Штрафбат под Прохоровкой. Остановить «Тигры» любой ценой! - Роман Кожухаров

– Это Фома… Его работа, – радостно кричал Сарай, все тряся Гвоздева за плечо.

Машина, которую все сильнее обнимало пламя, прошла еще несколько метров и вдруг остановилась.

XXXI

Двигатели взревели с новой силой, и танк, резко развернувшись на месте, направился в поле. Он прошел поперек траектории движения второй «пантеры». Темно-серая дымящаяся машина вклинилась в желтое море пшеницы и покатилась дальше, в глубь поля, оставляя за собой широкую черную полосу взрытой пахоты.

Стерня по обеим сторонам колеи занялась огнем. Еле заметный ветер тянул со стороны реки, от леса в сторону колхоза. В какие-то доли секунды на левой стороне от борозды выросла стена пламени, которая стала двигаться в сторону подходившей по диагонали «пантеры». Колосья горели, как порох, чернели и обугливались с треском, перекрывавшим даже рев танковых двигателей.

Пятно выжженной стерни расширялось, бледно-красное пламя гудело, становясь все выше. Из него поднимался густой черно-сизый дым. Он пучился клубами, которые разносило по полю, застя обзор, закрывая все вокруг непроглядной дымовой завесой.

– Скорее… к Фаррахову!

«Курсовики» вражеских танков вслепую, но от этого еще с большей остервенелостью поливали длинными очередями лес из-за завесы огня и дыма. Под свист и щелканье пуль Гвоздев и Зарайский перебегали от одного ствола к другому. На Фаррахова они натолкнулись неожиданно. Налетели на него в обрывистой ложбинке.

Подмытое ливнями корневище высокой сосны обнажилось с одной стороны. Его Фаррах и использовал в качестве маскировочного укрытия, оставлявшего возможность для обзора в сторону поля и ведения огня.

Гвоздев, бежавший первым, чуть не наступил на бойца, искусно замаскировавшегося среди корней пологом из иголок и веток папоротника.

– Фу ты, черт! Фаррах! Скорее подымайся! – крикнул ему Гвоздев. – В поле пробиваться будем.

– А Фома? – спросил пулеметчик.

Он, извиваясь всем телом, быстро и ловко выбирался из-под корней. Пока он выползал, переплетенные корни шевелились, будто клубок толстых черно-коричневых змей, готовых вот-вот ужалить. Но они были не страшны, насмерть ужалить могли гулким и звонким роем разлетавшиеся среди стволов пулеметные очереди.

– Фома не маленький… Сообразят, что к чему… – скрипнув зубами, жестко ответил Демьян.

У него самого мелькнула мысль рвануть в сторону Фомина и Артюхова. Как ни вслушивался он в какофонию грохота, лязга и рева, как ни пытался выудить в этой оглушающей мешанине хотя бы окрик или выстрел с левого фланга, этого не удавалось. Не такой Фома простак. И «пантере» этой хвост он не просто так подшмалил. Зарайский будто прочитал мысли Гвоздева.

– Фома уже, поди, того… давно по колхозу отжигает… – крикнул он и захохотал.

– Некогда менять уговор. Фома знает – не ждем, ищем друг дружку на северо-западном углу колхозного периметра, так что за мной… – ободрившимся голосом проговорил Гвоздев.

XXXII

Сделав отмашку рукой, Демьян стал пробираться вперед, к самой опушке. А сам невольно в очередной раз удивился непредсказуемому характеру Зарайского. Уже не первую неделю воевал он бок о бок с Аркадием, видел, как тот вел себя в переделках, под пулями и взрывами снарядов. Чем массированнее артобстрел и плотнее работа вражеских пулеметов, чем опаснее ситуация, тем веселее тот становился, бесшабашнее начинал себя вести.

Но как стихнет, так его словно подменяли на откровенного ленивца и сачка, которого заставить что-нибудь сделать можно только с помощью окрика и других подручных средств. Чудак-человек… Вот и сейчас: вражья сила напирает, положение – хуже некуда, а этот будто только ожил, а точнее, проснулся и все более входит в раж, наконец-то поймав кураж от происходящего.

Дымная завеса на миг отступила, открыв ослепительно красную стену огня. Коптивший дымом, с языками пламени на корме, танк продолжал удаляться в сторону колхоза. Он уже выбрался на грунтовку и прибавил скорость.

– Нету, второго нету!.. – отчаянно крикнул он и ринулся вперед.

Сейчас Гвоздев боялся одного: экипаж второй машины – той, которая надвигалась на них наискосок, прямо по пшенице, может не отступить перед охваченной пламенем пшеницей. Тогда, пройдя через стену огня, он окажется прямо на опушке леса. Прицельная стрельба в упор курсовых пулеметов «пантер» наверняка их достанет.

