Манная каша - Симолина Пап

– С тех пор, как обо мне заботится моя невеста! – похвастался Ганс.

– Что за чушь ты несёшь! —возмутился капитан.

– Почему у меня не может быть невесты? – обиделся Ганс.

– Хотел бы я взглянуть на эту мартышку! – скривился Лев До-ручки.

Графиня Ариша только плечами пожала, когда Ганс оставил её в дверях наедине с Гретой.

– Вот так мой сын представляет мне свою невесту, – с очаровательной грустной иронией произнесла она.

Грета улыбнулась. Теперь, когда она убедилась, что графиня – милейшая женщина и несчастнейшая мать, ей стало уютно в прекрасном особняке. Ариша пригласила ее в гостиную, приготовила чай из незабудок, подала в фарфоровых чашечках.

– Мне их подарила ее высочество принцесса Инга. У нее тонкий вкус, – невзначай заметила графиня.

И почему-то это обстоятельство – что чашечки имеют замечательную историю, связанную с королевским домом – доставило легкомысленное удовольствие Грете. Впрочем, теперь, когда она очнулась после ночи кошмаров, все радовало и веселило.

Ее удивляло, как сильно Ганс похож на свою красавицу-мать. Только она – такая воспитанная, утонченная, изящная, ясноглазая, а он – бездушный слепок, карикатура.

Грета с наслаждением почувствовала, что избавилась от Ганса, как от наваждения. Завтра, а может быть, и сегодня, его уже не будет в банке с мёдом. Она станет сама носить свой розовый махровый халат, смотреть телевизор, пить апельсиновый сок, мечтать, а главное – учиться. Каждый день посещать таинственную и желанную аудиторию, куда из-за каких-то глупостей она еще не смогла дойти. А Марку Клара как-нибудь объяснит это странное недоразумение. Клара умница, она все может объяснить.

– Я сочувствую тебе, Грета. Неужели правда, что ты решилась заняться моим дураком? – завела беседу графиня.

– Он пошутил, – Грета засмеялась, – мы едва знакомы.

– Я так и подумала! Разве может быть, чтобы девушка с такой чудесной ямочкой на подбородке поступила столь неосмотрительно? Не смущайся, разве сама не знаешь, какая ты хорошенькая? Мне жалко было бы, если бы ты досталась такому барану.

Вошел Ганс, графиня подала и ему чашечку чая из незабудок, продолжая расхваливать Грету.

– Какая она грациозная, ты посмотри, как она сидит, как держит ложку, как улыбается, как вьются ее волосы! А как краснеет! Такая девушка не пойдет за тебя, Ганс, потому что ты ни на что не годен.

– Только что мне это самое талдычил папаша. Может, не стоит? – отрезал Ганс.

– Тебе нужно повторять это всегда. Потому что ни одна девушка не станет связываться с тобой, и ты вечно будешь сидеть на шее у родителей.

– Чего вы от меня хотите? – истерически завопил Ганс. – Заведите себе собаку и мучайте ее. Я вам не собака.

– Как тебе не стыдно? – возмутилась Грета.– В таком тоне нельзя говорить с мамой.

– А вот так делать – можно?

Ганс задрал рубашку. Его живот, грудь, спина, были исцарапаны.

– Это папаша теркой для пяток.

Графиня взвизгнула.

– Иди отсюда и не показывайся мне на глаза, пока не заживут твои противные болячки!

Она вытолкала сына за дверь.

– Не обращай внимания, – проворковала графиня, подавая Грете тарелочку с красиво сервированной пареной репой, – его фантазия работает только в одном направлении.

Перед Гретиными глазами плыли чашечки, в ушах позванивали ложечки. Она нашла в себе силы вежливо отказаться от паренной репы. Извинилась, неуверенно встала и вышла вслед за Гансом. Он ждал ее в холле.

– Хочешь быть представленной моему отцу, капитану До-ручки? – съязвил Ганс, – он ждет. Обаятельный мужчина.

Они молча оделись, вышли под дождь и побрели домой.

– На тебя произвел впечатление вид крови? Какая же ты слабонервная, – хихикал Ганс, – это все пустячки. Бывает гораздо хуже. Когда он кусается своей вставной челюстью. Мне кажется, если бы я мог играть на виолончели, мне было бы легче смириться с действительностью.

– Обещаю тебе сделать все возможное, чтобы у тебя была виолончель, – поспешила заверить его Грета, – если понадобится, я попрошу тётю.

– А учитель? Ведь когда будет виолончель, понадобится ещё учитель?

– Я попрошу Марка позаниматься с тобой.

– На Марка я не соглашусь. Он не умеет играть и задается. И он будет ко мне приставать!

– Ах, да, я и забыла. Не переживай. Мы найдем другого учителя.

