Адмирал Канарис - Карл Абжаген

Как и подавляющее большинство его товарищей, Канарис был монархистом. Нельзя, однако, сказать, что это были его политические убеждения. Вопрос о целесообразности той или иной формы государственного устройства никогда не вставал всерьез ни перед сыном промышленника, ни перед профессиональным офицером. Офицеры кайзеровского флота испытывали глубокую привязанность к Вильгельму II, который проявлял такой живой интерес к флоту и так интенсивно занимался его созданием. В молодом флоте это чувство было продиктовано не вековой традицией, а почти личной привязанностью каждого офицера к своему полководцу. Эта верность не становилась меньше оттого, что в кругах морских офицеров более отчетливо видели слабые стороны кайзера, чем в других частях общества. Тем мучительнее и неприятнее было для морских офицеров бегство кайзера за границу; самые мыслящие из них, в том числе и Канарис, восприняли это как дезертирство. Потому что военная присяга — эта присяга родине — была по сути дела не односторонним изъявлением воли, а взаимным договором, который благодаря обращению к богу был окружен ореолом святости и нерушимости и поэтому предполагал верность за верность. Выводы относительно бегства кайзера и природы военной присяги, к которым Канарис пришел в конце 1918 г., очевидно, позволили ему много лет спустя, в 1934 г., составить более ясное суждение о присяге фюреру, который после смерти Гинденбурга был в нарушение конституции навязан вермахту при поддержке Бломберга. Во всяком случае, Канарис позднее не прятался за присягу человеку, который ее сам постоянно нарушал, когда опасность, нависшая над отечеством, заставила его восстать против преступного режима.

Однако вернемся к ситуации, сложившейся в Киле в ноябре 1918 г. Монархия рухнула, дисциплина на флоте пошатнулась. Даже для экипажей маленьких крейсеров и миноносцев, на которые вначале не распространился мятеж с линейного флота, а также для экипажей подводных лодок, которые вернулись домой в полном порядке и безукоризненно повиновались своим офицерам, не могли бесследно пройти подстрекательство и травля со стороны красных агитаторов. В хаосе, вызванном поражением и революцией в Киле, депутат от социал-демократической партии Носке казался единственным, кто может восстановить порядок. Многие из товарищей отвергли мысли о сотрудничестве с «соци». Другие предпочли вообще снять морской китель — либо потому, что были экономически независимы и имели возможность перейти на гражданскую службу, либо предпочли покинуть родину, которая не оказала почестей вернувшимся воинам, чтобы искать счастье в других странах. Канарис мог бы благодаря своему положению и связям своей семьи без труда пойти по первому пути, а его знание других стран и иностранных языков могли бы облегчить ему преуспевание и за пределами Германии. Но он ощущал слишком глубокую связь со своей профессией и слишком большой долг перед отечеством, чтобы хоть на мгновение подумать об отъезде. Он не ломал себе голову размышлениями о социальной и политической подоплеке революции. Он видел беспорядок, который был ее следствием, и предвидел дальнейшие тяжелые потрясения, если она не будет быстро локализована. Поэтому он без особых колебаний присоединился к крупице порядка, который начал формироваться вокруг Густава Носке.

В первой половине января 1919 г. мы видим Канариса в Берлине. Как и многие офицеры морского флота и сухопутных войск, он не хотел ударить в грязь лицом в борьбе против «Спартака». В Берлине такое творится! Только что совет народных комиссаров сместил «независимого» начальника полиции Эйхгорна, но назначенному на его пост социал-демократу Эрнсту трудно взять под свое руководство аппарат полиции в имперской столице, которая потрясена событиями последних недель. Борьба за красный дом на Александерплатц вырождается в перетягивание каната между СПГ, партией независимых и «Союзом Спартака». Левые радикалы господствуют на улицах Берлина. Все газеты, которые не стоят на стороне «Спартака» или партии независимых, по нескольку дней не выходят. Их редакции и типографии заняты красными матросами (очень многие бойцы так называемой народной морской дивизии на самом деле никогда не служили во флоте и носили морскую форму, не имея на это права) и радикальными представителями рабочего класса, а также преступными элементами, которые использовали революцию для прикрытия грабежей и погромов. Радикалы предпринимали все усилия, чтобы помешать провести выборы в национальное собрание, назначенные на 19 января. Они хотели напрямик, минуя парламентскую систему, ввести государство советов по русскому образцу.

