Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?! - Дмитрий Соколов-Митрич

– Как вас здесь содержат?

– Этому режиму я ничего не могу сказать. Содержат меня нормально, обращаются нормально, кормят нормально, претензий у меня нет.

– Я не о соблюдении режима, а о строгости.

– К строгости я никаких претензий не имею. То, что я должен делать, я выполнял и буду выполнять, против ничего я не имею.

– Вы живете здесь с двадцать седьмого августа прошлого года. Вы ощущаете в себе какие-нибудь неадекватные изменения?

– Нет, этого я не могу сказать. По сравнению с тем, что со мной делали в СИЗО, здесь очень хорошо.

– А что было в СИЗО?

– Вы не знаете? Я тогда расскажу. Как я до этого учреждения дошел, я не знаю. Я большую часть времени в сознании не был. Все было со мной, все было. Просто не сдох я почему, я не знаю. В этом учреждении я немного пришел в себя, правду сказать. Тут обращаются нормально, кормят нормально, претензий у меня к этому учреждению нет.

– Говорят, вы заболели туберкулезом.

– Да, еще в СИЗО. У меня закрытая форма.

– Вы общаетесь с сокамерниками?

– Вместе сидим, вместе находимся. Так, радио слушаем, книги читаем, газеты. Сначала я по-русски плохо читал, а теперь хорошо научился. Коран я не читаю, потому что не знаю по-арабски, я «Талисман» читаю – это молитвы.

– Раскаиваетесь?

– Не понял вас.

– Жалеете о том, что совершили?

– Правду если сказать – преступления я не совершил. А кто нас довел до этого, они должны за это отвечать. У нас были избраны президент, парламент, министерства, все было у нас – мы им подчинялись. Люди ведь ничего не знают, люди подчиняются власти. Я убил в то время, когда был президент Дудаев, Джохар Дудаев.

– Семья вас навещает?

– Да, письма пишут, посылку высылают. Один раз жена приезжала, дядя приезжал.

– О чем вы разговаривали?

– Главное – увидеться. А вообще-то я себя в данный момент считаю покойником. Они так не считают, они еще надеются.

– Лечат вас здесь достаточно хорошо?

– Да… лечат… достаточно…

Когда Темирбулатов снова встал в позу Ку, я увидел на полу его слезы.

Кривая Силье

Замполит Алексей Трибушной, медик по образованию, дал диагноз увиденному с точки зрения теории стрессов.

– Есть такой канадский ученый Джин Силье. Он вывел общее действие стресса на организм человека – так называемую кривую Силье. По этой кривой здесь проходят все. За два года тридцать человек уже дошли до кладбища. Первый год, как правило, человек живет познанием этих условий и себя в этих условиях. Потом еще года три идет период стабилизации, в это время человек похож на робота, он выполняет команды не задумываясь. Далее – два пути. Если человек адаптируется, он сможет и дальше быть роботом. Если нет – идет довольно быстрое угасание. И умственное, и физическое. Воспаление лимфатических узлов, изъязвление желудочно-кишечного тракта, разрастание коркового слоя надпочечников. Те четверо еще в стадии познания. Они надеются и верят. Темирбулатов уже вошел в фазу стабилизации, достиг, так сказать, полного Ку.

– Вам их жалко?

– Нет. Знаете, в детстве у меня были голуби. Я их холил, лелеял, любил. И вот как-то раз мою голубятню взломали, голубей унесли, а птенцы, оставшиеся без родителей, погибли на моих глазах. Для меня это был такой шок! Почему? Я их воспитывал, выкармливал, любил, а кто-то, кому на все это наплевать, вот так пришел и сделал. Наверное, поэтому я пошел в исправительную систему. И когда во мне просыпается сострадание, я вспоминаю этих голубей.

– Зря вы вообще приехали писать о них, – сказал на прощание директор колонии Рафис Абдюшев. – О них не надо писать, их надо просто забыть. Так и напишите: «Все, забудьте». Наши сотрудники хотя и работают за две тысячи рублей в месяц, но свой долг знают и никогда никого отсюда не выпустят. От вас требуется лишь одно: вычеркнуть этих людей из памяти. Считайте, что они уже не на Земле, считайте, что они уже в космосе.

Профессиональные соображения

Вот многие спрашивают про журфак. А нужен ли он вообще, чтобы стать репортером в частности и журналистом вообще?

Я сам окончил журфак, но ответ на этот вопрос дам неоднозначный.

Не знаю, как в других университетах, но в моем МГУ журфак был самым бестолковым из всех факультетов. Учиться на нем было одно удовольствие – потому что на нем можно было и вовсе не учиться. Но именно по этой причине учиться хотелось, и лично я на журфаке научился многому, но только не тому, как работать журналистом.

