Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2 - Дэвид Годмен

Мира: Да, если вокруг было много людей или те, кого он не знал, он мог пытаться скрыть это. Но если он был с небольшой группой людей, которых хорошо знал, то не возражал.

Дэвид: Как ты думаешь, он специально вызывал эти видения или они просто приходили сами?

Мира: Нет, он их не вызывал. Он всегда казался удивленным, когда они случались. Похоже, что видения приходили сами по себе, танцевали перед ним, а потом исчезали.

Пападжи согласен с Мирой, рассказывая, что вся атмосфера во Вриндаване насыщена бхакти, тысячелетиями приходящими сюда бхактами Кришны. Одна удивительная история, которую Пападжи часто рассказывает, хорошо иллюстрирует его точку зрения:

Однажды я ехал из Харидвара во Вриндаван на ночном автобусе. Он едет примерно двенадцать часов и приезжает в шесть утра. Один из пассажиров вышел из автобуса и пошел по дороге. Через несколько шагов он встретил женщину, яростно метущую улицу. Вокруг нее было облако пыли. Мужчина обратился к ней и попросил перестать мести, пока он не пройдет, чтобы пыль не запачкала ему одежду.

Она сделала ему одолжение, перестав мести на несколько секунд, пока он проходил. Я шел следом.

Когда я поравнялся с женщиной, она мне сказала: «Этот человек, наверное, здесь новенький или приехал по какому-то другому делу. Люди, которые действительно знают святость этой земли, не просят, чтобы я перестала мести. Напротив, они ложатся в пыль и просят, чтобы я насыпала им на голову немного земли. И они платят мне за это пять или десять рупий. Этот человек не знает, как тут все свято».

Сейчас я возвращаюсь к паломничеству Пападжи и Миры во Вриндаван. Пападжи несколько дней наслаждался роскошью дома для VIP гостей, а потом решил переехать в комнату попроще. Он захотел узнать, есть ли комнаты в ближайшем ашраме Пагал Бабы. Пагал на языке хинди означает «сумасшедший».

Я показал Мире все важные места во Вриндаване. Она сказала, что чувствует, что жила здесь раньше, потому что даже маленькая дорожка ей была знакома. Она была в таком экстазе, что принялась танцевать прямо на улице, как Мирабай. Многие преданные, пришедшие сюда, чтобы совершить паломничество, присоединились и следовали за ней, пока она, танцуя, двигалась по улицам.

Я решил съехать из дома для VIP гостей и занять меньшую комнату. Я пошел к Пагал Бабе – сумасшедшему свами – с просьбой о приюте (я знал, что у него в ашраме было несколько комнат). Баба нас тепло принял и тут же предложил мне сигарету Commander's Navy Cut – в те дни это была большая роскошь. Баба был заядлым курильщиком, а эти сигареты были его любимыми. Он, бывало, спал целые дни напролет, так что нам очень повезло, что мы застали его бодрствующим. Как я уже сказал, он оказал нам радушный прием и попросил своего секретаря предоставить нам комнату.

Однажды днем, пока Пападжи спал, я взял интервью у Миры, поскольку хотел услышать ее рассказ о тех месяцах, которые она провела с ним в Ришикеше и Вриндаване. Все истории, которые я до сих пор пересказывал, начались с этого интервью. Пападжи встал в четыре часа пополудни и спустился попить чаю. Мы не говорили ему о нашей беседе, но он, казалось, и сам знал.

Он сказал Мире: «Ты не рассказала ему историю о ребенке из ашрама Пагал Бабы. Расскажи ему о ребенке с большой головой».

Мира совершенно забыла о том случае, но с помощью Пападжи она вспомнила следующие детали:

Мы переехали в ашрам Пагал Бабы, известного святого Вриндавана.

Несмотря на то что Пагал Баба был заядлым курильщиком и вел себя довольно эксцентрично, он все-таки был очень добрым, щедрым человеком. Казалось, что он сразу же всем сердцем полюбил Пападжи. Он никогда раньше не видел ни одного из нас, но как только мы вошли, Пагал Баба начал тут же давать указания своим помощникам, чтобы они устроили нас и заботились о нас должным образом. Комнаты были поменьше, чем в доме для VIP гостей, а гостеприимство осталось на таком же высоком уровне.

Однажды в ашрам пришла семья с очень больным ребенком. Мы видели, что он был серьезно болен, так как голова у него была в два раза больше, чем обычно – возможно, из-за опухоли, а может, из-за водянки мозга. Я не знаю, в чем там было дело. Врачи сказали родителям, что состояние ребенка безнадежное, поэтому они возили его ко всем святым в надежде на чудесное исцеление. Я помню, что один из них сказал, что ребенок проживет лишь несколько недель. Так как Пагал Бабы в этот момент в ашраме не было, то больного принесли нам. Мать, положив ребенка на колени учителю, исчезла вместе со своим мужем. Мы подумали, что, возможно, они ушли, чтобы принести поесть малышу, а может, хотят найти ванную комнату.

