товарищ Сталин. Он стал их вождем, кропотливо, с помощью ближайших сотрудников В.М. Молотова и Л.М. Кагановича, выстраивая свою пирамиду власти, тщательно подбирая и расставляя лично преданных ему людей, не претендующих на политическое лидерство. Функционеров. Номенклатуру. Им, как и основной массе большевиков, было глубоко плевать на угнетенных всех без исключения стран.

Преданных Сталину людей оказалось немало. Троцкий яростно их обличал: «Это была преданность особого рода. Не преданность учеников к учителю, который обогатил их мысли, а преданность людей, которых вождь вывел из ничтожества и которым он помогает обеспечить привилегированное положение».

То ли взаправду Лев Давидович был такой наивный, то ли прикидывался. К троцкистам примкнули те, кому не хватило бифштекса: обиженные «герои» Гражданской войны, оттесненные от штурвала комиссары волостных совнаркомов, председатели бутафорских республик, ревкомов, чрезвычаек, прочие «красные диктаторы», вкусившие «радости» под хруст «ломаемых жизней и костей». Обиженные борцы, в награду за «свою беззаветную преданность» получившие дырку от бублика, требовали продолжения революции, обвиняли партийную верхушку в перерождении.

Троцкий пытался выступить под флагом борца за внутрипартийную демократию, против запрета на фракционную борьбу мнений. Он утверждал, что фракционность неизбежно связана с жизнью и развитием партии. Его били резолюцией 10-го съезда, обвинениями в бонапартизме, решениями пленумов, где решающие голоса принадлежали расставленным Сталиным и Молотовым кадрам. Да и сам «железный нарком» прекрасно понимал, что Марксов социализм есть тоталитарная система, а партийная бюрократия является ее главной опорой, а мифическая «пролетарская диктатура» — только лозунг, позволяющий оправдывать столь любезное сердцу марксистов, нестесненное никакими законами, насилие и террор.

Вождь и учитель Ульянов-Ленин писал: «Без «аппарата» мы бы давно погибли. Без систематической и упорной борьбы за улучшение аппарата мы погибнем до создания базы социализма». Его верный ученик Сталин в статье «О дискуссии» вполне резонно указал, что все вопли оппозиции о демократии есть лишь стремление развратившихся и отодвинутых от кормушки партийных вельмож вернуть былое влияние:

«В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альс-кий, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет Хорезм. Думает ли Сапронов, что если нынешних «партийных педантов» сменят поименованные выше «уважаемые товарищи», демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом».

Сталин занял выгодную позицию: он — за коллегиальное руководство, он — борец с «культом личности» Троцкого. Он спрашивал с трибуны: «Существует ли ЦК, единогласные решения которого уважаются членами этого ЦК, или существует лишь сверхчеловек, стоящий над ЦК, сверхчеловек, которому законы не писаны?». Он требовал подчинить личные амбиции общим интересам: «Троцкий не понял, что у партии выросло чувство силы и достоинства, что партия чувствует себя хозяином и она требует от нас, чтобы мы умели склонить голову перед ней, когда этого требует обстановка».

Особое значение в этой схватке играла борьба за вооруженные силы, где Троцкий пользовался огромным авторитетом. Большинство ключевых постов в центральных военных учреждениях занимали выдвинутые им в ходе Гражданской войны, преданные лично ему люди. Во всех казармах, красноармейских клубах, красных уголках были развешены транспаранты и плакаты, где Троцкий именовался вождем и руководителем Красной Армии. На собраниях военнослужащих его заочно избирали в почетный президиум, зачисляли в списки частей почетным красноармейцем или краснофлотцем, в его адрес направлялись принятые резолюции и тосты, его биография и военные победы изучались на политических занятиях.

Руководство Реввоенсовета Республики целиком было за Троцкого и не скрывало, что армия имеет собственное мнение по поводу внутрипартийных разборок. Так, начальник Политуправления РВСР Антонов-Овсеенко, герой Октября, руководивший штурмом Зимнего и арестом Временного правительства, в конце декабря 1923 года от имени «работающих в армии товарищей» прислал в Президиум ЦКК и Политбюро ЦК угрожающего содержания письмо, в котором предупреждал, что военные могут «обрести голос и призвать к порядку «зарвавшихся вождей»:

«Среди военных коммунистов уже ходят разговоры, что нужно поддержать всем, как один, т. Троцкого… Партию и всю страну, вместо серьезного разбора серьезных вопросов, кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и это возводят в систему, как будто в сем и состоит широко возвещенный новый курс… Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте — этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность партии в целом, интересам коммунистической революции».

Ответные меры последовали незамедлительно. Срочно созванный 12 января 1924 года партийный Пленум признал «особенно опасной эту работу оппозиции в Красной Армии, так как эта работа создает враждебное настроение у части военных коммунистов против руководящего органа партии — ЦК». Последовавшая за этим XIII Всесоюзная партконференция потребовала усилить партийную работу в армии, а «за попытки вести фракционную работу в рядах Красной Армии… карать особенно сурово». Впавший в истерику Зиновьев требовал немедленного ареста Троцкого. Однако подобные действия были чреваты опасными последствиями, да и Лев Давидович не делал резких движений, уложенный в постель «криптогенной лихорадкой».

Февральский Пленум ЦК отметил «наличие в армии серьезных недочетов, угрожающих армии развалом», и поставил задачу оздоровить и укрепить Вооруженные Силы. Уже 2 марта Антонов-Овсеенко, как фракционер, подрывающий авторитет Центрального Комитета в армии, был снят, а его место занял заведующий Агитпропом (отделом агитации и пропаганды) А.С. Бубнов (из старой гвардии, по профессии, нетрудно догадаться — литератор; перечень его заслуг в борьбе с царизмом включает 13 арестов и 4 года отсидок; после революции устанавливал Советскую власть на Украине, орден Красного Знамени получил «за личную храбрость и мобилизацию бойцов на очищение Кронштадта от контрреволюционных банд»).

Андрей Сергеевич был известен тем, что неоднократно участвовал в различных оппозиционных группировках и фракциях, за что в свое время из кандидатов в члены ЦК РПК был удален комиссарить в Северо-Кавказский военный округ. Но мало кто знал, что Бубнов (не сталинист, а скорее бухаринец) был яростным противником Троцкого, вот почему в мае 1922 года Сталин перетянул «изжившего свои ошибочные взгляды» Бубешку из Ростова в Москву и обеспечил ответственным постом.