Русская фантастика 2010 - Людмила Белаш

Энгеран поймал быстрый и злой — даже угрожающий — взгляд долговязого, брошенный на анундака, хотя выражение лица у парня в шортах почти не изменилось.

— Их много бродит! — подмигнул африкос, дав понять, что намёк понят. — Разные славные тёлки.

— Да, — подтвердил долговязый, изучая далёкий берег. — Есть кого уложить.

— Жаль, — сказал журналист. — Меня просили передать ей деньги…

— Сколько? — твёрдо и прямо взглянул долговязый. — Меньше чем за сотню я со стула не встаю.

— Полтораста, — набавил Энгеран, чувствуя, что рыбка клюнула.

— Прогуляемся, — не предложил, а скорее приказал завсегдатай в шортах, поднимаясь.

— Не лез бы ты… — уныло начал бородач, но долговязый цыкнул на него:

— Заткнись.

Отошли недалеко — в ближайшее каффи, где было жарче, но уютней и не так людно.

— Деньги вперёд, иначе разговора не будет, — сразу приступил к делу долговязый. — Для легавого ты чересчур бойкий. Откуда?

— Пресса.

— У Лассы был парень. — Долговязый убрал купюры в нагрудный карман. — Арто. Честный малый. Ни разу в грязь не наступил. Но стал следить за кораблями, за грузами… и пропал без вести. А Ласси попала в Борден. Какой вариант выбираешь для себя?

— Успех.

— Не будет. Читал про дайверов, которые под винт попали?

— Есть другая версия — без винта?

— А кто тебе скажет?.. Нырни, узнаешь. Глетская заводь — паршивый омут. Я… — начал было долговязый и осёкся. — Не оглядывайся, — быстро шепнул он, склонившись к столу.

Энгеран слышал — вошли двое, иностранцы. Они громко говорили между собой, потом один с сильным акцентом спросил бутылку лимонада.

— За тобой шли? — недовольно спросил долговязый, когда чужие покинули каффи. — Хвост заметил?.. Старайся не отсвечивать. И не шныряй у дебаркадеров. Лучше встретимся в городе.

Жители Висельного берега считали себя островитянами, а всё, что за каналами, — Большой землёй, материком, хотя их отделял от Маэна только широкий мост.

— Арто следил за «Голакалой»? — напрямик спросил Энгеран, не торопясь разрывать полезный контакт.

— Зачем? — лживо улыбнулся долговязый. — «Голакала» — это пряности, органик-продукты, модные вещички. А Ласси… да, умная была деваха. С учёными водилась. Наши смеялись — что за наука, рыбок линейкой обмерять, их жарить надо. Она записывала…

— На камеру? На телефон? — Энгеран нажимал.

— Не в курсе. Но блокнот вела. Сейчас пишут на клавишах, а она по старинке…

— Он у тебя, — наугад сказал репортёр и тотчас понял, что попал в десятку. Слишком равнодушно долговязый воспринял эту фразу.

— На меня не ссылаться, — начал ставить условия информатор, в точности как раньше медсестра. — Ни имени, ни фото, вообще никак. А если продашь… Здесь народ резкий, мы болтунов не любим.

— Сколько за блокнот?

— Ничего. Я обожаю денежки, но Ласси… Знаешь, я её хотел. И не мог. Слишком она хороша для такого, как я. Ни за что девку засадили, она в своём уме. Мне за неё обидно. Если вытащишь из Бордена, я твой должник.

— Что произошло тогда, в июне?

— По-честному? Не знаю и знать не желаю. Мне нравится вести свои дела, пить пиво, тусоваться с висельниками. Пожить бы так ещё лет тридцать. Но чтобы завтра нырнуть и не всплыть?..

— Ты ведь читал блокнот.

— Ну и что? Вот я суну тебе книжку по электронике — ты много там поймёшь? Надо быть спецом или говорить на их языке, чтоб разобраться.

Они условились о встрече и расстались.

Возвращаясь к станции метро, Энгеран невольно выполнял инструкции из пособия «Если за вами следят». Возбуждённо-вздёрнутое настроение сменилось тревожным, люди на улице стали казаться другими, их взгляды — косыми и враждебными. Чтобы заметить слежку, он прикинулся усталым — жара выматывает даже при простой ходьбе — и облокотился о перила моста, поводя головой то вправо, то влево.

Вроде никого… Или «хвост» прошёл мимо, потом отзвонился следующему: «Клиент сделал передышку, подхвати его».

Начинало смеркаться. Солнце, палач всей Европы, нехотя опускалось за портовые строения, а на востоке поднималась синяя вечерняя тень. «Прохлада — NO! Духота — YES!»

Энгеран достал камеру, открыл экран, поймал береговой пейзаж и сделал несколько кадров. Урбанистический закат человечества…

Убаюкивающе плескалась у опор вода.