Но перед ним было только стремительно разрастающееся выжженное пятно земли. Гвоздев, выжав из себя все силы, протопал по грунтовке. Истекая потом, он ворвался в пшеничную волну. Тупые носки ботинок били по стеблям, ломая их, встряхивая и сбивая крупные зерна из переспелых колосьев.

На бегу Гвоздев все время старался держать в поле зрения левый фланг. Вражеская «пантера» могла вынырнуть из непроглядной завесы огня и дыма в любой момент. Вот что-то показалось в черно-сизых клубах, перевитых с длинными оранжевыми языками пожара. Это дульный тормоз! Ствол танкового орудия стремительно вырастал калибр за калибром.

Демьян резко обернулся. Зарайский несся следом, с взмокшим, искаженным страданием лицом. За ним, метрах в пяти, бежал Фаррах, с «дегтяревым», колотившимся при каждом толчке по груди повернутой плашмя «тарелкой» патронного диска.

– Лежать!!! – крикнул он что есть силы и замахал руками, демонстрируя направление «сверху вниз». – Ложись! Ложись!

Перед тем как рухнуть в пшеницу, он успел увидеть обращенные к нему, исполненные непонимания и растерянности физиономии своих товарищей. Сообразили? Успели? Сейчас многотонная махина накатит на них и раздавит, вмиг превратив в удобрения для пашни. Бежать бесполезно.

В этой пшенице если тебя засекли, то уже не скроешься. Обзор у этих бронированных «кошек» будь здоров. Эти гадины будут преследовать тебя, пока не сотворят свою жуткую злую шутку. Размажут по земле этаким тонким слоем паштета. Мясо вперемешку с костной массой. Безвозмездная помощь фашистов в адрес вражеских хлеборобов. Успели они или нет? Лязганье нарастает. Он катит прямо на Демьяна. Да, по-другому и быть не может. Прямо на него… Прямо на него…

XXXIII

Рев и лязганье гусеничных траков о катки раздалось совсем рядом. Казалось, руку протяни, и угодишь в хищную многотонную мясорубку. Гвоздев еле сдержался, чтобы не вскочить на ноги и не побежать сломя голову. Он сдержался. В конце концов, он не Ряба и не бегает впереди своих мозгов. Может, действительно стоило отправить в расположение Зарайского? Чертов Сарай, его не поймешь и не угадаешь. Ничего, даст бог, Рябчиков до наших доберется. Может, уже услышали отсюда пулеметную стрельбу.

Хотя вряд ли. У них там канонада не смолкает, так что уши у всех здорово заложены. А вот если Рябчиков до взвода добраться сумеет и про танки немецкие доложит, помощь могут и послать. А могут и не послать. Смотря по тому, что у них там на рубеже творится. Может, немец от артиллерии к танкам и пехоте перешел. Черт возьми, сплошные «может» получаются.

В подошву левого ботинка Демьяна что-то мягко толкнулось. Зарайский, пробираясь по-пластунски, ткнул по ботинку кулаком.

– Пронесло, кажися? – прохрипел он, плюхаясь на подмятую пшеницу возле Гвоздева.

– Вроде… – коротко ответил Демьян.

Следом по проложенному Зарайским коридорчику подполз Фаррахов.

– Мимо пошла… к лес пошла… – проговорил пулеметчик, за дульный тормоз поправляя ствол пулемета, торчащий у него из-за спины.

– Ничего, до Рябы им уже не добраться, – успокаивающе сказал Гвоздев.

– Как там Фома, интересно? – опять начал Зарайский.

– Чего заладили? – буркнул Демьян. – Фома, Фома …

Недовольство его вытекало из того простого факта, что он сам очень сильно беспокоился по поводу Фомина и Артюхова. Успели они преодолеть грунтовку или остались пережидать в лесу? Вся левая сторона поля сейчас охвачена огнем. Там не спрячешься.

Ничего, зря на рожон не полезут. Не такой Фома человек. Голову на плечах имеет. Он и Тюху, если надо, приструнит, доходчиво объяснять он умеет. Переждут сколько надо, а потом в сторону колхоза двинут.

– Тише! – вдруг напрягся и замер Зарайский. – Слышите?

XXXIV

Гвоздев тоже услышал. Из рева танковых двигателей, отхлынувшего в сторону реки, выпростался новый звук. Тарахтящее кудахтанье маломощных движков. Мотоцикл; скорее всего, не один. Тарахтение доносилось с востока, со стороны леса, как раз оттуда, откуда появилась и тройка вражеских «пантер». Мотоциклы заглохли. Раздались кричащие голоса. Какие-то лающие, отрывистые слоги.

– По-немецки чешут… – проговорил Сарай.

Если это были автоматчики, дело принимало худой оборот. Словно в ответ на догадку Гвоздева, раздался протяжный одиночный выстрел, который сразу перехлестнул сочный стук пулеметной очереди, потом еще одной. Потом началась беспорядочная стрельба, в которой одиночные выстрелы перемешались с пулеметными очередями, сухим треском немецких автоматов.