Цвет надежд – зеленый - Карл-Юхан Хольцхаусен

– Но около трех тысяч все-таки попадает в тюрьму. И если кто-то из них – сперва пусть один или двое, со временем их станет больше, – согласится принять вертотон, ему не придется сидеть в тюрьме. Он сможет вернуться к семье. Нормально работать.

– Да, если найдется такой хозяин, который согласится, чтобы у него за прилавком стоял зеленый продавец.

– Зачем же идти на такую работу, где ты будешь на виду у всех. Можно найти что-нибудь другое.

– И как долго продержится краска?

– Я уже сказал, действие ее временное. Она поглощается и расходуется по мере того, как обновляется верхний слой кожи, подстригаются ногти и волосы. Можно установить, какая доза вертотона требуется для того или иного срока. Например, заключенный осужден на три года. Но его могут освободить и раньше. Это тоже будет учитываться при введении ему препарата. Дозу рассчитают на два года. К концу этого срока зеленый цвет начнет бледнеть, а вскоре и вовсе исчезнет. Это будет означать, что наказание окончено.

– И вы полагаете, что общество смирится с присутствием в нем таких цветных личностей?

– Конечно. Кто страдает от общения с неграми? Или с индийцами? Или с китайцами? Если близкие искренне привязаны к преступнику, их не смутит, что он будет выглядеть несколько необычно. Разве жена бросает мужа, когда он заболевает желтухой? Ведь человек не останется зеленым на всю жизнь. Если он приговорен к одному году заключения, он и будет зеленым только один год.

– Вот кому играть в «Ваше зеленое», – заметил некий острослов, какие всегда находятся в любом собрании людей.

– А мне кажется, – сказал другой, – что это напоминает наказание, применяемое в варварские времена, когда преступникам отрезали носы и уши.

– Отрезанный нос не вырастает. А зеленый цвет исчезнет. Так или иначе, но, согласно, закону, преступник должен понести наказание. К тому же введение вертотона совершенно безболезненно.

– Предположим. Но страх перед людьми иногда возникает и не из-за такой серьезной вещи. Ведь вы сами спрятались от людей, когда проводили на себе этот опыт.

– Только для того, чтобы сохранить все в тайне: Конечно, человеку принявшему вертотон, не захочется таким образом разглашать всем, что он совершил преступление. Он сможет работать где-нибудь в лесу или в ночную смену, сможет брать работу домой. Посещать футбольные матчи или сидеть в кабаке – не самое главное в жизни. Неужели вы серьезно думаете, что преступников, сидевших в тюрьме, не узнавали, когда они выходили на свободу?

– Но ведь человека, ставшего зеленым, могут заподозрить в более тяжком преступлении, чем-то, которое он совершил? Представьте себе двух преступников, один осужден за какой-то пустяк, второй – за насилие. Где гарантия, что люди не припишут первому преступления второго?

– Преступления можно дифференцировать цветом. Тут возможны всякие нюансы. Мне нетрудно изготовить подобные препараты красного, синего, фиолетового... всех цветов спектра. Эту группу я назвал бы «пунифер».

Ненадолго воцарилась тишина. Доктор Верелиус уже приготовился спрятать свои бумаги в портфель, когда ему задали новый вопрос:

– Уточните, пожалуйста. Если я правильно понял, цвет распространится на все тело и будет сразу бросаться в глаза?

– Да, при дневном свете и при ярком освещении. В полумраке или в сумерках он будет не так заметен.

– Гм. Но ведь преступники обычно предпочитают как раз сумерки. И еще, как такой человек будет искать себе работу? Не может же он требовать, чтобы работодатель встречался с ним по вечерам?

– Всегда были и есть люди, которые стараются помочь тем, кто вышел из заключения или получил условный срок. Не сомневаюсь, что найдутся желающие помочь и в данном случае. Собственно, цвет – это, если так можно выразиться, особый вид наказания. Заключенных не будут принуждать к введению вертотона, не будут давать его тайно или обманом. Если заключенный предпочтет тюрьму, это его дело. Но если он предпочтет стать цветным и таким образом обрести свободу, он ее получит. Выбор принадлежит ему.

– Значит, и тут полная демократия, – заметил кто-то.

Обычно пресс-конференции заканчиваются словами одобрения, участники пожимают друг другу руки и расходятся. На сей раз слышались лишь отдельные слова, вроде «пока», «поживем – увидим». Никто не хотел связывать себя, высказав какое-либо» определенное мнение.

