День отца (СИ) - Лабрус Елена

Неприступная. Стройная. Не моя.

Я неловко потоптался у входной двери.

— Ну, показывай, где у тебя пробки.

— Думаешь дело в них? — едва разобрал я, больше по губам, чем по звуку.

— Судя по тому, что в соседних домах свет есть, проблема в любом случае у тебя. Поэтому начнём с них.

Пробками мы и закончили. А вернее автоматом, что вырубился и прекратил подачу электричества на весь дом. Установленный на улице рядом с электронным счётчиком учёта электроэнергии, он был сделан, чтобы защищать дом от перепадов напряжения. И он отлично в этим справился.

Вспыхнувший огнями, как новогодняя ёлка, двухэтажный коттедж ожил и стал похож на один из тех пряничных домиков, что печатают на рождественских открытках, или на рекламных проспектах.

Красивый. Ухоженный. Престижный.

Но меня, глядя на его нарядную наружную подсветку, вдруг отбросило к Новому году, что мы встречали у пушистой ёлки с мигающей гирляндой вчетвером: я, батя, Стешка и Командор. Не знаю, избавлюсь ли я когда-нибудь от ужасного чувства, когда мир вдруг раскалывается на «до» и «после» в новогоднюю ночь.

Не хотела тебе портить праздник, Рим, прости, но я не вернусь…

— Давай лопату, — осмотрел я заваленные снегом дорожки.

Славка, закутанная в тёплую куртку, показала на дверь, где стоял инвентарь.

И, наверное, я был даже рад, что она не может говорить. Иначе обязательно спросил бы почему управляющая коттеджным посёлком компания вовремя не озаботилась техникой для расчистки улиц. И кто помогал убирать снег всю зиму. Это явно был не Его Величество Хоккеист, а наверняка какой-нибудь трудолюбивый узбек, но где он сейчас?

вон на небе тучка

из неё снежок

вот тебе лопатка

не скучай дружок

А ещё я бы спросил: можно я уже пойду?

Когда закончил махать лопатой, и хозяйка позвала меня в дом.

Но она всё же заставила меня раздеться, задержаться. Да и я согласился, потому что помнил: я заехал не чаю попить, не снег покидать. Я тут по делу.

И пожалел, что не уехал сразу, едва пошёл в ванну умыться.

В этом её (или правильно сказать «его» доме?) я раньше не был.

Слышал, что они начали его строить, едва поженились. И планировали переехать где-то через год после свадьбы. Но всё это уже прошло мимо меня.

Ощущение, что попал в музей Великого Хоккеиста, в этом доме начиналось едва не с прихожей, где висели фотографии особо ярких моментов матчей Бахтина. Широкий коридор — зал славы — с кубками, клюшками, медалями, формой, развешанной на стенах в полный рост. Дальше в тёмную комнату я не пошёл. Но блеснувшая в глубине птичья клетка напомнила день, когда я был в другом доме. Доме, что подарили Славе родители, и в котором она (а потом они с Бахтиным) жили до этого.

Был август. Славкин день рождения. Но вечеринка не для родных. Собрались друзья Максима Бахтина со своими подружками. И я — единственный приглашённый со стороны именинницы.

Большой цветной говорящий попугай с огромным клювом, любимец Макса, был звездой программы.

 — Кеша, спой песенку! Кеша, спой, не стыдись, — шумно просили гости, толпясь в большой гостиной с выходом в сад.

— Я не Ке-е-ша, я Гри-и-иша, — неизменно отвечал попугай, раскачиваясь на спинке стула, а потом затягивал характерным скрипучим голосом: — В хоккей играют настоящие мужчины. Трус не играет в хоккей.

Слава в этом действе не участвовала, она бегала из кухни в зал и обратно с напитками, закусками и по бесконечными просьбам капризных гостей.

— Ой, а можно пиво с грейпфрутом, я другое не пью, — поджимала подкачанные губки одна из гостей. И Славка бежала за грейпфрутовым пивом (она, конечно, не забыла его купить).

— Та-а-ак ду-ушно! Откройте окна! — обмахивалась салфеткой другая.