Через несколько минут учитель заподозрил что-то неладное. «Быстрее! – закричал он. – Пойди и посмотри, где они! Пойди и посмотри, что происходит!»

Выбежав из комнаты, я увидела, что мать ребенка садится в машину. Было очень похоже на то, что они собираются уехать, оставив дитя с нами. Я попросила ее вернуться и забрать ребенка. Она извинилась, сказав, что так волновалась, что совершенно забыла о нем. Лично я думаю, они решили, что самое лучшее для ребенка будет остаться со святым человеком. Пападжи отдал малыша, и семья уехала.

Месяц спустя мать ребенка вернулась со сладостями, гирляндами из цветов и – со здоровым ребенком. К тому времени нас там уже не было, и эту историю мы услышали позднее. Ребенок не оправдал мрачных прогнозов врачей и внезапно поправился.

Я спросила учителя, не он ли вылечил ребенка. И он ответил: «Нет. Они просто очень верили в то, что если принести малыша к святому, что-то да произойдет. Ну вот, что-то и произошло. Если у вас достаточно сильная вера, то любое чудо возможно».

Я спросил Миру, присоединялся ли Пападжи к ней, когда она танцевала на улицах Вриндавана. А задал я этот вопрос потому, что слышал от других людей рассказы о том, как Пападжи в экстазе танцевал на улицах. Свами из Ришикеша по имени Балайоги с любовью вспоминает, как в начале семидесятых видел, как Пападжи танцует на дороге и время от времени откусывает от чапати с карелой. Должно быть, это выглядело очень необычно, поскольку Пападжи было тогда около шестидесяти, и весил он килограммов восемьдесят. Карела на хинди означает «горькая тыква», небольшой и очень горький представитель семейства тыквенных.

Мира сказала, что никогда не видела, как танцует учитель, поэтому такие случаи происходили, по всей видимости, не часто. Однако хоть Пападжи и редко об этом рассказывал, однажды он танцевал во Вриндаване с Кришной и Мирабай, известной бхакти Кришны, жившей несколько сотен лет назад. Па своих сатсангах Пападжи часто рассказывал истории из жизни Мирабай, подчеркивая, что она была принцессой, которая оставила свою семью и окружение, чтобы свободно выражать свою любовь к Кришне. Я спросил Пападжи о том танце, и вот какой ответ получил:

С раннего детства я был сильно привязан к Кришне. Тогда я считал, что только женщины могли его видеть, потому что во всех историях, что я читал, он являл себя лишь гопи Вриндавана. У меня была специальная женская одежда, которую надевал всякий раз, когда хотел увидеть Кришну. Я также купил ювелирные украшения, которые подходили к одежде. Обычно я подкрашивал лицо, надевал украшения и женскую одежду, и пел Кришне, играя на эктаре – однострунном инструменте, который держал на колене. Я видел картинку Мирабай, сидящей в этой же позе. Кришна появлялся перед ней, когда она пела ему, поэтому я подумал: «Может быть, стоит попробовать. Вдруг это сработает».

Затем я прочитал полную историю жизни Мирабай. Когда она танцевала для Кришны, он появлялся перед ней. Я подумал: «Я могу еще и это попробовать, если хочу увидеть Кришну».

Однажды, будучи во Вриндаване, я закрыл дверь своей комнаты и танцевал целую ночь. Тогда передо мной возникли Кришна и Мирабай. Мы втроем танцевали несколько часов. Экстаз от того святого танца был всепоглощающим. Даже по прошествии недель, куда бы я ни посмотрел, я видел только танцующих Кришну и Мирабай.

Для Пападжи танец становится по-настоящему красивым лишь тогда, когда представляет собой проявление не-ума. Он сказал: «Когда я смотрю на сатсангах на поющих и танцующих передо мной людей, я не просто слушаю слова или смотрю на их движения, я смотрю, откуда исходят песни и танцы. Если они идут от ума, то мне кажется, что слова и движения ужасные, даже несмотря на то что человек, исполняющий их, может быть умелым профессионалом. А если пение и танец идут из Сердца, из места не-мысли, тогда представление для меня всегда прекрасно, пусть даже певец фальшивит, а его движения неловкие».

Когда он говорит об этом, он часто иллюстрирует свою точку зрения двумя рассказами о танцорах, которых он видел много-много лет назад.