Скажи им, мама, пусть помнят... - Гено Генов-Ватагин

— Давно я не видел свою мать. С той поры, как убили старшего брата, она очень сдала. А если сейчас с нами что-нибудь случится… не знаю, переживет ли она меня.

Я молчал. Да и что я мог сказать? Какая мать не дрожит над своим ребенком! А тетя Тинка? А моя мама?..

Уже давно наступило утро. Дети проснулись и наполнили дом веселым гомоном. Может быть, потому, что начался праздник, праздник рождества, может быть… Голоса тети Тинки не слышно, она не прикрикивает на них, не отчитывает.

Пройчо подтолкнул меня. Над моей головой висела связка сушеной рыбы.

— Давай перекусим.

Удивительный парень этот Пройчо, ему никогда не изменял его веселый нрав. Но перекусить нам не удалось.

На заднем дворе послышался топот сапог. Мы переглянулись и без единого слова крепко сжали руки, понимая друг друга с одного взгляда. «Прощай, брат! Если останешься живым, расскажи о нашей дружбе. Не забывай меня!» — «И ты меня не забывай, Пройчо!.. Мы стали братьями в борьбе, так останемся ими и перед лицом смерти!»

Но все-таки мы легко не дадимся им в руки. До нас донесся спокойный голос тети Тинки. Но мы-то знали, какого огромного напряжения это ей стоило!

— Милости просим, милости просим! Заходите, в доме тепло. Ведь сегодня праздник, так мы немного проспали, но вы нас извините.

Группа полицейских с шумом ворвалась в дом. Как-после выяснилось, на столе в кухне стоял словно бы случайно забытый с ночи кувшин с вином. И чашки оказались под рукой.

— Выпейте, ребята, согрейтесь. Вам ведь тоже нелегко ходить по такому холоду, — хлопоча вокруг них, шутила тетя Тинка.

— Служба, мы привыкли, — важно ответил старший. — Ну, на здоровье!

Они чокнулись.

— М-да, хорошо! Сколько здесь у вас человек? Кто живет в этой комнате?

— Это комната сына. А здесь спим мы с дедом. А напротив — комната квартиранта, Томы, сапожника. Он несколько дней назад уехал к себе в деревню. Решил навестить родных на праздники. Идите, идите сюда, — не останавливаясь, говорила тетя Тинка и нажала на ручку двери. — Ой, заперто, на ключ.

Старший приблизился, подергал замок и толкнул дверь плечом. Она заскрипела. Мы затаили дыхание. Пистолеты жгли нам руки.

— Он запер на ключ, запер. Если хотите, я вас отведу, через окно все видно.

«Гости» помедлили немного, но потом последовали за ней.

— Вот видите, — показала она через стекло. — Это его постель, там, на вешалке, одежда, а здесь, на столе, набор инструментов. В сарае держим дровишки, — изощрялась тетя Тинка. — А рядом — курятник.

Полицейские повертелись еще немного и ушли.

В томительном ожидании мы продолжали сидеть за спинкой кровати, затаив дыхание, дрожа от нервного напряжения и сжав пистолеты в вспотевших руках. И только через некоторое время сообразили, что уже можно покинуть тайник, и медленно расправили занемевшие спины.

Под окном мы сразу заметили маленькую фигурку тети Тинки. Она молча смотрела на нас своими добрыми глазами. Мне показалось, что ее плечи как-то сразу опустились. Она выглядела измученной, словно весь день таскала на себе тяжелые тюки. Она ни о чем не думала, ничего не видела и не слышала. Наверное, не смогла даже уловить и смысл тех тихих, от всей души сказанных нами слов:

— Благодарим тебя, мама!

ЛИЛЯНА

Тысяча девятьсот сорок третий год. С каждым днем партизанское движение в Пловдивском крае разрасталось. В Среднегорье и Родопах уже создались новые отряды. Революционная волна непрерывно нарастала. Увлекшись главным образом вооруженной борьбой, окружной комитет РМС недооценил массовую работу среди городской молодежи.

Мы уходили в горы. Наступало время суровой расправы с врагом. Только за несколько месяцев в партизанские отряды вступило более ста пятидесяти молодых ребят. Из бюро комитета первыми ушли Иисус и Перван. Я остался в Пловдиве, хотя очень хотел уйти вместе с товарищами.

«Почему я должен оставаться здесь? Да неужели я самый неспособный из всех! Они в горах, безусловно, уже участвовали в нескольких сражениях. Когда же наконец и я попаду в отряд?»

Несмотря на то что я соблюдал дисциплину, мне с трудом удавалось справиться со своим желанием.

Трогательно прошел вечер, когда мы провожали в отряд Иисуса и Первана. Долго и крепко обнимали их, извинялись за недоразумения, иногда возникавшие между нами. Умоляющий взгляд Иисуса не давал мне покоя.

