Цвет надежд – зеленый - Карл-Юхан Хольцхаусен

– Я рад, что вовремя остановился, – сказал доктор, глядя на стену.

– Почему? – Густафссон раскрыл глаза от удивления. – Мне, например, зеленый цвет представляется очень красивым. Да и вам самому, я думаю, было бы неприятно гулять по лесу с серой листвой? – Люди и деревья – разные вещи.

– Конечно! Но одна из дочерей моего хозяина, та, что ведает нашей деловой перепиской, кладет зеленый тон вокруг глаз. И это красиво, я сам видел. Однажды после какого-то праздника ей так хотелось спать, что она легла, не смыв краску, а утром торопилась на работу, так и пришлось ей ходить зеленой до самого обеда.

– Гм. Но косметика совсем другое дело. Ее можно смыть. Или стереть лосьоном. Она кладется ненадолго.

– Верно. А вот я читал про женщину с тремя подбородками, она сделала операцию, чтобы убрать два лишних. Это уже навсегда. А есть и такие, которые впускают под кожу щек парафин или переделывают носы. Это тоже навсегда. Подтягивают кожу лица, чтобы избавиться от морщин, хотя таких я, признаться, сам не видел.

– Правильно, и женщины и мужчины иногда делают себе пластические операции. Но это для того, чтобы исправить тот или иной недостаток, в своей внешности.

– Что касается внешности, то тюрьма ее только портит. И вы, доктор, могли бы спасти от нее множество людей. Подумайте о них! Наверно, не меньше тысячи в год. А за все эти годы набралось бы тысяч двадцать или тридцать. К этому бы уже давно привыкли. Теперь бы это воспринималось только как слова «Будь внимательней!», которые учитель пишет на полях школьного сочинения.

Доктор Верелиус усмехнулся:

– Жаль, что в свое время не вы рекламировали мой препарат. Теперь это уже все забыто, все в прошлом, да и нам пора кончать разговор.

Разговор был окончен, но для Густафссона он не пропал даром, Густафссон его не забыл. Уже на другое утро он пожелал снова встретиться с доктором.

– У вас сохранился тот препарат? – Это были его первые слова.

– Какой препарат?

– Лекарство от тюрьмы.

– Ах, вы имеете в виду ту историю, которую я вам вчера рассказал?

– Я согласен испытать его.

– Вы шутите!

– Я еще никогда не был так серьезен.

– Вы должны хорошенько все обдумать. В вашем случае зеленый цвет будет держаться целый год. И в течение этого года изменить что-либо будет невозможно.

– Если женщина переделывает себе лицо, это тоже изменить невозможно. Помните, когда, у нас в стране обсуждалась проблема абортов, говорили, что женщина вправе распоряжаться собственным телом. В таком случае я тоже имею право распорядиться своей шкурой.

– Если вы настаиваете, я просмотрю свои старые записи.

– Это мое самое большое желание.

Густафссон не позволил отговорить себя. Он повторил свою просьбу и перед куратором, и перед тюремным начальством. Он не может сидеть в заключении, сказал он. Он сойдет от этого с ума. Он должен выйти отсюда. Должен работать. Должен жить со своей семьей. Так он отвечал на все доводы и увещевания.

– А вы подумали о том, каково человеку, на которого постоянно глазеют?

– У меня жена и двое детей.

– Вас будут высмеивать на работе.

– У меня жена и двое детей.

– Здесь вы равный среди равных. За пределами тюрьмы вы будете... гм, единственным в своем роде.

– У меня жена и двое детей.

Он не мог больше находиться в тюрьме, это ему было ясно. Он чувствовал себя, точно зверь в клетке. И искал выход. Наконец он его нашел.

7

Неожиданно все стали к нему добры и внимательны. Разговаривая с ним, тюремный инспектор угостил его кофе. Куратор расспрашивал Густафссона об его интересах. Один из надзирателей принес ему домашних плюшек, другой поставил к нему в камеру горшок с крокусами. Казалось, все прощались с ним на веки вечные. Впрочем, Густафссон надеялся, что так оно и будет.

– Вот как выглядит ампула с вертотоном.

– Такая маленькая? Значит, я должен буду время от времени являться к вам на уколы?

– Нет, нет. Ее действие рассчитано ровно на один год.

– Но, доктор, ведь ваш препарат черный! Это очень сильная концентрация. Цвет он даст зеленый.

– Каким же зеленым я буду?

– Я уже говорил, примерно, как трава.

– Да, да, помню, Ну что ж, весенняя зелень, очень красива.

– Любой цвет красив, если он на своем месте. Вы будете зеленым, как молодая листва березы.

– Если не ошибаюсь, вы говорили, что пробовали его на себе?

– Да.

– И краска сошла в положенный срок?