Дождь всё не унимался. Вечером зашла Клара. Если других людей струи дождя несколько приминают, делают смешными и беспомощными, то Кларе они придали блеску. Она сияла сильнее, чем обычно, если это только возможно! Сияли темные глаза – такие же, как у брата-виолончелиста, сияли волосы – темное каре, сияло черное платье, и сияли бесконечные браслеты на длинных змееподобных руках. И в руках этих она принесла цветы, которые излучали настоящее фосфорическое сияние. Она протянула букет Грете и расцеловала. А лавландцы, как финны или эстонцы, попусту не целуются.

– Что такое? – удивилась Грета.

– Марк мне все рассказал.

– Я не понимаю. Что рассказал?

Грета была смущена и встревожена.

– Тысяча троллей! Что ты выходишь замуж.

– И ты поверила? – прошептала Грета.

– Почему же нет? Люди иногда сходят с так называемого ума. Это вполне могло произойти вчера по дороге на концерт. Или во время первого, предположим, отделения. Ведь днем ничего такого ещё и близко не было?

Грета выглядела жалко. Но вся ее растерянность – ничто по сравнению с тем, что испытывал Ганс, топчась в прихожей. Он не знал, следует ли ему обидеться, надеть плащ и уйти – или лучше пока помедлить.

– Прекрати издеваться над Гретой. Я буду ее защищать, – нервно проговорил он, решив вести себя по-рыцарски.

Грета заметила, что они с Кларой проявили непростительное пренебрежение к бедному Гансу. Они уже нырнули в кресла, а он топтался в прихожей.

– Ганс, ты только взгляни, какие цветы принесла нам Клара! – весело заметила Грета.

– Это она тебе принесла. А меня обозвала сумасшедшим. За то, что я на тебе женюсь.

– Да нет, это меня! Меня она обозвала! – принялась успокаивать его Грета.

– Кстати, мои тебе поздравления, чудо! – обратилась Клара к Гансу. – Уверен ли ты, что принесешь так называемое счастье моей подруге? Ты об этом еще не думал? Конечно, успеешь подумать. Наверное, что-то в тебе всё таки есть, раз ты ей понравился. На свете ведь всякое бывает…

Ганс всё ещё недоумевал – нужно уйти и хлопнуть дверью, или, может быть, запустить в эту самоуверенную дылду чем-нибудь тяжелым?

– Клара, с ним так нельзя говорить. Он очень чувствительный, – предупредила Грета.

– А почему я должна думать о его чувствительности? – возмутилась Клара, – я волнуюсь… Что тут, в конце концов, происходит?

– Да ничего! Ганс вчера на концерте пошутил…

Чистая правда! Вчера Ганс всё напутал. А сегодня Грета пообещала ему виолончель, и ничего более…

– Так вы не женитесь? – уточнила Клара.

– Как ты могла подумать? Конечно, нет.

– Тысяча троллей! – Клара, с обычной своей непосредственностью, опять бросилась целовать Грету.

Ганс понял – пора обидеться и уйти. Но Грета вовремя спохватилась.

– Ганс, Клара принесла шипучую манку. У неё пробка очень опасная. Нам без мужской помощи не обойтись!

Он колебался. Но Клара неожиданно встрепенулась, бросилась к нему, и тоже расцеловала.

– Прости, Ганс, что я наговорила всякой чепухи. Я действительно поверила. Ну, а ты – так называемый молоток!

Извинения Клары были приняты. Ганс взялся за бутыль. Грета зажгла свечи. Фрукты и манная каша заиграли и заискрились в отблесках их крошечного пламени. Вскоре опьяненные девушки и разомлевший Ганс уже вели задушевные беседы. При свечах всё казалось уютно и весело. Клара смеялась.

– А знаете, почему так весело не жениться? Все еще предстоит. Впереди – обоз времени. И можно, так сказать, мечтать. Всякое бывает на свете. Хорошо мечтать! Вот и мы с Карлсоном тоже подумали…

– Надо же, – всплеснула руками Грета, – о чем?

– Карлсон – ничего мужичок, – одобрил Ганс, – не то что тот тип с виолончелью…

– Так застенчиво, так вежливо, так старомодно! Пожениться, переехать к нему на ферму. В общем, прощай парикмахерская!

Надо сказать, что нет в мире причёсок заковыристее наших лавландских. Многотысячелетняя традиция придаёт объем мысли в моде, и завихряется на наших головах особым образом. А самыми завёрнутыми ходят сами девушки-парикмахерши. Они презирают всех, у кого волос не густой, всех, кто недостаточно этот волос лачит, кто пренебрегает папильотками, муссами и пенками, всех мочалок, всех, у кого пробор, у кого лесенка или лохмы. Лысых они и за людей не считают. Крайние максималистки – эти чесальщицы. Клара, конечно, была среди них, как Карл среди фермеров – исключением.

– Я согласилась, – призналась Клара.