Дневник прожигателя жизни - А. Волоска

при возникновении каких-либо разговоров, признаться, что накануне они переспали с Сашей, не было видно ни капли смущения на их лицах. На моей памяти не было ни одной чумовой тусовки, в которой не был бы он замешан. Его любили буквально все! И не только за позитивный настрой — он ни разу в жизни не отказал в помощи. Я мог бы позвонить ему, сказать, что застрял на Аляске, будучи уверенным на все сто пятьдесят процентов, что он меня выручит. И не ошибется тот, кто скажет, что ему было под силу абсолютно все!

Но жизнь его оборвалась. Когда он с отцом ехал в машине, в них на перекрестке, желая проскочить, на скорости сто пятьдесят километров в час въехала «девятка». Не смотря на то, что удар пришелся на пассажирскую сторону (над Сашей целый день трудились медики, чтобы можно было в открытом гробу его хоронить), отец тоже умер. И виновник этой аварии также не выжил.

Мы идем вдвоем в… пустоте. Только это светлая пустота, а не мрак. Все мутно-белое кругом. Саша в белой рубашке и белых брюках. Он блондин и всегда ходил только в белой одежде. Как и всегда раньше, он улыбается. Никто ни разу в жизни не видел, чтобы он грустил. Саша рассказывает, как хорошо ему живется, у него все замечательно, он не унывает.

— А ты чем занимаешься? — спросил у меня он.

— Убиваю людей. — Почему-то так ответил я.

— Ладно, — он положил руку мне на плечо и улыбнулся во весь рот, — все будет хорошо. Выкарабкаешься.

Голубое небо. И ватные облака плывут по нему.

Я не чувствую своего тела. В голове шумит. Попытка пошевелить хоть чем-нибудь привела к волне резкой невыносимой боли, которая вмиг нахлынула.

Все те же облака. Не понял, отключался ли я от боли или я лишь моргнул. Но сейчас, собрав остатки разума воедино, становиться ясно, что шум в голове это шум проезжающих машин. А это значит, что я недалеко от дороги. Но я не в силах даже головой повернуть, чтобы осмотреться хоть как-то. От воспоминаний того, что произошло, — не знаю когда, — меня начало мутить. Перед глазами все поплыло.

Я с головой засыпан снегом. Я полностью голый. Мне чертовски холодно. Прокапываю руками путь наверх, но снег не кончается. Холод пронизывает до костей.

И опять небо и облака. Если я еще раз вырублюсь, то хочу уже навсегда. Боль и холод — больше я ничего не чувствую. И в ушах вместо шума машин только гул, как от самолетного двигателя. На глазах, видимо от чувства жалости к самому себе, выступили слезы.

Не знаю, сколько времени прошло. Не знаю, был я в чувствах или в беспамятстве. Но я ощутил, как что-то подняло меня. Спустя секунды понял, что это чьи-то руки. Три пары рук куда-то понесли меня. Положили на что-то. Я почувствовал жжение в правой руке и отключился.

Яркий белый свет режет глаза. Я умер? Всегда считал, что нет ни рая, ни ада, что после смерти душа отправляется в небытие. Или же человек, умирая, засыпает навечно, и продолжает жить во снах.

Где я, что я — сказать не могу, и слегка приоткрытыми глазами кроме яркого света ничего не вижу. Голова не поворачивается — сил нет даже на это.

Сознание постепенно начинает активизироваться, и первое, что я понял, это что я жив. Вторая мысль, которая меня посетила — я лежу в каком-то помещении.

Части разума постепенно собираются воедино. Спустя десяток секунд я могу хоть как-то размышлять.

Я жив, я где-то лежу, я голоден, меня тошнит, я без сил. Не могу пошевелить ни одной частью тела, будто мне во все внутренности залили чугун. У меня ничего не болит. Последнее навело мысль, что, может быть я все же мертв, но тут же пришла вторая версии — я в больнице.

И я хочу спать. С этой мыслью я уснул. За короткий промежуток времени я так часто это делаю, что возникает ощущение, что у меня под лопаткой находится кнопка «Вкл./Откл.» и некто ее постоянно нажимает.

Точно сон пересказать не могу, но там были мои родители.

Очнулся от чувства, что кто-то пальцами раздвигает мой правый глаз. Вот и фонарик появился, святящий в него. От этого света глаза захотелось закрыть, но пальцы не давали. Передо мной все плывет, и, склонившуюся надо мной голову разглядеть не могу, вижу только контуры.

— Скажи что-нибудь, — прозвучал голос издалека.

«Где я?», — прозвучало лишь в моей голове, но, в чем уверен точно, губами пошевелил, чтобы сказать это.

Через некоторое время услышал:

— Сейчас нельзя. Он даже говорить не может. — Пауза. — Не волнуйтесь, его состояние стабильное.

И я опять уснул.

Проснулся я как после хорошего сна с пятницы на субботу.

Понадобилось несколько секунд вспомнить, как я оказался в больнице. Я потянулся и с радостной мыслью отметил, что силы начали ко мне возвращаться. Хотя не настолько, чтобы мог мешки с поезда разгружать — чувствовал я себя уставшим и немощным, но это все же лучше, чем ничего.

Я лежал в одиночной палате, а слева от меня у стенки (как же я сразу его не заметил) на стуле сидел пожилой мужчина в белом халате, читал какой-то журнал. Он был крупного телосложения, с короткими седыми волосами, точнее с остатками седых волос — почти всю его голову занимала лысина, — и козьей бородкой. Он сильно напоминал мне Джима Хэкмена.

— Где я?

Только спросил, как обнаружил, что видеть могу только правым глазом.

— Что это?! — я в панике схватился за левый глаз. На нем была повязка. — Вы вырезали мне глаз?!

— Успокойся, — спокойно ответил он, медленно складывая журнал. — Глаз удалось спасти. Как ты уже, наверное, понял, ты в больнице. И ты в хороших руках.

Врач встал и подошел ко мне.

— Не волнуйся, через месяц, а может и раньше, выйдешь отсюда, как ни в чем не бывало. — На его лице появилась улыбка. — Повязку с глаза дня через три уже снимем.

Я постарался привстать, но тут же очень больно стрельнуло в левом боку. Меня скрючило. И еще обнаружил, что на правой руке загипсованы два пальца.

— Тебе лучше лежать в покое, — он проверил пульс на моей руке.

Рядом с койкой установлен огромный агрегат, на котором высвечена целая куча всяких разных показателей. Уверен, что и пульс там тоже показан. А его этот жест с проверкой пульса на руке это лишь показуха