– Вся и повсеместно. Кроме волос. У корней она исчезла, ну, а концы, естественно, дольше всего оставались зелеными. Перед отъездом домой мне пришлось постричься.

– Значит, зеленым вас не видел никто? Гм. Это было разумно с вашей стороны.

– Может, вы передумали, Густафссон? Скажи те, еще не поздно.

– Нет, нет. Мое решение непреклонно.

– Понимаю. Но это такой серьезный шаг, что человек имеет право передумать.

– А что скажут люди? Наши надзиратели, кураторы – все, кто знает об этом? Сегодня ночью я лежал и думал, об одной вещи. Когда я был маленьким, к нам в город приехал цирк шапито. Со своей палаткой и своим негром. В те времена негры у нас были в диковинку. Я их прежде не видел. Утром мы, мальчишки, побежали на площадь, где была разбита цирковая палатка. Вы, верно, слыхали, что негры отлично мастерят воздушных змеев? У этого было две штуки. Один в виде огромного четырехугольника, другой напоминал планер. Негр запустил сразу оба змея. И веревки от них привязал к кольям, вбитым в землю. Растянувшись рядом на траве, он время от времени дергал за веревки, не давая змеям опуститься на землю.

– Ну и что?

– Так вот, как ни странно, но в первые дни мы, мальчишки, даже не замечали этих гордо парящих в воздухе змеев. Мы глазели только на негра. Но его это нисколько не смущало. Он лишь смеялся, сверкая зубами, и давал нам подергать за веревки. Его не трогало, что кожа у него другого цвета. Через несколько дней мы уже смотрели только на змеев. А нынче негры уже никого не удивляют.

Доктор Верелиус не имел обыкновения подолгу беседовать со своими пациентами. Но в данном случае он прибегает к методу, которым любят пользоваться зубные врачи: он заговаривает больного, чтобы успокоить его, а может, и самого себя. Однако дольше медлить нельзя. Он достает шприц.

– Ну, Густафссон, приготовьтесь. Поднимите рубашку, спустите брюки... так, хорошо. Стойте спокойно. Сейчас я вас ужалю...

–... сказала оса, – подхватывает Густафссон, пытаясь подавить нервозность. Потом он умолкает и стоит неподвижно.

– Ну, вот и все, – говорит доктор. – Одевайтесь.

– Наверно, сейчас еще рано смотреться в зеркало?

– Конечно. Препарат подействует только через несколько часов. Вы очень побледнели. Вам плохо?

– Нет, нет. Просто я подумал, что назад пути уже нет.

– Да, назад пути уже нет. Завтра вы сможете вернуться домой.

– Дайте мне, пожалуйста, воды. Наученный горьким опытом, доктор Верелиус на этот раз отказался от пресс-конференции. Он ограничился тем, что отправил небольшую заметку в Шведское телеграфное агентство. В ней он сообщал, что, наконец, осуществил свой проект, касающийся реформы в системе правосудия, а именно применил на практике изобретенный им препарат вертотон. Заметка кончалась призывом к согражданам, чтобы они вели себя тактично и не пялили глаза, если встретят человека необычного цвета – это не эпидемия, не болезнь, а новая форма наказания преступников.

Да, на этот раз доктор Верелиус не желает никаких обсуждений. Он просто ставит перед свершившимся фактом и общественность, и средства массовой информации. Он не собирается принимать посетителей или отвечать на телефонные звонки. Ну, а если какой-нибудь журналист и проникнет к нему, он отошлет его к своей заметке, и, прежде всего к той ее части, в которой просит людей не обращать внимания, если они встретят человека необычного цвета. Не исключено, что он вознаградит настойчивость журналиста, сообщив ему, что этот необычный цвет – зеленый.

Телеграфное агентство разослало необычное сообщение во все газеты. Заведующий отделом новостей одной газеты получил его по телетайпу. Бросив на заметку беглый взгляд и обнаружив, что речь идет о каком-то медицинском препарате, он проворчал, что не станет этого печатать – незачем устраивать этому лекарству бесплатную рекламу. Если доктору угодно, пусть дает объявление в газету, заявил уважаемый редактор и выбросил сообщение в корзину для бумаг.

В другой газете секретарь редакции был занят просмотром фотографий, сделанных на весенней демонстрации мод, когда дежурный принес ему сообщение с телетайпа. Рассеянно пробегая глазами текст, секретарь вдруг вздрогнул при слове «вертотон» и по селектору вызвал к себе одного из сотрудников.

Ты слышал что-нибудь о вертотоне? По-моему, нет. Это что, музыкальный инструмент?

Нет. Гораздо занятнее. Если не ошибаюсь, это какой-то препарат, окрашивающий живые ткани... Может выкрасить человека со всеми его потрохами. Поройся-ка в архиве, может, найдешь какой-нибудь материал об этом.