— Откроем дверь в сад, когда попугая посадят в клетку, а то улетит, — беззлобно объясняла ей на ходу Славка.

— Здесь же нет арахиса? А морепродуктов? А кошек? — не унимался третий. — А то у меня аллергия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет, кошек здесь точно нет, — совала ему Славка под нос тарелку с паштетом в крошечных корзиночках.

И так весь день. Опрокинули вазу с фруктами. Открывали шампанское в её честь и облили кресло. Уронили со стены картину. Разбили бокал.

— Слав, да присядь ты, — зашёл я за ней на кухню, когда хозяйка дома очередной раз прибежала за закуской, выпивкой или тряпкой. — Принести тебе чего-нибудь? Налить?

— Была не была, — махнула она рукой, явно думая не о том, что это вроде должен быть её праздник, а о количестве калорий. И без сил упала на стул. — Давай, брют.

Пена ещё не успела осесть в бокале, когда, перекрикивая всех, заорал Бахтин:

— Влада! Какого хрена открыли дверь!

Влада. Он звал её только так. Вла-а-да… Тянул гласные глубоким гортанным баритоном, которым всегда давал интервью млеющим от его голоса журналисткам.

— Проклятье! — подскочила она. — Попугай улетел!

В сумерках мы ходили с ней по саду с огромным сачком, приговаривая:

— Кеша-кеша-кеша!

Пахло спелыми яблоками. Между камней альпийской горки белели колокольчики. По зеркальной глади пруда скользили водомерки. Трещали цикады.

Конец лета.

Славка села на качели между больших старых деревьев. Я сел рядом. В сад из зала доносилась музыка, смех, вопли. В окнах извивались тени танцующих фигур. Из сада всё это казалось таким далёким, ненастоящим.

— Это правда то, чего ты хочешь? — зло спросил я. — Кеша-кеша-кеша?

— Я не Ке-еша, я Гри-иша, — гнусаво раздалось прямо над головой.

Славка засмеялась, подняла сачок и не ответила. А потом…

Потом я ругал себя, что спросил. Я не имел права спрашивать. Не должен был таким тоном. Не имел права ставить под сомнение её решение. Она всегда была упрямой, волевой, целеустремлённой, эта Орлова. И неглупой. Она прекрасно понимала в какой сейчас невыгодной роли, что её используют, ей помыкают — я не должен был тыкать ей этим в лицо. Она знала, что делает. Это был её выбор: быть с ним. И не её: кого любить. Я не имел права осуждать её ни за то, ни за другое. Я сам, безответно в неё влюблённый, разве выбирал?

Если бы выбирал я, то, конечно, предпочёл бы кого попроще, позауряднее, помягче, а не Алмазную Принцессу.

И я, весь такой правильный и нудный, ушёл из её жизни.

А красавец Бахтин, яркий, самоуверенный, по-спортивному злой, смелый. Чемпион, лидер, герой. Звезда Бахтин остался.

Славка, конечно, одна знала, что на той, другой чаше весов, которая не видна посторонним. Каков он с ней, когда гасят свет и они остаются одни.

А ко всем своим достоинствам ещё она была очень терпеливой и ради своей цели была готова на многое…

Я вздрогнул, когда за спиной раздались шаги.

— Он забрал попугая, — прохрипела Слава больным горлом.

И я думал, закроет дверь. У меня своя жизнь, у неё своя: она всегда неохотно делилась личным — вход в её частную жизнь был строго по пропускам. Но она щёлкнула выключателем, зажигая свет, и пригласила меня войти.

в недоумении алиса

ведь из норы торчит на треть

непредусмотренный сюжетом

медведь

Глава 8

— Аллея славы, — усмехнулась Славка, подходя к разложенным на столе фотографиям.

Кадры на них были весьма занимательные и расположены в хронологическом порядке так, что нетрудно было проследить весь путь двух «влюблённых»: Бахтина и его юной подружки. От места где они встретились — букет, кафе, прогулка, поцелуи в машине — до весьма красноречивых снимков на кровати в этой самой гостевой комнате, где мы стояли, не оставляющих никакого простора для фантазии. Я поднял последний: использованные презервативы в мусорном ведре. Силён: я насчитал три.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты наняла частного детектива?