Определенное мнение было высказано в передовицах газет. Однако и юмористы не удержались от высказываний.

«Теперь ясно, что значит подцветить существование, – писал один, – Скоро мы будем встречаться с синими растратчиками, фиолетовыми контрабандистами и шоферами, осужденными за пьянство, у которых красным будет не только нос. Думаю, что цвет не помешал бы и некоторым вполне безобидным людям. Веселый цвет одуванчика прекрасно подошел бы моему другу Д., который всегда пытается перехватить пятерку. Тогда ему не пришлось бы всякий раз объявлять, что он сидит на мели».

Было уже восемь, когда доктор Верелиус отложил последний листок. Самое время побриться, выпить кофе и встретить новый рабочий день.

Может, он тогда что-то упустил из виду, как-нибудь глупо выразился, что вообще помешало его вертотону? Как, интересно, обстояли бы дела сегодня, добейся он тогда своего? Теперь доктору казалось, что он слишком легко сдался. Убеждая заключенных, не проявил должной настойчивости. Он возлагал надежды на двух-трех человек, но, когда дошло до дела, они тоже испугались и попросили обычное лекарство. Может, для вертотона просто еще не пришло время?

Ну, а теперь? Спустя три десятилетия после провала? Надо выяснить, действительно ли еще то временное разрешение.

5

Один юрист посоветовал ему обратиться непосредственно в правительство.

– Просто ссылаться на старое временное разрешение нельзя – это чревато неприятностями. Но не вмешивайте в это дело другие инстанции, – посоветовал юрист. – Они уже высказали свою точку зрения, и было бы глупо дать им возможность ее изменить. К тому же медицинские и социальные ведомства теперь слились. Обратитесь непосредственно к правительству. Объясните, что речь идет лишь о том, чтобы претворить в жизнь старое решение.

Это был дельный совет, но Верелиус не мог удержаться, чтобы не привести в пользу вертотона еще один аргумент. Дело в том, что за последнее время участились побеги из тюрем. По словам одной газеты, за прошедшие годы их число перевалило за четыре сотни. Доктор просмотрел годовые подшивки и присовокупил несколько вырезок:

«Заключенный, отпущенный для рождественских покупок, засыпал перцем глаза сопровождающему».

«Грузовик, словно танк, прорвался сквозь тюремные ворота. Троим заключенным удалось скрыться».

«Заключенные взяли штурмом машину, увозившую мусор, и бежали на ней».

«Один заключенный всадил нож в горло тюремщику, забрал у него связку ключей и бежал».

В своем письме правительству доктор доказывал, что вертотон помешает подобным случаям. Зеленого человека не потребуется охранять – от цвета кожи не убежишь. Правительство должно высказать свое мнение.

Как раз в тот день в верхах произошло нечто неожиданное. Глава одного отдаленного государства получил долгожданную возможность продемонстрировать свой демократический образ мыслей. Но в последнюю минуту, почувствовав, что насиженное место заколебалось под ним, он затрубил во все трубы, бросил за решетку пятнадцать тысяч подданных, повелел привести в готовность гильотину и приказал своим послам сообщить, что он перешел в наступление и горит нетерпением, схлестнуться с нашим премьер-министром. Правительство узнало об этом в одиннадцать утра, когда все расположились, чтобы попить кофе.

Премьер-министр был изрядно смущен:

– У этого человека деликатности не больше, чем у свиноматки, – пробормотал он, прибегнув к своим излюбленным крестьянским образам. – Как, по-вашему, мне следует поступить?

– Полагаю, что начнутся стихийные демонстрации, – заметил министр юстиции.

– Что-то необходимо предпринять. – Таково было мнение министра внутренних дел.

– А не послать ли нам его к черту? – спросил министр финансов.

– Увы, это противоречит дипломатической куртуазности, – ответил министр иностранных дел. – Между мужчинами это еще допустимо, но ведь я женщина.

– Мы обсудим этот вопрос на сегодняшнем заседании, – решил премьер-министр и склонился над селектором.

Вопрос был внесен в повестку дня сегодняшнего заседания восемнадцатым, последним пунктом.

На заседании все, как сговорившись, старались поскорей решить первые семнадцать вопросов. С быстротой, достойной восхищения, докладчики делали доклады, машинистки их перепечатывали, ответственные лица подписывали. Пункт за пунктом редел лес мелких дел. Только и слышалось «бу-бу-бу», «жу-жу-жу», «да-да-да». Вдруг министр юстиции навострил уши: