Мистерии (пер. Соколова) - Кнут Гамсун

— Куда вы хотите пройти? — сказала она и смѣрила меня глазами.

"Я снялъ шляпу и стоялъ такъ съ непокрытой головой, а пока стоялъ, мнѣ пришло въ голову сказать:

— Будьте такъ добры, скажите мнѣ, пожалуйста, только навѣрняка, точно скажите: какое разстояніе отсюда до города?

— Этого я не знаю, — отвѣчала она:- отсюда я не могу вамъ сказать, но первое жилье, до котораго вы дойдете, будетъ домъ священника, и оттуда до города останется четверть мили. — Тутъ она хотѣла было уйти.

— Очень вамъ благодаренъ, — сказалъ я;- но если домъ-священника будетъ по ту сторону лѣса и если вы направляетесь въ ту же сторону, а можетъ и далѣе, то позвольте мнѣ проводить васъ; солнце уже сѣло, позвольте я понесу вашъ зонтикъ. Я не стану приставать къ вамъ, не стану даже вовсе говорить если хотите; позвольте мнѣ только итти рядомъ съ вами и прислушиваться къ щебетанію птицъ. Ну, подождите, подождите немножко! Отчего вы убѣгаете?

"А когда она все-таки побѣжала, не слушая меня, я побѣжалъ за ней, чтобы заставить ее слушать, и закричалъ:

— Чортъ бы побралъ ваше лицо, если оно не произвело на меня сильнѣйшаго впечатлѣнія!

"Но тутъ она такъ дико помчалась, что черезъ двѣ минуты исчезла у меня изъ глазъ; свою свѣтлую косу взяла она при этомъ просто въ руку. Никогда не видѣлъ я ничего подобнаго.

"Да, вотъ какъ оно было. Я не хотѣлъ ее обидѣть, ничего злонамѣреннаго у меня и въ мысляхъ не было. Пари готовъ держать, что она любитъ своего лейтенанта; мнѣ и въ голову не приходило пристать къ ней съ какой-нибудь этакой цѣлью; но это хорошо, все это очень хорошо; ея лейтенантъ, быть можетъ, вызоветъ меня на дуэль, хе-хе, онъ сговорится съ судьей, съ Хардесскимъ судьей, и оба вызовутъ меня.

"Впрочемъ надо бы узнать, заботится ли судья о томъ, чтобы приготовить новый сюртукъ Минуттѣ? День я еще могу ждать; можетъ быть, подожду еще два дня: если-же онъ и черезъ два дня этого не сдѣлаетъ, придется ему напомнитъ… Да, но почему именно я долженъ напоминать ему объ этомъ? Что мнѣ-то за дѣло? Вотъ я и опятъ уже принялся за то же: опять не во-время сую носъ въ чужія дѣла; но этому надо положить конецъ. Даю честное, благородное слово: этому надо положитъ конецъ! Точка. Нагель.

"Требовалъ что ли кто-нибудь, чтобы я тоже вставилъ свое словцо тогда въ клубѣ, когда они собрались спорить о религіи? Ничего подобнаго. Ничего подобнаго. Никто и не спрашивалъ моего мнѣнія. — Отчего же я не далъ молодому человѣку выложитъ всѣ свои отмѣнные доводы? Онъ много зналъ и хорошо говорилъ, онъ дѣлилъ солнце и вѣтеръ пополамъ между людьми и Богомъ и объявлялъ себя единомышленникомъ Драйдена и Спинозы. Къ чему тутъ было придраться? А къ чему было придраться въ рѣчи слѣдующаго оратора, городского инженера? Онъ пошелъ нѣсколько дальше, но соблюдалъ однако-же величайшую умѣренность въ своемъ образѣ мыслей. Когда онъ вскочилъ на столъ и сталъ требовать письменнаго доказательства существованія Бога, онъ все же производилъ сильное впечатлѣніе: два старичка кивали и соглашались съ его мнѣніемъ; коротко и ясно — всѣ были единомышленниками въ этомъ вопросѣ, хе-хе! Если бы я тогда удержалъ языкъ за зубами и занялся бы собственными дѣлами! Вѣдь меня лично ни чуточки не задѣвало то, что дѣлалось въ клубѣ; такъ нѣтъ же: я всталъ и надѣлалъ глупостей и привелъ всѣхъ ихъ въ смущеніе. Ужъ, кажется, я всталъ и вступился въ разговоръ съ видомъ величайшей почтительности, но это нисколько не помогло: я одурачилъ ихъ всѣхъ, и наконецъ меня вытолкали за дверь, хе-хе-хе!

"Нѣтъ, никогда не слѣдуетъ снимать печати молчанія. Надо бытъ торговцемъ гастрономическими товарами, и ощупывать колбасу и созерцать сало, и сочно тянуть слова нараспѣвъ, и цитировать Гюго. Надо имѣть лошадей и экипажи и контору въ городѣ, вести себя по-человѣчески, заводитъ связи, принимать вліятельныхъ особъ, составлять карьеру, обзавестись домомъ и женой и завести собаку. Точка. Нагель.

