Минуты будничных озарений - Франческо Пикколо

упомянул кубинскую гадалку, этого не делала даже наша дочь, которая лишь поглядывала на нас вопросительно и, быть может, не без страха, открывая дверь, спрашивала: «Кто там?» (Она спрашивала это всегда, но теперь ее голос подрагивал и звучал неуверенно.) Моя жена вспомнила историю с гадалкой вслух лишь однажды, когда мы сидели вдвоем перед телевизором и она вдруг неожиданно сказала ни с того ни с сего: «В любом случае, думаю, что никогда в жизни не полюблю никого другого сильнее, чем тебя». В ответ я промолчал, но ничего подобного больше ни разу от нее не слышал. Так или иначе, эти ее слова означали, что она чувствует себя уже в новой жизни и говорит обо мне с ностальгией, даже с уважением.

Лето оказалось самым трудным временем. Ей пришлось впервые откровенно поговорить со мной о пророчестве. «Сейчас самый подходящий момент, – сказала она, – все на море, голые, загорелые, веселые». В общем, она спросила в упор, думаю ли я ехать отдыхать с детьми, а она поедет с подругами.

– Поскольку это неизбежно, то, чем раньше это произойдет, тем лучше.

– Согласен, но, если этому суждено случиться, это случится и тогда, когда мы будем отдыхать вместе.

– Да, но нынешнее лето кажется мне решающим.

Так мы перепирались, но недолго – я сдался с самого начала и хотел одного: чтобы она помнила о неизбежности пророчества и о том, что оно будет искать ее, а не она его. Вот и все.

Я до сих пор не знаю, что там было в ее поездке на отдых с подругами, но знаю, что она не встретила мужчину, которого полюбила бы и ради которого рассталась бы со мной. Как я заметил, вернулась она в другом расположении духа – более грустная, чем обычно, и наша повседневная жизнь зависела теперь от ее настроения. Она чаще уходила из дома, возвращалась все позже и всегда недовольная, нервная. Грубила мне и детям, теряла контроль над собой.

Первого октября она подошла ко мне и сказала: «Уже октябрь». В глазах у нее стояли слезы, и вид у нее был усталый, разочарованный. Она не сочла нужным объяснять мне, почему это сказала, к тому же мы избегали возвращаться к разговору о лете. Два человека, живущие вместе, могут обходиться без лишних слов.

Я сказал:

– Осталось три месяца.

Она сказала:

– Осталось всего три месяца.

Я понял, что в тот день на Кубе гадалка подарила ей надежду, обещание нового счастья, в которое она всецело поверила, и теперь начинала бояться, что пророчество не сбудется. Я подумал, что было бы хорошо, если бы она не постеснялась признаться мне, именно мне, в своем отчаянии. Она жаждала этой новой любви, новой жизни, обещанной ей, но не искала ее (по крайней мере я считал, что не искала… Господи, я не знаю, может быть, и искала, и тогда пророчество гадалки сулило ей освобождение); та сказала ей, что до конца этого года она полюбит кого-то, будет любима и они счастливо заживут вместе. А теперь? Что ей оставалось думать теперь – за три месяца до истечения срока, обещанного гадалкой?

Пора было помочь ей. И мы принялись за поиски. Мы значительно увеличили число светских выходов, стараясь не показывать, что мы дружная пара, распускали слухи о кризисе в наших отношениях. Она хотела, чтобы я рассказывал всем, что изменяю ей, что полюбил другую, поскольку это, по ее мнению, развязало бы ей руки, заставило бы окружающих думать, что моя жена мстит мне, а значит, ситуацией немедленно воспользовались бы мужчины. Я не соглашался, настаивая на том, что влюбиться следовало ей, а не я должен был притворяться влюбленным, чтобы услышать от нее в тот день, когда мы нашли бы его: «Ты это заслужил». На это я как можно более убедительно сказал, что она должна встретить мужчину не для того, чтобы трахаться с ним, – они должны полюбить друг друга и начать жить вместе, что не одно и то же. Она настаивала на своем, говоря, что секс был бы только началом, а дальше кто его знает.

Неделя шла за неделей, новостей на этом фронте не было. Были какие-то робкие попытки, сообщения в телефоне, даже один блистательный диалог. Ничего серьезного. В ноябре она впала в отчаяние, и я вместе с ней. Мы приглашали людей на ужин, она ходила танцевать, ходила на концерты, на презентации книг. Мы вместе ездили на мопеде, и я спрашивал ее: «Этот? а этот? а этот?» Даже когда я был один и мне встречался интересный мужчина – вообще-то времени оставалось в обрез, где там перебирать кавалерами, все мужчины казались мне интересными, – я рассказывал ему о жене, показывал ее фотографии, всячески расписывал ее достоинства. Я не мог ходить вокруг да около, поэтому спрашивал прямо: «Почему бы тебе не поужинать у нас?» – и думал, что сам уйду вместе с детьми, оставив ее наедине с ним. Интересно, что эти мужчины думали обо мне…

Рождественский вечер мы провели скучно. Дети были в веселом настроении, пока не увидели, что мать плачет. Дочка поняла почему и обняла ее. Оставалось еще несколько дней. Жена перестала уходить из дома, рано ложилась спать. В новогоднюю ночь она заснула в десять часов.

Первого января, когда она, лежа рядом со мной, открыла глаза, в ее взгляде я увидел тоску, не легкую грусть, как обычно говорят, а самую настоящую тоску. И создавалось впечатление, что в минувшем году миновала молодость, не осталось надежды и желания заглядывать в глаза каждому мужчине, чтобы понять, он ли это.

Мы с женой остались вместе, и, следовательно, пророчество кубинской гадалки не сбылось. Мне хотелось сказать жене, что, если она не встретила мужчину, которого полюбила бы, страсть соединит ее с ним в ближайшие годы, но я промолчал, чтобы не нервировать ее.

Не знаю, на что и надеяться. Она моя жена, и я искренне ее люблю, желая ей счастья, в возможность которого она, как мне кажется, больше не верит. И если так думает она, так думаю и я. И разумеется, пророчество не имело в виду меня, поскольку, во-первых, гадалка это исключала и, во-вторых, потому что я за этот год совсем не изменился, а если и изменился, по крайней мере, хуже не стал, а моя жена не влюбилась в меня снова, ни капельки, более того, неприязнь, какую испытывают по отношению к человеку, с которым живут много лет, выросла, стала очевидной и проявлялась все чаще, заметная всем.