Проза о стихах - Е Эткинд

Вверх по лестнице смыслов

Лестница смыслов прямо связана с принципом неопределенности. Поднимемся по ступеням этой лестницы, взяв одно из поздних (около 1859 г.) и не слишком широко известных стихотворений А.А.Фета:

Ярким солнцем в лесу пламенеет костер,

И, сжимаясь, трещит можжевельник;

Точно пьяных гигантов столпившийся хор,

Раскрасневшись, шатается ельник.

Я и думать забыл про холодную ночь,

До костей и до сердца прогрело;

Что смущало, колеблясь умчалося прочь,

Будто искры в дыму улетело.

Пусть на зорьке, все ниже спускаясь, дымок

Над золою замрет сиротливо;

Долго-долго, до поздней поры, огонек

Будет теплиться скупо, лениво.

И лениво и скупо мерцающий день

Ничего не укажет в тумане;

У холодной золы изогнувшийся пень

Прочернеет один на поляне.

Но нахмурится ночь - разгорится костер,

И, виясь, затрещит можжевельник,

И, как пьяных гигантов столпившийся хор,

Покраснев, зашатается ельник.

Ступень первая

Смысл стихотворения весьма прост, он определяется внешним сюжетом. Автор - "я" - проводит ночь в лесу; холодно, путник развел костер и согрелся; сидя у костра, он размышляет - назавтра ему предстоит продолжить свой путь. Или, может быть, он охотник, или землемер, или, как сказали бы в наше время, турист. Определенной, твердой цели у него, кажется, нет, ясно одно: ему снова предстоит ночевать в лесу. Воображению читателя дается немалый простор - оно связано лишь ситуацией: холодная ночь, костер, одиночество, окружающий путника еловый лес. Время года? Вероятно, осень темно и холодно. Местность? Вероятно, северная или где-то в центральной России.

Ступень вторая

В стихотворении противопоставлены фантастика и реальность, поэтический вымысел и трезвая, унылая проза реальности. Холодная ночь, скупой и ленивый догорающий огонек, "лениво и скупо мерцающий день", холодная зола, пень, чернеющий на поляне... Эта неуютная, скудная реальность преображается огнем пылающего костра. Стихотворение начинается праздничной метафорой:

Ярким солнцем в лесу пламенеет костер...

И та же первая строфа с необыкновенной зримостью, пластичностью, материальной точностью рисует фантастически преображенный мир, полный чудовищ, казалось бы, внушающих ужас, но и в то же время не страшных, как в сказке:

Точно пьяных гигантов столпившийся хор,

Раскрасневшись, шатается ельник.

Эта картина преображенного мира открывает стихотворение и заключает его, наполняет строфы первую и пятую. Строфы вторая и четвертая содержат эпитет "холодный", относящийся в первом случае к ночи, во втором - к золе. Обе эти строфы говорят о душевном состоянии героя, которого "до костей и до сердца прогрело" ночным костром и который видит в поэзии пламенеющего "ярким солнцем" костра избавление от холода, уныния, одиночества, тоскливой реальности.

Ступень третья

В стихотворении намечено еще одно противопоставление - природы и человека. Человек один на один с недружелюбной к нему, страшной природой поневоле ощущает себя как первобытный охотник, которого окружали враждебные силы, "точно пьяных гигантов столпившийся хор"; но, как и у того первобытного человека, у него есть один надежный, верный союзник - огонь, согревающий его и обуздывающий, разгоняющий чудищ непонятного, таящего грозные опасности леса. На этой ступени звучат трагические интонации извечной вражды природы и человека; это - страшное первобытное мироощущение одинокого посреди опасностей человека, защищенного только огнем.

Ступень четвертая

Все стихотворение - не столько реальная картина, сколько развернутая метафора душевного состояния. Лес, ночь, день, зола, одинокий пень, костер, туман - все это звенья метафоры, даже символы. Свет, противопоставленный тьме. Фантазия, противопоставленная реальности. Поэзия - прозе. На этом уровне понимания иначе звучит каждое слово стихотворения. В самом деле например, во второй строфе:

Я и думать забыл про холодную ночь,

До костей и до сердца прогрело;

Что смущало, колеблясь умчалося прочь,

Будто искры в дыму улетело.

"Холодная ночь" - это, может быть, и реальная осенняя ночь, и символическая - тоска и горечь бытия. "До костей и до сердца..." Может быть, путник так промерз, что ему кажется, что и сердце у него застыло, а теперь отогрелось близ костра. Но может быть, имеется в виду и метафора: отчаяние отступило от сердца,- тогда образ приобретает символические черты. "Что смущало..." Может быть, ночные страхи, обступающие одинокого путника в ночном лесу и развеянные костром, но, может быть, и горести человеческого бытия. В рукописи вместо последнего стиха было "Как звездящийся дым улетело". Фет заменил "звездящийся дым" на "искры в дыму", чтобы дать больший простор для символического толкования этого образа. Третья строфа звучит с интонациями народной песни- "на зорьке", "дымок", "сиротливо", "долго-долго", "огонек",- которые становятся понятными при символическом восприятии всего стихотворения. Но тогда проясняются и загадочные образы четвертой строфы:

И лениво и скупо мерцающий день

Ничего не укажет в тумане;

У холодной золы изогнувшийся пень

Прочернеет один на поляне.

