В пучине бренного мира. Японское искусство и его коллекционер Сергей Китаев - Евгений Семенович Штейнер

коллекции принадлежат девять листов из знаменитого пятитомника Харунобу “Ёсивара бидзин авасэ” (“Сопоставление красавиц Ёсивары”), опубликованного в год его безвременной смерти в 1770 году. Художник изобразил 169 красавиц и снабдил их изображения именами, указанием места работы и краткой поэтической характеристикой (см.: Каталог 2008, № 297–305). Типологически эти книжки-картинки можно назвать визуальным вариантом каталогов сайкэн.[31]

I-6

Утамаро

Девица тэппо – “пистолет”. Из серии “Пять оттенков туши из северной страны”. Ōбан. 1801–1804. 1790-е гг. Музей Метрополитен, Нью-Йорк.

“Пять оттенков туши”, старинный термин из китайской живописи, здесь иронически означает пять разрядов проституток. Тэппо – низший. Кроме основного значения “пистолет” это слово означало также рыбу фугу – вкусную, но ядовитую, т. е. смертельно опасную. “Северная страна” – так юмористически обозначен квартал Ёсивара, находившийся на севере столицы.

Kitagawa Utamaro

Teppo: A Low-rank Prostitute. From the series “Five Shades of Ink from the Northern Country”. The Metropolitan Museum of Art, New York.

Мы оставляем в стороне такую специфическую разновидность сценок в Ёсиваре, как сюнга 春画 (“весенние картинки”) – весьма откровенные изображения плотских утех. Из письма Китаева известно, что он собирал сюнга и имел их немалое количество. Но приведем лучше его собственные слова: “Будучи женихом и щадя чувства невесты, которой предстояло потом видеть коллекцию, я имел неосторожность подарить значительную группу изданий (порнографических) одному из соплавателей, кажется, сколько помню, лейтенанту Сергею Хмелеву. …Вещи эти при всем их нравственном безобразии необыкновенны по выражению страсти. В Петроград мне привез агент по этой части, но ничего подобного тому, что имел, я уже не нашел”[32]. Но более подробно о коллекции Китаева мы будем говорить дальше, а пока закончим тему красавиц.

Святость бренного мира

Как могло получиться, что изображения куртизанок (пусть даже не “порнографические”, а просто портреты и сценки из их жизни) стали едва ли не центральным предметом интереса потребителей и творцов этого вида искусства? Сразу отметим, что в самом этом предмете никакой особенной японской исключительности нет. Сходные интересы французских художников мы уже отмечали[33]. Вообще в европейском салонно-академическом искусстве изображение соблазнительных “Грешниц” и “Вакханок” составляло значительную часть художественной продукции, обслуживая весьма существенный сегмент арт-рынка. Но есть даже намного более близкое соответствие японским гравюрам с эротическим содержанием или относительно скрытым сексуальным подтекстом. Это сатирическая или просто юмористическая английская гравюра, чрезвычайно популярная в Лондоне, особенно в 1770–1830-е годы, именно во время расцвета типологически сходных картинок в Японии. В художественном отношении эти гравюры (вырезанные по металлу и раскрашенные от руки), как правило, уступают технически и эстетически совершенным японским ксилографиям. Возможно, именно поэтому они – колоссальный корпус в 20 тысяч листов (количество, близко сходное с общей продукцией японских мастеров!) – практически обойдены вниманием искусствоведов. А среди этих работ Джеймса Гилрея, Джорджа Крукшенка и других некогда знаменитых художников есть чрезвычайно похожие на японцев сцены подглядывания (хотя в искусстве вуайеризма японцев трудно обойти), секса, вышедших из-под контроля пирушек, всяческих проявлений веселого и незамысловатого юмора по поводу телесного низа, до коего японцы опять же были большие охотники[34].

I-7

Эдуард Мане

Нана. 1877. Кунстхалле, Гамбург.

Eduard Manet

Nana. 1877. Kunsthalle, Hamburg.

Что делает японских художников и их картины быстротекучего мира уникальными? Во-первых, просто очень высокий процент сюжетов с куртизанками, во-вторых, высокий эстетизм даже в изображении того, что на Западе называют порнографией[35], а главное – уникальное отношение японцев к физической стороне отношений между полами. Это отношение переводит даже самые рискованные картинки с вульгарного или профанического уровня на уровень сакрально-религиозный. В традиционной японской картине мира не было ничего сопоставимого с западным иудео-христианским понятием греха. В народных верованиях и обрядах, восходящих к мифологии синто, очень сильны сюжеты, связанные с прокреацией, а также фаллические культы и фаллические божества. Например, в композиции псевдо-Утамаро[36] (Каталог 2008, № 227) с Окамэ и лисом юмористически обыгрывается характер этого популярного персонажа. Окамэ, одно из многочисленных божеств синтоизма, отличалась любовью к веселью и радостям плоти.

III-7

Псевдо-Утамаро