"Да, домъ! Господи Боже, имѣть домъ! да еще и жену! я бы каждый день благодарилъ Бога и бѣднымъ бы давалъ что-нибудь, если бы только были у меня средства. Я видалъ здѣсь бѣдную женщину, которая смотрѣла на меня съ такимъ стыдомъ, какъ будто хотѣла попроситъ меня о чемъ-то. Однако она ничего не сказала. Ея глаза преслѣдуютъ меня всюду, хотя волосы ея сѣды; четыре раза сворачивалъ я съ дороги, чтобы только не повстрѣчаться съ нею. Она не стара, не отъ старости посѣдѣла; ея рѣсницы еще страшно черны, ужасно черны, такъ что глаза ея изъ-подъ нихъ такъ и мечутъ искры. Она почти всегда носитъ подъ передникомъ корзиночку и, должно быть, отъ этого-то она такъ и стыдится. Когда она уже пройдетъ мимо меня, я оглядываюсь и вижу, что она проходитъ на рынокъ, вынимаетъ изъ корзиночки нѣсколько штукъ яицъ и продаетъ эти два-три яичка кому придется, послѣ чего точно такъ же съ корзиночкой подъ передникомъ возвращается домой. Она живетъ въ крохотномъ домишкѣ внизу у пристани. Домикъ одноэтажный и не оштукатуренъ. Однажды я увидалъ ее въ окнѣ; на окнѣ нѣтъ занавѣски, я увидалъ тамъ только два бѣлыхъ цвѣтка, а она долго стояла у окна и пристально смотрѣла на меня, пока я проходилъ мимо. Богъ вѣсть, что это за особа, но ручки у нея маленькія, маленькія. Я, конечно, могъ бы подать тебѣ милостыню, бѣловолосая дѣвушка, но мнѣ хотѣлось бы помочь тебѣ, помочь какъ слѣдуетъ.

"Я впрочемъ очень хорошо знаю, отчего твои глаза такъ преслѣдуютъ меня, я тотчасъ же это понялъ. Рѣдко случается, чтобы юношеская любовь откликнулась бы послѣ такого долгаго времени, прежде чѣмъ успѣешь это сообразить и замѣтитъ. Но у тебя нѣтъ ея милаго лица, и ты гораздо старше ея. Ахъ, да вѣдь она все-таки вышла замужъ за телеграфиста и уѣхала въ Кабельнаагъ! Господи Боже! Ну, да сколько головъ, столько и умовъ; я не могъ добиться ея любви и не овладѣлъ ею. Тутъ ужъ ничего не подѣлаешь… Такъ! Часы бьютъ половину одиннадцатаго… Нѣтъ, нѣтъ, тутъ ничего не подѣлаешь. Но если бы ты только знала, съ какой теплотой я всегда, всѣ эти двѣнадцать лѣтъ о тебѣ вспоминаю и никогда… Хе-хе! Въ сущности я во всемъ виноватъ самъ; она тутъ не при чемъ. Тамъ, гдѣ другіе съ пріятностью вспоминаютъ о комъ-нибудь одинъ этакъ годикъ, а потомъ баста, тамъ я хожу вокругъ да около, а потомъ еще десять лѣтъ о ней думаю. Уфъ!

"Впрочемъ, отчего бы не могъ я такъ же точно оказать настоящую помощь бѣлой торговкѣ яйцами, какъ и подать ей милостыню? Вотъ у меня капиталъ, изъ котораго я могъ бы почерпнутъ на это дѣло: шестьдесятъ двѣ тысячи кронъ за имѣніе, и это тотчасъ прямо въ руки. Хе-хе-хе-хе! Чтобы убѣдиться въ этомъ, мнѣ стоитъ только бросить взглядъ на столъ, на три высокоцѣнныхъ документа, переданныхъ по телеграфу.

"…О, Господи ты Боже мой, что за причуда, что за дурачество! Да, да, мы — агрономы, капиталисты; нельзя же продать такъ, по первому предложенію, нѣтъ, нужно дремать надъ этимъ да раздумывать. Такъ-то мы поступаемъ; надо сначала собраться. А между тѣмъ ни одна душа не удивляется этому, потому что вся эта выходка на видъ такъ груба, такъ сумасбродна. Нѣтъ. Чортъ бы меня побралъ, если бы я самъ не сказалъ тотчасъ же, что въ этой глупости дѣло нечисто. Человѣкъ! оселъ тебѣ имя! Всюду можно водить тебя за носъ. Ахъ, да! Ну, тутъ я прозѣвалъ. И баста!

"Къ тому же изъ моего жилетнаго кармана торчитъ, напр., кончикъ скляночки; это — лѣкарство, синильная кислота; я ее прячу отъ любопытныхъ, и у меня не хватаетъ мужества принять ее. Для чего же я въ такомъ случаѣ держу ее при себѣ и зачѣмъ я ее пріобрѣлъ? Все это вздоръ, одинъ вздоръ, современное декадентское вранье, реклама и безвкусіе. Фу!..