И дело тут даже не в профессиональном уровне преподавателей предметов, связанных с профессиональной ориентацией (хотя Прохорова вспоминаю с содроганием). Дело просто в том, что журналистика – это не наука, а сфера чистой практики. Тут трудно чему-то научить теоретически. Это ремесло. Ну можно дать какие-то профессиональные азы, заставить вызубрить закон о СМИ и привить нормы журналистской этики. Но это все помещается в один семестр, а потом надо просто тащить людей в редакции и погружать в работу. Или же наоборот – приглашать в аудитории известных журналистов, чтобы они делились собственным опытом, пусть противоречивым, но заставляющим задуматься о профессии всерьез и надолго. А совсем хорошо – делать и то и другое.

Лучшие из наших преподавателей так и делали – например, Галина Викторовна Лазутина, у которой я учился.

В «Русском репортере», где я сейчас работаю, выпускников журфака ровно двое – я и Юля Гутова. Остальные – бывшие и действующие педагоги, философы, социологи, биологи, военные переводчики и еще хрен знает кто. И это нормально. Во многих передовых странах мира, например, вообще нет никаких журфаков. В СССР они появились искусственно – это был такой фильтр, через который пропускали будущих журналистов, чтобы у них были правильные головы. В постсоветское время на волне моды факультеты журналистики страшно расплодились, но я в общем-то не против. Пусть будут.

Журфак – вещь абсолютно безвредная. Это такой филфак-лайт, он помогает будущему журналисту быть не совсем идиотом. На моем факультете, например, была очень сильная кафедра русского языка (спасибо Розенталю), не менее сильная кафедра литературоведения (спасибо Богомолову), хорошая кафедра зарубежной литературы (да-да, Балдицын) и еще много чего замечательного.

Кроме того, после факультета журналистики психологически легче входить в профессию. Ты избавлен от комплекса неполноценности, и у тебя есть друзья, с ними прорубать себе дорогу проще. Журфаковские дружеские связи – они будут помогать на протяжении всей жизни.

Но вот главная ловушка журфака – это комплекс ПОЛНОЦЕННОСТИ. Это когда, окончив вуз, будущий журналист приходит в редакцию и говорит: «Я журналист, вот диплом, берите меня на работу, но только на хорошую зарплату, потому что диплом красный». Это очень смешно.

Диплом журфака – это вообще такая вещь, которую надо сразу после получения засунуть в укромное место и вспоминать про него только при оформлении ипотечного кредита. Я не знаю ни одного вменяемого редактора, который, общаясь с потенциальным сотрудником, попросил бы его показать документ о профильном образовании.

Потому что сейчас, когда вы окончили вуз, ваше обучение только начинается. И будет продолжаться всю оставшуюся жизнь. И вообще – странно, что вы дожили до пятого курса и до сих пор не в штате какого-нибудь СМИ или хотя бы не в числе его постоянных авторов. Надо было уже курса с третьего прогуливать пары и работать, работать.

На журфаках, как правило, преподают умные люди, они все понимают.

Постарайтесь овладеть слепым десятипальцевым методом работы на клавиатуре – этому, кстати, учат на журфаках.

Когда скорость набора текста отстает от скорости мысли – это не есть хорошо. В результате мысли тормозят и путаются.

Кроме того, скоропись – это лишняя возможность избавиться от жалости к собственному тексту.

Репортаж начинающего журналиста очень легко узнать по количеству «следов»: «Мы пошли туда, а потом сюда», «Мы пытались туда прорваться, но нас не пустили», «А еще нас сюда не пустили и туда не пустили, а вот сюда пустили», «Таксист мне поведал вот что», «Потом мы долго пили чай и батюшка рассказывал много всякого, о чем и не рассказать», «А потом мы долго пили водку и мои собеседники рассказывали, как хорошо пить водку с таким человеком, как я»… Не надо превращать репортаж в отчет о командировке. Нельзя выворачивать сцену кулисами в зрительный зал. Никто смотреть не будет.

Репортаж – это шоу. Даже если у вас от темы дрожит кадык и на глаза наворачиваются слезы, нужно набраться хладнокровия и работать с материалом именно как с материалом, а не как с собственными эмоциями или фактами своей тысячу раз никому не нужной биографии. Все технические подробности собственного труда имеют значение лишь в том случае, если они имеют принципиальное значение для раскрытия темы, но в девяносто девяти случаях из ста они значения не имеют. К той массе увиденного, услышанного и пережитого, что вы привезли из командировки, нужно уметь относиться как к тому камню, от которого Микеланджело предлагал отсечь все лишнее, чтобы получилась скульптура.