Житие и страсть Жоржа Сименона - Людмила Бояджиева

— Мне приходится, в основном, писать о происшествиях.

— Выдаешь «кровь на первую полосу»! Маленькие газетенки кормятся сенсациями. На первых полосах непременно кричащим шрифтом набрано: «Владелец крупного состояния, Почетный гражданин Бретани, мсье Говнюк сообщил о своем банкротстве!» или «Директор банка «Крокус» скрылся в неизвестном направлении, прихватив банковские счета и певичку из «Мулен Руж»». А главная статья доходов — убийства. Я тоже с этого начинал. Потом пошли рассказюльки. Ну, такие фривольные историйки, которыми нашпигованы все газеты и журналы.

— А платят как? — живо поинтересовался Сим.

— Это уж зависит от того, сколько ты успеешь накрапать, — Этьен уронил монокль, тот повис на шнурке. — Я, к примеру, весьма продуктивен! Моя машинка строчит, как пулемет.

Сименон взял напрокат старую пишущую машинку, грохочущую, словно паровоз. Теперь он, не тратясь на перепечатку, строчил рассказы для разных газет, не забывая про заметки, статьи и репортажи. Шум в комнате стоит такой, словно там работал кузнечный цех.

Писал он удивительно быстро: «изготовлял» по восемь рассказов в день и относил их в десяток газет под разными псевдонимами.

Количество газет, желающих взять рассказ Сименона, увеличивалось. Денег хватило, чтобы снять комнату на первом этаже великолепного дома эпохи Людовика ХУП на площади Вогезов. Жилище украшали диван, большущий стол, и настоящий мольберт, который смогла теперь приобрести Тижи. Это был квартал ремесленников, специализировавшихся по золоту и алмазам — вполне достойное место. Начался новый этап в жизни пары, ориентированный на богему не Монмартра, а Монпарнаса, на его бистро, ночные кабачки и торговцев картинами.

Пока Тижи рисовала, Сим пешком ежедневно обходил город, впитывая впечатления. С этих времен знание Парижа Сименоном стало доскональным. Благодаря отличной зрительной памяти он получил целый «альбом» впечатлений, которые долго использовал в романах.

«Я был уверен в себе, уверен в будущем. Знал, что буду писать по–настоящему».

Чета Сименонов стала завсегдатаями кафе «Дом», «Ротонда», «Куполь», где они завели знакомство с Вламинком, Дереном, Пикассо. Эти ребята станут не только мэтрами в художественном мире, но и друзьями Сименона на долгие годы.

«Рассказюльки» Сима шли хорошо. Теперь уже можно было приобрести еще одну комнату этажом выше с кухонькой и ванной!

— Ну, я же обещал тебе все устроить! — Жорж гордо расхаживал по комнате, в которой даже имелся камин. — Вот здесь, у окна ты поставишь мольберт и сможешь работать.

— Но ты… — Тижи прильнула к мужу, — Ты пишешь совсем не то, что хотел.

— Милая! — Он вальяжно расположился в кресле с торчащими сквозь протершуюся обивку пружинами и налил в бокал дешевого красного вина. — Это только заработок, а настоящее искусство будет потом. Нам надо немного разбогатеть, а мне — набить руку.

— Я верю, ты станешь известным писателем. Ты здорово разбираешься в жизни — всегда рассказываешь мне о незнакомых людях так, словно давно знаешь их. — Тижи пристроилась в его ногах на табурете, преданно заглядывая в глаза.

— Я хочу знать обо всем, что живет, и о том, что не живет… — Он закурил трубку. Приятно выглядеть гением в глазах такой умницы.

— Но ведь ты уверен, что все сущее — живое!

— Весь мир — все, что есть в нем, живое. И трава и камни… Но главное — люди. Мне хочется быть не только самим собой, таким молодым и совсем незначительным, но быть всеми людьми — теми, что на земле и на море, быть кузнецом, садовником, каменщиком, быть всеми людьми!

— Это необходимо, что бы писать, да?

Жорж задумчиво сделал пару глотков: — Конечно, что бы писать. Но и вообще…И вообще — страшно хочется!

Жажда знать все обо всем, прожить множество разных жизней, останется неутоленной до конца дней Сименона, даже тогда, когда сотни разных персонажей обретут жизнь на страницах его сочинений, а он сам объездит весь мир.

Тижи не хотела торопиться с ребенком, и они купили огромного черного датского дога, назвав его Олаф.

Короткие каникулы на берегу моря в Нормандии у подруги Тижи. Супругам выделена пара простыней и комнатушка с вязанками соломы на полу. Керосиновая лампа и окна без занавесок. Дети фермеров приходили подглядывать, как молодые занимались любовью.

Однажды Жорж, мывшийся в тазу, выскочил на двор и поймал за руку пухленькую девчонку лет четырнадцати.

— Как тебя зовут?

— Анриетт, — она не отводила взгляда от массивного пениса парижанина.

— Какая любопытная крошка! Как считаешь, на что похожа эта штука?

Она задумалась и, наконец, сообразила:

— На шампиньон.

Жорж никогда не отличался стыдливостью, его ранняя и активная сексуальная жизнь отменяла пуританские табу, делала естественным все, что было связано с отношение между полами. Ему была свойственна некая первозданная телесная свобода, будто родился он не в индустриальном и достаточно пуританском обществе, а на жарких островах Фиджи.

Дочка бедного фермера Анриетт стала часто приходить к домику парижан, и Жорж начал испытывать по отношению к ней симпатию и даже желание.

Тижи, избегая созвучия имени девчушки с именем свекрови, называла толстушку Буль, что означает «булочка». Когда осенью молодые вернулись в Париж, Буль приехала с ними.

— Смотри, не распускай руки — она только прислуга! — пригрозила Тижи, нахмурив темные густые брови. — Предупреждаю еще раз, я страшно ревнива. В тот день, как я узнаю, что ты изменяешь мне — покончу с собой!

— Клянусь — никогда! Это никогда не случиться! — с излишним и несколько шутовским пылом заверил Сим.

Буль станет постоянной женщиной в его жизни, сопровождавшей Сименона во всех переездах и странствиях. Эта полуграмотная крестьянка до старости будет звать его «Мой маленький, красивый господин» и верно служить его женам, детям, внукам.

«В первые годы мы с Буль изменяли Тижи только наполовину, потом на три четверти. Затем на девять десятых. Ибо мы втроем жили в двух комнатах…» — сформулирует писатель в преклонные годы принцип содружества с Буль.

Трудно понять эту арифметику, можно лишь сказать, что Тижи ни о чем не догадывалась. Пока.

5

Тижи активно занималась рисованием, мечтая пополнить бюджет семьи. На площади Константен — Пекер на Монмартре проходили регулярные «Ярмарки мазни» — выставки уличных художников. Картины висели на деревьях, на веревках, протянутых между столбов. В этом лабиринте бродили люди с наметанным глазом, надеясь купить за гроши картины будущего Рафаэля или Веласкеса. В те годы можно было сделать состояние, покупая по дешевке Ван Гога, Ренуара, Сезанна или Пикассо.