"Или возьмемъ хотъ эту непростительную исторію съ моей медалью за спасеніе. Я ее, какъ говорится, честно заслужилъ; да, да, суешься во все понемножку, спасаешь и людей. Только Богъ знаетъ, было ли это на самомъ дѣлѣ добрымъ поступкомъ съ моей стороны. Разсудите сами, милостивыя государыни и милостивые государи: стоитъ на набережной молодой человѣкъ и такъ рыдаетъ, что плечи у него такъ и ходятъ; когда я обращаюсь къ нему съ рѣчью, онъ растерянно глядитъ на меня и вдругъ ускользаетъ внизъ, въ пароходный залъ. Я слѣдую за нимъ, онъ уже исчезъ въ каютъ. Я просматриваю листокъ записи пассажировъ, доискиваюсь этого человѣка и вижу, что онъ собирается въ Гамбургъ. Это все въ первый вечеръ. Я все время держу его подъ надзоромъ, я подстерегаю его на опасныхъ мѣстахъ и заглядываю ему въ лицо. Зачѣмъ я все это продѣлываю? Милостивыя государыни и государи, разсудите сами! Я вижу его слезы; что-то повидимому мучаетъ его ужасно, и иногда онъ съ безумнымъ, растеряннымъ видомъ заглядываеть въ глубину. Что мнѣ за дѣло до этого? Ровно никакого дѣла, положительно никакого, ну вотъ, теперь и судите сами; не стѣсняйтесь, пожалуйста! Проходитъ дня два: вѣтеръ такъ и воетъ, море такъ и ходитъ. Ночью въ два часа онъ является на нижнюю палубу, а я уже лежу тамъ, спрятавшись, и подстерегаю его. Луна бросаетъ странный, желтоватый свѣтъ на его лицо. Ну и что же? Онъ оглядывается на всѣ стороны, вытягиваетъ передъ собою руки и прыгаетъ черезъ бортъ ногами впередъ. Онъ однакоже не въ состояніи удержаться отъ крика. Пожалѣлъ ли онъ о своемъ рѣшеніи? Или стало ему страшно въ послѣднее мгновенье? Если нѣтъ, то зачѣмъ же онъ крикнулъ? Милостивыя государыни и государи, что бы вы предприняли на моемъ мѣстѣ? Отвѣтъ я всецѣло предоставляю вамъ. Быть можетъ, у васъ хватило бы благороднаго мужества, хотя и не безъ примѣси колебанія подъ конецъ, пощадитъ несчастнаго, или продолжали бы тихо лежать въ своемъ углу; я же ору, что есть силы, бѣгу на капитанскій мостикъ, потомъ точно такимъ же путемъ кидаюсь въ воду, какъ только возможно быстрѣе, головой внизъ. Я бьюсь въ водѣ какъ безумный, бросаюсь во всѣ стороны и слышу, что наверху на пароходѣ раздаются отчаянные крики. Вдругъ я натыкаюсь на его руку, которая еще сильно напряжена, съ вытянутыми пальцами. Онъ еще немножко работаетъ ногами. Прекрасно. Я хватаю его за загривокъ, онъ становится все тяжелѣе и тяжелѣе, онъ опускается и не двигается, подъ конецъ онъ однакоже дѣлаетъ прыжокъ въ сторону, чтобы освободиться. Я кружусь съ нимъ, море заливаетъ насъ обоихъ съ головою; у меня уже темнѣетъ въ глазахъ. Что мнѣ было дѣлать? Я скрежещу зубами и проклинаю этого оголтѣлаго малаго, но крѣпко держу его, пока наконецъ не является лодка. Что бы вы сдѣлали? Я спасалъ его, какъ неуклюжій, безпощадный медвѣдь; ну, и что же? Да, этого я уже не предоставляю вашему обсужденію, милостивыя государыни и государи. Этого вамъ ужъ не придется распутывать вашими ручками, затянутыми въ прелестнѣйшія лайковыя перчатки. Что мнѣ за дѣло до этого? Но предположимъ. что человѣкъ сильно дорожилъ тѣмъ, чтобы не ѣхать въ Гамбургъ? Въ этомъ-то и есть узелъ всего! Но медаль! Эта медаль за дѣло достойное, и я ношу ее въ карманѣ и ни въ какомъ случаѣ не брошу ее подъ ноги свиньямъ. Это также вы можете разсудить! Разсуждайте объ этомъ, какъ хотите, мнѣ-то что за дѣло, чортъ побери? Все это вообще такъ мало меня задѣваетъ, что я съ тѣхъ поръ ни разу даже и не вспомнилъ о несчастномъ человѣкѣ, хотя онъ навѣрно живъ и сейчасъ. Отчего онъ тогда это сдѣлалъ? Можетъ быть, отъ несчастной любви; въ самомъ дѣлѣ, можетъ быть, тутъ была замѣшана женщина, не знаю; да и къ этому я совершенно равнодушенъ. Баста!..