Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени - Юлия Евгеньевна Барлова

связей, устоявшихся критериев добродетели и морали, верований и религиозных табу, обладала достаточной прочностью и гибкостью. Так, в начале XIX столетия английский парламентарий писал: «У нас расстояние между пахателем и пэром состоит из множества шестеренок, смыкающихся друг с другом самым удобным образом, что делает весь механизм совершенным в своей последовательности, силе и красоте».[52]

Впрочем, в эту «красоту» не вполне вписывались те, кто находился на самом дне общества: «люди подземелья», этот сокрытый от посторонних глаз мир нищих, мелких воришек, цыган, бездомных и безработных, бродяг, мошенников, которые существовали «непонятно на что» и которых немецкий путешественник Лихтенберг описал как «рожденных где-то у печей для обжига кирпича на лондонских окраинах,… не умеющих читать и писать,… и обычно заканчивающих жизнь на виселице в возрасте 18–26 лет». В основном эти люди обитали в Лондоне. Там к концу XVIII столетия сформировался целый слой обнищавших пролетариев, оставшихся без работы и лишившихся какого-либо дохода (часто в силу старости, болезни, увечья), или же перебивавшихся случайными работами, которых также не хватало для содержания семьи.[53] Пауперизм к началу XIX в. превратился в серьезную проблему, а численность потерявших работу или получавших низкое жалованье рабочих постоянно росла.

Было ли английское общество XVIII в. классовым? Марксистские историки, отвечающие на этот вопрос положительно, указывают, в первую очередь, на многочисленные и частые массовые волнения и мятежи, потрясавшие страну и зачастую принимавшие формы социального протеста. Последние, как правило, связываются исследователями данного направления с борьбой за политические реформы и рассматриваются, в силу этого, как проявления классовой борьбы.[54]

Известный историк-неомарксист Дж. Рюде в своей работе «Народные низы в истории» дает немало примеров повышенного уровня преступности, жестокостей толпы, кровавых бунтов, потрясавших в XVIII веке «галантную Англию».[55] О неспокойности социальной и политической обстановки отчасти свидетельствует и жестокость уголовного законодательства того времени, предусматривавшего публичную смертную казнь (последняя из таких казней датируется 1868 годом!) за достаточно большое количество преступлений. «Это было время, – пишет английский историк Дж. Рул, – когда люди могли пострадать от толпы, охотящейся на ведьм, когда женщин еще сжигали за убийство мужей, хотя уже отменили практику их предварительного удушения».[56]

Заметим, однако, что отнюдь не следует связывать нестабильность в обществе с классовой борьбой в традиционном марксистском понимании. Современники, как указывалось выше, действительно делили общество на «высшие слои», «срединные слои» и «трудящихся людей», однако самые острые столкновения чаще всего происходили не между классами, а между представителями различных религий (католиками и протестантами, англиканцами и протестантскими диссентерами) или между соперничавшими экономическими интересами; волнения могли быть в равной степени вызваны как борьбой за повышение жалованья и протестом против механизации производства, так и ненавистью к евреям, ирландцам, шотландцам и другим национальным меньшинствам.

Итак, расположив структуру английского общества конца XVII – первой половины XIX вв. на условной шкале «преемственность – трансформация», мы можем прийти к следующим выводам. С одной стороны, об изменениях в социальной структуре свидетельствует появление прообраза среднего класса и включение его в экономическую жизнь, а также то, что роль в общественно-политической жизни таких социальных групп, как «люди денежного интереса» и «пролетаризировавшаяся» беднота, возросла. С другой стороны, владение землей по-прежнему оставалось одним их наиболее доходных и престижных способов существования в обществе, и «табель о рангах», возглавляемый крупными землевладельцами, в 1800 г. выглядел почти так же, как столетием раньше. Несмотря на изменения в экономике, традиционные механизмы, регулировавшие общественные отношения, мало изменились по сравнению с XVII в., и статус в обществе по-прежнему определялся комплексом факторов, включавшим семейные связи, происхождение, национальность, религиозные убеждения.

Английская система социальной помощи в XVIII – первой половине XIX вв.: законодательство, практики и нарративы

Примерно в одно и то же время, в конце XVIII – начале XIX в., «туманный Альбион» посетили два известных иностранца, оба историки, – граф Алексис де Токвиль и Николай Михайлович Карамзин. Оба были поражены отношением в Англии к бедным и бедности и оставили об этом заметки. Однако в этих заметках были высказаны прямо противоположные мнения.

Так, Токвиль удивлялся, насколько велик в Британии «процент населения, зависящий от организованного милосердия». «В странах, где большинство населения плохо одето, живет в плохих условиях, плохо питается, – продолжал он, – разве кто задумается о чистых одеждах, о здоровой пище, о комфортном жилье для бедных?… Большинство же англичан, имея все это сами, считают отсутствие этого пугающим бедствием. Это общество… лечит беды, которые в других местах не замечают», – заключал Токвилль, обосновывая свой вывод тем, что в Англии средний уровень жизни, на который может рассчитывать человек, выше, чем в любой другой стране мира.[57]

И совсем иное суждение мы встречаем в уже упоминавшихся «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина: «в этом обществе… любят благотворить, любят удивлять своим великодушием и всегда помогут несчастному – но только не бедняку…

Англии, где всякого роду трудолюбие по достоинству награждается, хороший человек не может быть в нищете, из чего вышло у них правило: «Кто у нас беден, тот не достоин лучшей доли», – правило ужасное! Здесь бедность делается пороком!… Ах! Если хотите еще более угнести того, кто и так угнетен нищетою, пошлите его в Англию: здесь… узнает он муки Тантала!…».[58]

Такая противоречивость восприятий «извне», впрочем, отражала не менее противоречивое отношение к бедным «изнутри», то есть в самой Англии, – отношение, шедшее рука об руку со «скачкообразной» динамикой британской социальной политики.

История законодательства о бедных в Англии, действительно, уникальна. Еще в 1388 г. статут Ричарда II «О помощи бедствующим подданным» предписывал лендлордам в обязательном порядке заботиться о бедняках, проживавших на их землях. В эпоху правления династии Тюдоров в Англии и Уэльсе было принято 17 актов и статутов, которые можно было характеризовать как «законы о бедных». Наибольшее значение традиционно придается «Акту о помощи бедным» 1597 г., юридически закреплявшему необходимость социальной помощи «пожилым, беспомощным и бедным людям, …больным и искалеченным солдатам и морякам, …сиротам, …одиноким женщинам; …молодым торговцам, ремесленникам и людям, чьи дела находятся в упадке; и другим для …облегчения участи бедных жителей…».[59] Закон этот учреждал систему приходских попечителей по призрению бедных (overseers of the poor), предписывал сбор налогов в пользу бедных (poor rates) в каждом приходе, разрешал помогать т. н. «трудоспособным пауперам» (людям без собственности, профессии и средств к существованию), которые, однако, должны были отработать получаемую помощь на благо прихода, и вводил «обязательное ученичество» детей бедняков как подмастерьев.[60] Важным также являлся провозглашенный принцип «взаимной ответственности» родителей и детей, обязывавший трудоспособного человека содержать, под угрозой ежемесячного