В этой тяжелой ситуации оформляется союз между умеренными социал-демократами и офицерами-монархистами. Опасность победы радикалов и сообщения о польской угрозе в восточных пограничных районах заставили обе стороны забыть о старых предубеждениях. Дивизия гвардейских кавалерийских стрелков (ГКД), штаб-квартира которой после возвращения их с фронта находилась сначала в монастыре королевы Луизы в Далеме, а после вступления в Берлин в середине января переехала в отель «Эден», становится одним из основных опорных пунктов правительства Эберта — Носке. Формируются первые независимые корпуса, в которых несут службу сотни офицеров в униформе экипажа (рядового состава). Можно было видеть поразительные картины, а газеты приносили сообщения, которые еще несколько недель назад показались бы неправдоподобными. «Франкфуртер Цайтунг» в начале января сообщала, что главный редактор центрального органа социал-демократической партии «Форвертс» Куттнер как на поле сражения возглавил правительственные войска у Бранденбургских ворот. В то же время войсковые части уже в конце декабря сражались за берлинский королевский замок, в то время как другие соединения короткое время спустя под командованием полковника Рейнхардта, последнего командира 4-го пехотного гвардейского полка, штурмовали занятое спартаковцами здание «Форвертс» на Линденштрассе, после того как в фасаде дома с помощью пушки была пробита брешь. По сообщениям прессы, среди освободителей здания газеты социал-демократов находился прусский принц. Если даже эта информация неточна, она характерна для истории. 13 января газеты возвестили о восстановлении порядка в Берлине. «Вторая революция на этот раз получила отпор», — пишет «Франкфуртер Цайтунг», которой в целом можно было доверять. Во время этой передышки Канарис согласился взять на себя задачу выяснить ситуацию на юге Германии и способствовать там организации гражданской самообороны по образцу, созданному комитетом ГКД и уже примененному в Берлине и во многих других местах.

Помимо служебного поручения Канариса влечет на юг Германии еще одно, сугубо личное желание. В 1917 г., во время обучения на подводной лодке, он познакомился в Киле с подругой сестры товарища, Эрикой Вааг, дочерью умершего фабриканта Карла Фридриха Ваага из Пфорцхайма. Хрупкая, юная девушка, увлекающаяся искусством и музыкой, произвела на него глубокое впечатление. Теперь, когда война закончилась, он хочет задать ей вопрос, который уже давно волнует его сердце, сказать ей слова, которые он не хотел произносить, пока опасность смерти от руки врага витала над ним. В то время как в Берлине опять вспыхивают бои, Канарис обручается в Пфорцхайме.

В феврале Канарис вернулся из своей миссии в южной Германии, и опять явился в ГКД, которая командировала его на несколько недель в качестве своего связного офицера и представителя по делу гражданской самообороны в национальное собрание в Веймар. Это казалось руководству дивизии совершенно необходимым, так как партии, осуществляющие переворот, всеми силами стремились дискредитировать идею гражданской самообороны, поскольку реализация этой идеи положила бы конец успехам радикалов. После выполнения этого задания Канарис стал членом штаба вновь созданной морской бригады Левенфельд, в формировании которой он в последующие месяцы принимал активное участие. Место его работы периодически находилось в отеле «Эден» около зоопарка в западной части Берлина, в которой находился также штаб конногвардейской стрелковой дивизии. Офицерский корпус этой дивизии, которая являлась центральным звеном правительственных войск в Берлине, был очень пестрым: наряду с многочисленными профессиональными офицерами, которые беспомощно взирали на изменившуюся политическую и социальную ситуацию и не имели никаких других желаний и стремлений, кроме одного — добросовестно выполнять свой солдатский долг перед отечеством, здесь находились также наемные солдаты и авантюристы всех мастей, а также люди, которые в критической ситуации вдруг открыли в себе призвание стать политическим спасителем отечества, вынашивая в уме план заговора. Из многих интересных людей, которые в то время появлялись в отеле и исчезали из него, нужно назвать, пожалуй, двух, которые спустя некоторое время стали известны общественности, капитана Эрхардта, командира одноименной морской бригады, ставшего позднее одной из главных персон в путче Каппа и основателем тайной организации «Консул», и офицера генерального штаба ГКД, армейского капитана Вальдемара Пабста, высокоинтеллигентного, живого человека, наделенного природным умом, острым языком и многочисленными талантами, которого Канарис через несколько лет с удивлением встретил в Вене в должности начальника австрийского штаба гражданской обороны.