— Не дашь ли ты мне свой пистолет? — решился он наконец.

Иисус страстно любил оружие.

— Ну скажи, дашь мне его? — жалобно, как ребенок, просил он.

Я молчал. Мне очень нравился мой пистолет. Он никогда не давал осечки, имел простое, но очень удобное устройство. Как же расстаться с таким чудесным помощником!

— Ну ладно, возьми, — сказал я печально.

Иисус, сияя, взял пистолет, поблагодарил и сразу же начал чистить его и наводить блеск носовым платком.

— С ним не пропадешь, он будет хорошо служить тебе, ведь он работает безотказно. — Я последний раз взглянул на вороненый ствол пистолета. Мне казалось, что у меня забирают самое дорогое.

— Ну пошли, — вмешался Перван.

Я задержал их руки. Мне стало тоскливо.

— Будьте осторожны!

Мы расстались. Тяжело, когда провожаешь близких людей, к которым привык и с кем делил радость и невзгоды…

Пловдив бурлил. Почти каждую ночь то тут, то там велась перестрелка. Организаторами молодежи в то время были Иисус, Перван и я. Нашим вдохновителем был Крум — человек, давший размах нашим делам. Мы были еще юношами, он же вступил в период зрелости. Крум, Крум, память сберегла все!

В городе тогда находилось много подпольщиков. Мы проводили налеты и диверсии и не давали властям покоя. В связи с этим из ЦК РМС пришло письмо, в котором обращалось внимание на то, что нельзя недооценивать и массово-политическую работу среди молодежи, что нельзя увлекаться только задачами, связанными с вооруженной борьбой и организацией партизанских отрядов. Позже, и декабре, пришло сообщение, что в Пловдив приедет товарищ из ЦК РМС, чтобы передать нам указания и наставления. За неделю до условленного дня в город из партизанского отряда пришел Перван…

Собрались в доме бабушки Кины. Стемнело, и стало очень холодно. У печки, в которой приятно потрескивали дрова, мы с нетерпением ждали гостя. Пронизывающий ветер набрасывался на окно, словно хотел его распахнуть и отнять у нас тепло.

— Неужели именно сегодня должна состояться встреча с представителем из ЦК? — тревожился я. — Человек может замерзнуть, смотри, какой ветер.

— Если он из ЦК, то, безусловно, это бывалый человек, — успокоил меня Перван.

Наше нетерпение росло. Время шло, работник из ЦК все не появлялся.

— Должен бы уже прийти. Уж не случилось ли что-нибудь?

— Да что может случиться? — отозвался Перван. — Задержался человек где-то в пути.

— На улицах без конца устраивают проверки документов. А если его схватили?

— Вряд ли. Товарищи из ЦК — конспираторы с большим опытом.

— Хорошо бы ты был прав! — Я встал и подложил дров в печку.

Мы замолчали. В моем сознании отчетливо вырисовывался образ незнакомца — могучая фигура, строгое, сосредоточенное лицо, проницательный взгляд и низкий голос.

Вскоре в дверь постучали. Мы открыли. Вот и дорогой гость. В комнату вошла молодая стройная девушка и приветливо поздоровалась:

— Здравствуйте, товарищи, извините, я немного опоздала.

Застигнутые врасплох, смущенные, мы промолвили:

— Ничего, ничего, милости просим.

Мы почувствовали разочарование. Наши предположения о том, как будет выглядеть товарищ, которого мы ждали, совершенно отличались от действительности. Перед нами стояла нежная девушка с каштановыми волосами и прекрасными, большими глазами. Она была одета по моде, со вкусом. Мы тайком переглянулись: «Ничего себе ответственный товарищ из ЦК!»

Она, вероятно, поняла наши мысли, улыбнулась сердечно и протянула руку:

— Здравствуйте!

Мы уже прошли закалку в бою. Мне случалось вступать в ожесточенные перестрелки с полицией и солдатами, а Перван участвовал в сражении у Фердинандово. И сейчас, глядя на это хрупкое создание, мы испытывали недоумение. Наши представления о ЦК и его авторитете не совпадали с видом этой элегантной девушки. Но деваться некуда, мы подсели к печке и занялись делами. И снова нас постигло разочарование. На этот раз нас смутила маленькая записная книжка с позолотой, в которой она отмечала что-то изящной авторучкой.

«Неужели с помощью таких вот записных книжек нами будут руководить!» — недоумевали мы с Перваном.

— Ну, что у вас, товарищи? — спросила девушка и посмотрела на нас своими на редкость выразительными глазами, над которыми изгибались красивые густые брови.

— Нет, нет! — пробормотали мы виновато.