Житие и страсть Жоржа Сименона - Людмила Бояджиева

— Главное — какой крутой! — Этьен расхохотался, открывая мелкие гнилые зубы. — Скажи мне спасибо — здорово прибарахлились!

Этьен, считавшийся продвинутым модником, по части туалета заходил столь далеко в своих безумствах, что его называли «Шизанутый Тулуз — Лотрек». Если среди богемных чудил появлялось совершенно немыслимо облаченное существо, сомневаться не приходилось — это был Этьен. Именно он навел Сименона на правильное место: ежегодно на бульваре Мальзерб в первую неделю января в известном английском магазине происходила распродажа. Сюда попадали лишь модели, слишком экстравагантные для широкой публики. В первый же день распродажи половина монпарнаских художников выстраивалась в длинную очередь, тянущуюся по улице. Здесь — то Этьен с Симом, отстояв добрых два часа, приобрели двусторонние плащи: одна сторона сделана из непромокаемого материала, другая — цвета красной капусты в крупную черную клетку — из мохнатой шерсти. А еще Сим ухватил пальто агрессивно василькового цвета. Вместе с розовыми брюками и рыжими башмаками получилось то, что надо. Пусть чинные буржуа сворачивают шею — художник едет!

— Видел афишу? Вон, вон она! — перегнувшись через перила, Этьен тыкал пальцем в проплывший мимо афишный столб. — Жозефин Беккер — американка! Огромная шоколадная задница — полный атас! Даже когда я вижу афишу, мне хочется впиться в нее зубами.

— Вчера мы познакомились в «Ротонде». Сегодня пригласил ее на вечерушка к себе. Заходи, но вот куснуть тебе не придется. Эту задницу уже пасу я.

Того, что Европа увидела в начале 20‑х годов, «эмансипе» начала века не могли себе представить даже в самых смелых фантазиях. Героиней десятилетия стала темнокожая джазовая танцовщица Жозефина Беккер. С непосредственностью африканской дивы она считала набедренную повязку из страусовых перьев вполне достаточным нарядом для выхода на сцену. Жозефина оказалась первой, сделавшей свое черное тело достоянием всего мира. Мир, в свою очередь, сделал мадемуазель Беккер телом эпохи. А Сименон сделал тело эпохи своим достоянием.

Как бдительная Тижи могла не замечать пассажи ретиво кабелирующего мужа и его бурную связь с «чернокожей пантерой»? Она убеждала себя в том, что для ревности нет оснований — ведь Сим регулярно и пылко исполнял супружеские обязанности, и самые бурные гулянки не мешали ему отстукивать по восемьдесят страниц в день. В комнате на верхнем этаже Сименоны обставили свое «кафе» — место для частых вечеринок. Окна завесили черным бархатом, соорудили американский бар с толстым стеклом и подсветкой. Сименон достал театральный прожектор, позволявший утраивать разноцветное сияние. Полумрак, громкая музыка, самая богемная компания: представители Монпарнаса, русские балерины, дочь азиатского посла и, конечно, Жозефин Беккер — обезьяноликая, гибкая красавица с умопомрачительным телом. За баром в белой водолазке смешивал напитки, виртуозно жонглируя бутылками, сам хозяин. К трем часам ночи на полу среди черных бархатных подушек свивались обнаженные тела. А с шести утра Сименон садился писать.

«Мы жили для того, чтобы радоваться жизни, ничего не драматизировали и не принимали всерьез, кроме одного — того количества страниц, которое я должен был ежедневно отстукивать на машинке. Писал быстро, с увлечением, особенно приключенческие романы для юношества в «голубую серию». Красная серия — «чувства» — занимала меня меньше, но и тут не надо было сильно напрягаться, существовали шаблоны, от которых не стоило отдаляться. Для «голубой серии» приобрел словарь, с помощью которого с легкостью совершал путешествия по всему миру: хоть на Амазонку, хоть на озеро Титикака. Путешествовать по миру, имея под рукой бутылка белого вина, я начинал в шесть утра и заканчивал после полудня, приканчивая вторую бутылку.

Я играл в жизнь, жонглировал ею. Но при этом не переставал писать. А иногда вечерами сочинял для себя короткие рассказики»

На этих романах, дающих приемлемые для привольного житья доходы, формировался навык сименоновской «скорописи» и особый стиль, заключавшийся, как не раз подчеркивал писатель, в отрицании литературных красот и вычурности. От этих неминуемых приемов развлекательной литературы у него выработался стойкий рвотный рефлекс. В своем пристрастии к простоте формы и минимализму выразительных средств, как и в феноменальной писательской продуктивности, Сименон стоит особняком.

Десятилетие с 1919 до начала в 1929 мирового экономического кризиса, получившее во Франции название «шальные годы», стало временем расцвета сюрреализма и «арт деко», распространением американского джаза, русского балета, взлета «парижской школы» живописи, собравшей на Монпарнасе художников со всего света. С головой окунувшись в мир парижской богемы, подружившись с самыми авангардными его представителями, Сименон сохранил, как писатель, обособленность, уникальность. Поразительным образом ему удалось пройти мимо всех течений литературного авангарда. С самого начала и до конца «простота стиля» была главным принципом его сочинений.

7

— Сим, — Тижи стояла за спиной строчившего на машинке мужа. — Нам надо серьезно поговорить.

— Только не сейчас! Я же просил не беспокоить меня во время работы! — он не прервался ни на секунду.

— К чертям твою работу! — Тижи сделала то, что никогда себе не позволяла — выдернула из машинки почти исписанный лист и разорвала его. Потом громко разрыдалась и это спасло ее от оплеухи. Лицо Жоржа налилось коровью — он стоял против нее, сжимая кулаки.

— Я все видела — эта шлюха Беккер трахалась с тобой!

— Пфф! И по этому поводу ты порвала мой труд? Извини, я не намерен выносить твои безумные упреки. Я ухожу. — Он стал решительно собирать листы, спрятал машинку в чехол и щелкнул замком.

— Прости, прости меня! — Тижи повисла на локте мужа. — Я своими глазами видела вас на диване. Она была голая!

— Да она всегда голая! Африканка, блин. И она липнет ко мне. — Жорж быстро сообразил, что в полумраке вечеринки его маневры под шоколадным телом танцовщицы разглядеть было трудно. — Что тебе померещилось?

— Вы целовались. Я едва не умерла на месте. Не знаю, как нашла силы убежать.

— Милая моя, ну что за бред! Кто же спорит, на вечеринках царит свободная атмосфера! А что бы ты хотела — это Париж! Это богема! Эротический центр мира!

— Но ведь я никогда ни с кем…

— И я никогда! Флирты, пустые флирты. — Он обнял жену за плечи, прижал к себе, что бы она не смогла уставиться ему в глаза своим пытливым, честным взглядом. Он не любил лгать. Но что поделать, если эта молодая женщина отказывалась понимать такие простые вещи, как свободный брак! Как сексуальную потребность мужчины! Как узаконенную здесь, в их круге, легкость эротических сближений… Все вокруг ведут себя, как гориллы, а он должен быть ангелом! — Если хочешь, мы больше не будем устраивать вечеринки. Мне надоели эти приставания Жозефины и твои истерики.