«Рыба», — подумал Энгеран, проследив движение под водой — в прозрачной тени скользил силуэт, похожий на ската. На поверхности за ним едва заметно расходились углом волны.

Из воды приподнялся гладкий горб с шишками выступов — он ровно плыл вперёд, волна от него стала сильней.

«Черепаха? Тюлень?» — заработала мысль.

Здесь не водятся тюлени, а черепахи тем более.

«Дельфин? Немцы их замечали в Балтике — море потеплело, стали заплывать дельфины…»

Энгеран машинально захватил цель видоискателем и повёл, включив запись. Пригодится!

Словно ощутив слежку, горб беспокойно приподнялся; мелькнули какие-то полосы, похожие на изогнутые щитки жалюзи, на миг вскинулся гибкий плоский хвост, вроде сплющенного позвоночника, сужающегося к концу, — и всё без всплеска ушло в глубину.

Обмерев, Энгеран стоял у перил с камерой в руках, с каждой секундой всё яснее понимая: «Тазы… Год назад их снимала на «Сентине» Ласса. Они здесь. Они в Глетской заводи».

«Слушай… это живое или техногенное? Не-ет, таких животных не бывает! Водоплавающий робот… Военные разработки? Типа беспилотника, только подводный. Удобно для разведки. Ставить мины, охотиться за диверсантами… А тяжёлая вода? платина?.. Уложусь я с материалом в десять дней? То есть — уложусь ли вообще?..»

Взгляд 3

Ступени познания

В наших жилах — кровь, а не водица.

Проходили ночи без отдыха — давящие, потные, изнуряющие, словно подневольная работа. Серо-красное зарево колеблющимся куполом стояло над ночным Маэном, затуманивая звёзды, а луна в этой призрачной пелене обретала ядовитый химически-жёлтый оттенок.

Город лежал как коралловый риф, обсохший в отлив, — пористая плоская громада с лужицами озёр и ручейками каналов. Фосфоресцирующими червями скользили по трещинам улиц цепочки машин. Уходили по эстакадам в депо поезда надземки — белые змеи с огненными глазами. Люди маялись и извивались в порах квартир — тягостная безысходная истома, влажная нагота, полусон-полуявь в объятиях удушливых кошмаров.

Нагретые за день мостовые и стены отдавали воздуху скопившееся в них тепло. Некуда бежать, негде укрыться от всепроникающего жара. Даже вода, остывая, усиливала гнетущее действие ночи.

«Теплоёмкость воды в 10 раз больше, чем железа». — Нагнув пониже колпак лампы, Энгеран читал блокнот Лассы, постепенно теряя понятие о том, где он и зачем сидит над этими записками. Рядом светился наладонник.

Муха спала голышом, блестящая от испарины, бессильная и трогательная; постанывая во сне, она переворачивалась то на живот, то на спину.

«Океан покрывает 71 % поверхности Земли. Это пустыня, там никого нет. Судов много только в портах, а в океане они как пылинки и ходят по изученным маршрутам. Давно никто не блуждает в поисках. Есть районы шириной в тысячи миль, где судно проплывает едва ли раз в десять лет. Считается, что спутники всё видят с орбиты, поэтому искать нечего».

Который час? Оглядевшись, Энгеран осознал, что утратил чувство времени. Половина второго? Или третьего?.. Серое свечение в окнах не менялось, время без солнца замерло. Оно оживёт утром, когда машины зашумят по набережной, а красный столбик термометра поползёт вверх.

Открыл окно. Сейчас можно. Колёса перестали вздымать пыль, а выхлопную гарь унёс ленивый бриз. В тёмные комнаты проник мягкий шелест волн. Вода шлёпала по береговому граниту как живая, будто хотела по нему взобраться, растечься амёбой, затопить город.

«Шельф, или материковая отмель, занимает 25 % дна океана. Это больше половины всей суши. Глубина до 200 метров, дальше идёт континентальный склон».

Безумие двинулось в путь. Оно путешествует ночью, как тени могильника. Когда пациенты в Бордене спят, бред покидает их и просачивается наружу. Галлюцинации собираются на станции электрички — смутная толпа неясных образов, патлатых и горбатых, с шёпотом и хихиканьем, — и белый поезд открывает перед ними двери. Они едут вербовать новеньких в свою компанию. Станция за станцией — и вот прозрачная Ласса неслышно идёт к дому Мухи, чтобы слиться с воспалённым разумом репортёра, одержимого бессонницей.

«Первый метровый слой воды поглощает 60 % солнечных лучей. На глубине 100 м темно, как у арапа в желудке, здесь виден лишь 1 % света. На 1000 м свет улавливает только специальный фотоэлемент. Дальше лежит полная тьма. Там ад. Холод, мрак и голоса. Давление растёт, на 5 км оно составляет 500 атмосфер и плющит доску до толщины фанеры».