Жюльетта. Том II - Маркиз де Сад

Нравы во Флоренции отличаются большой свободой, а поведение жителей — удивительной распущенностью. Женщины одеваются почти так же, как мужчины, мужчины — почти как девушки. В редких итальянских городах встретишь такую склонность к сокрытию своего пола, и эта мания флорентийцев, несомненно, проистекает из их насущной потребности профанировать половые признаки. Содомия здесь является чем-то вроде моды или повального увлечения, в истории города было время, когда его отцы, с успехом выговаривали у Ватикана снисхождение ко всем формам этого порока. Инцест и адюльтер также пользуются почетом и совершаются совсем открыто: мужья уступают своих жен, братья спят с сестрами, отцы — с дочерьми.

«Это все климат, — утверждают жители, — климат виновен в нашей распущенности, и Бог, поместивши нас в такие условия, не должен удивляться нашим излишествам, ибо Он сам ответственен за них».

В этой связи расскажу об одном весьма странном флорентийском обычае. Во вторник на масленой неделе ни одна женщина не имеет права отказать содомистским поползновениям своего супруга, если же ей взбредет в голову отвергнуть его домогательства и если он сочтет ее отказ не убедительным, она сделается посмешищем всего города. Как счастлива эта нация, и как мудро она поступает, облекая свои страсти в одежды закона! Вот вам достойный подражания пример здравомыслия, ибо есть невежественные народы, которые, следуя принципам, в равной мере глупым и варварским, вместо того, чтобы послушаться голоса своего инстинкта, через посредство абсурдного законодательства подавляют в людях естественный позыв.

Однако, как бы ни были свободны нравы флорентийцев, любителям острых ощущений не позволяется шататься по всему городу. Проституткам выделен особый квартал для обитания, за пределами которого они не имеют право вести свою торговлю и в котором царит удивительный порядок и спокойствие. Впрочем, эти девицы, по большей части совсем не привлекательные, живут в очень плохих условиях, и внимательный наблюдатель, посетив увеселительные заведения, не найдет в них ничего примечательного и интересного, если не считать удивительной покорности их обитательниц, которые и привлекают внимание только благодаря этой покорности, предоставляя в полное распоряжение желающих любую часть тела и с поразительным терпением выносят любую, даже саму жестокую прихоть распутников. Мы с супругом не раз развлекались в обществе этих жриц любви, подвергая их всевозможным унижениям и телесным увечьям, и ни разу не слышали от них ничего похожего на жалобы или протесты, чего никогда вы не встретите во Франции. Но если проституция не особенно процветает во Флоренции, тамошний либертинаж поистине не знает границ, и жилища богатых горожан, напоминающие неприступные крепости, являются настоящим приютом самого гнусного сладострастия: немало девушек, соблазненных или просто украденных, томятся в этих святилищах мерзких утех, теряют там честь, а нередко и самое жизнь.

Вскоре после нашего появления в городе один богатый и знатный человек, замучивший до смерти двух девочек семи и восьми лет, был публично обвинен родителями в изнасиловании и убийстве; улик против распутника было более, чем достаточно, он выплатил жалобщикам незначительную сумму, и больше об этом деле ничего не было слышно.

В то же самое время власти заподозрили одну известную сводницу в том, что она похищала девушек из добропорядочных семей и продавала их флорентийским вельможам. На вопрос об именах своих клиентов она выдала такое количество уважаемых в городе лиц, что расследование тотчас прекратили, документы сожгли и женщине запретили рассказывать о своих проделках.

Почти все флорентинки высокого положения имеют привычку торговатъ своими прелестями в публичных домах, куда приводит их необузданный темперамент, а очень часто и нужда. Что же до официального положения замужней женщины, оно во Флоренции очень незавидное: — может быть, самое худшее из всех европейских городов, — и очень немногие из них живут в роскоши. Роль «чичисбея»[6] сводится лишь к тому, чтобы служить ее ширмой, и он редко пользуется ласками своей спутницы, которую в данном случае уместнее назвать госпожой; назначенный в качестве друга ее мужа, он повсюду сопровождает ее и послушно удаляется по первому ее приказу. Сильно ошибается тот, кто считает «чичисбея» чем-то вроде любовника, — это просто-напросто верный и снисходительный друг женщины, ее союзник, хотя порой бывает шпионом мужа, но спать с ней он не имеет права. Словом, это самая позорная обязанность, какую только может взвалить на себя итальянский мужчина. Едва на пороге появляется богатый чужестранец, как галантный супруг и верный друг удаляются, освобождая поле деятельности для того, чей кошелек служит надеждой всего семейства, и мне часто приходилось видеть, как глава дома за несколько цехинов охотно, при малейшем желании пришельца, предоставлял ему возможность уединиться с его супругой.

Я сделала краткий обзор флорентийских манер и обычаев, чтобы вы имели представление о том, насколько облегчались наши планы, что касалось до воровства, и насколько мешали нам традиции этого народа, за счет которого мы собирались обогащаться и развлекаться в продолжение шести месяцев.

Сбригани решил, что мы скорее добьемся успеха, если вывесим над своим заведением флаг разврата, нежели сделаем его игорным домом. Как же ненасытна человеческая жадность! Разве недостаточно нам было богатых клиентов, что мы погнались за новыми, заманивая их в сети порока? Однако, ступив на кривую железную дорожку, сойти с нее уже невозможно.

Итак, мы сообщили широкой публике, что в наших стенах мужчины в любой час дня и ночи, найдут не только хорошеньких услужливых девиц, но и женщин высокого происхождения; мало того — к услугам богатых дам всегда найдутся и мужчины и молоденькие девушки, годные для их тайных развлечений. Кроме того, мы предлагали свою приятную обстановку и роскошный стол, и весь город ринулся к нам. Главными предметами удовольствия служили мы сами, но стоило лишь клиентам сказать слово, и мы предоставляли в их распоряжение все, что было самого соблазнительного в округе. Мы заламывали умопомрачительные цены, зато обслуживание было на самом высоком уровне. Элиза и Раймонда, опытные в такого рода промысле, стащили немало кошельков и драгоценностей, их нечистоплотные проделки вызывали немало жалоб, но высокая протекция, которой мы пользовались, служила нам лучшей защитой, и все обвинения так и остались гласом вопиющего в пустыне.

В числе первых наших клиентов оказался герцог из Пьенцы. Его необычная страсть заслуживает того, чтобы рассказать о ней. Герцогу требовались шестнадцать девушек, которых разбивали попарно, и каждая пара должна была отличаться от других прической. Мы с клиентом, обнаженные, лежали на мягком ложе, а справа расположились шестнадцать музыкантов — молодых, красивых и, естественно, тоже обнаженных. Герцог заранее говорил мне, какую похотливую позу или какой сладострасный поступок он ожидает от очередной пары, об этом сообщалось музыкантам, и сама музыка — ее ритм, тональность, мелодия — должна была подсказать входящим в комнату девушкам, какое желание загадал их господин. Если они угадывали, музыка прекращалась, и герцог содомировал обеих догадливых девиц. Если же им не удавалось догадаться, что от них требуется — а в распоряжении каждой пары было целых десять минут, — тогда сам герцог жестоко порол незадачливых тупиц, и, как легко себе представить, получал от их недогадливости не меньшее наслаждение, чем от исполнения своих желаний.