"Туман" в таком понимании оказывается не только мглой осеннего утра, но и неясностью жизненного пути; и эпитет "холодная", связанный с золой, и слово "один", отнесенное к отчетливо нарисованному пню ("изогнувшийся", "прочернеет"), оказываются тоже выражением душевного состояния героя, которое получает разрешение в последней строфе, возвращающей нас к началу:

Но нахмурится ночь - разгорится костер...

При таком метафорическом, символическом прочтении особую выразительность приобретают сходные глаголы и причастия, проходящие через все стихотворение: "шатается", "колеблясь", "мерцающий", "виясь", "зашатается".

Мы отделили четыре смысловые ступени друг от друга, но ведь стихотворение Фета существует как единство, как целостность, в которой все эти ступени существуют одновременно, проникая одна в другую, взаимно поддерживая друг друга. В сущности, они нерасторжимы. Поэтому у Фета так усилена конкретная материальность изображенного:

...сжимаясь, трещит можжевельник.

Или:

...изогнувшийся пень

Прочернеет один на поляне.

Или:

...виясь, затрещит..

Покраснев, зашатается...

Эта конкретность, вещность соединяется с противоположными элементами, которые можно воспринять прежде всего в отвлеченно-моральном плане:

До костей и до сердца прогрело.

Четыре ступени смысла. Но может быть, их и больше? Может быть, они другие? На однозначном, даже на четырехзначном толковании лирического стихотворения настаивать нельзя. Оно отличается множественностью, а значит и бесконечностью смыслов: ведь каждый из указанных четырех взаимодействует с другими, отражается в них и отражает их в себе. Мир лирического стихотворения сложен, его и нельзя и не нужно выражать однозначной прозой. Как справедливо писал когда-то Герцен, "стихами легко рассказывается именно то, чего не уловишь прозой... Едва очерченная и замеченная форма, чуть слышный звук, не совсем пробужденное чувство, еще не мысль... В прозе просто совестно повторять этот лепет сердца и шепот фантазии".

глава вторая. Слово в стихе

"В каждом слове бездна пространства;

каждое слово необъятно, как поэт."

Николай Гоголь,

"В чем же наконец существо русской поэзии

и в чем ее особенности", 1845

У поэзии другое измерение

Зачем крутится ветр в овраге,

Подъемлет лист и пыль несет,

Когда корабль в недвижной влаге

Его дыханья жадно ждет?

Зачем от гор и мимо башен

Летит орел, тяжел и страшен,

На черный пень? Спроси его.

Зачем арапа своего

Младая любит Дездемона,

Как месяц любит ночи мглу?

Затем, что ветру и орлу

И сердцу девы нет закона.

Гордись: таков и ты, поэт,

И для тебя условий нет.

Эти стихи, которые Пушкин написал в 1832-1833 годах и включил в незавершенную поэму "Езерский" (а позднее и несколько изменив - в повесть "Египетские ночи"),- о чем они? Можно ли рассказать их содержание прозой? Попробуем.

Ветер, рассуждал Пушкин, нужен парусному судну, которое не может сдвинуться с места; между тем ветер производит неразумную работу: он крутится в овраге, поднимая клубы пыли и сухих листьев. Величавый орел, царь птиц, должен бы понимать, что ему по чину - сесть на вершину горы или на высокую крепостную башню, а он зачем-то садится на старый уродливый пень. Красавице Дездемоне полюбить бы такого же, как она, аристократа, юного венецианца - она же отдает свою любовь мавру Отелло, безобразному "арапу". Таков и поэт: он творит свое искусство, не руководствуясь ни логикой, ни целесообразностью, и воспевает то, что подсказывает ему прихоть; поэтическое творчество не подчиняется "условиям", то есть разумным законам.

Хорошо ли я пересказал эти стихи? Нет, очень скверно. Зачем мне в прозаическом рассуждении эти странные, наудачу выхваченные примеры с ветром, орлом, Дездемоной? К тому же они ведь и не слишком связаны друг с другом. Ветер, поднимающий пыль, вместо того чтобы дуть в паруса, действует просто бесполезно. Орел, спускающийся на старый пень, роняет свое достоинство и забывает о царственном сане и, значит, действует неразумно. Дездемона, полюбив мавра за его воинскую доблесть и перенесенные им испытания, уступает порыву страсти; она действует - с обывательской точки зрения легкомысленно. Все это разные поступки. Наконец, Дездемона - существо мыслящее, она способна на сознательный выбор; орел - живое существо, значит, и он может выбирать, хотя и не сознает этого; ветер же... ветер - стихия, ему не свойственно чувствовать, желать, выбирать. Сопоставление в одном ряду столь разных явлений нелепо - вот почему в прозаическом изложении оно производит впечатление довольно-таки дикое. Значит, излагая пушкинскую мысль вне его стихов, надо было бы сказать примерно вот что: и в природе, и в обществе многое происходит случайно; стихии, живые существа, да и люди не подчиняются законам логики. Любовь женщины подобна слепой, неразумной стихии, у нее свои, особые законы, которые нельзя перевести на язык рассудка. Творчество тоже стихийно: поэт воспевает вовсе не то, что принято считать величавым или прекрасным, а то, к чему его влечет вдохновение, не подчиняющееся расчету. Именно в этом ценность художественного творчества. "Гордись,- восклицает Пушкин,- таков и ты, поэт..." Значит, сопричастность природной стихии и делает человека поэтом.