С августа по ноябрь - Иоланта Ариковна Сержантова

так что тот, хотя и счёл бы за лучшее остаться неприметным, с удовольствием разглядывал своё отражение в глазах ежа, который вовсе не был ценителем изящного, но просто был уже чересчур сыт.

Задался день, с самого вечера задался.

Запомнить…

На дне хрустального бокала рассвета слабо колышется нежная, прозрачная песнь. То не ветер, — волчица делится с кумой, что живёт на другом краю леса, новостями и верным средством, как уговорить малышей не шалить. Чем отплатить ей за прелесть этого утра? Как дать понять, что, не вмешайся она в монотонность его течения, не запомнить всего ни за что.

Ни притаившихся на ветвях груш, — мелких, крепких, розовощёких, таких, что откусишь, да не покажешь виду, что невкусны, дабы потрафить их стараниям сохранить своё право быть самими собой.

Ни хранящих молчание соловьёв, — не до песен им, набравшим полный рот винограда, ни овсянок, презревших недвусмысленные намёки крапивы на бесцеремонность, ни ужа, с привычным упорством выжидающего, пока ясно солнышко завершит свои дела и соизволит обратить на него внимание.

Запомнить можно было бы и побольше, да невелик осенний день. Прямо скажем — до обидного мал. Не успеешь рассмотреть округу как следует, вот уже и вечер.

За влажный от росы подол дня, холодной рукой держатся сумерки. И невольно, от объяснимой человечьей ненасытности, желается слышать вновь ту же утрешнюю песнь волка. Но всякий из нас мастак на дурное, а хорошее, оно словно бы сок берёзы, — неподвластно нашей воле, но происходит лишь по велению солнца, да не враз, а по капле… то ли кровоточит, то ли слезоточит, — не сразу и разберёшь.

Конфетти

Спелые колосья тимофеевки застыли над землёй, трепеща невидимыми крыльями, словно невиданные шмели, ибо виданные попрятались уже по норам в преддверии ливня. Природа, коей прещает6 пустота, поспешила сотворить по-быстрому хотя бы видимость суеты в по-над травье, ибо, не прошло и недели с того дня, когда трава, изнемогая под бременем обязательств быть приютом многих, мечтала об отдыхе в одиночестве, а вот уже страдает от него.

Потоки холодной воды с небес разогнали мелкую живность по домам, и ветер разгулялся от безделья, витает в верхах, играя всё новыми конфетти листвы. Ветру было более, чем весело, он не задумывался над тем, откуда прибывают они, листья. Не от того ли, что золотые, рубиновые и бронзовые их обрезки красиво подчёркивали движения его тела, скрывая порывистость и угловатость.

Увлечённого танцем, ветра не заботило, что груды обронённой на траву листвы, как ни были бы затейливы, обременяют её. И если сперва траве удавалось стряхивать с себя вороха листьев, то вскоре она утомилась, начала сутулиться, а потом и вовсе — махнула рукой, прилегла там, где стояла только что. Немного погодя, трава рассматривала с полным безразличием бледно-голубое небо, с которого сыпались прямо ей на лицо отжившие, отшумевшие своё листья деревьев, без счёта.

Но лёгкость и веселье осени, как и всё на свете, конечны. Опустели её закрома. Разноцветное конфетти листвы, которому суждено было опуститься на землю, сделало это. Ветер ещё немного пытался поиграть с ним, но намокшее, слипшееся от того, оно было уже лениво, непривлекательно и никак не хотело порхать. Наступили будни, которые куда как более продолжительны, нежели праздники.

Хотя… если задуматься… Перескакивая с одной кочки торжества на другую, умаляя любое, что происходит в промежутках, мы принижаем значение самой жизни, пренебрегаем ею, превращаем в болото… А это так неправильно, расточительно и неумно, в самом-то деле.

…Ветер ерошил русый ёжик колосьев тимофеевки, так что казалось, будто бы целый рой диковинных осенних пчёл трудится над заметным только им цветком. Ну и… будет пусть! Вот уж ветер, экий неугомонный, всегда отыщет повод, чтобы сделать особенным любой день.

Улитка

Шагая по железнодорожной насыпи, я заметил среди камней улитку. Завиток её домика по цвету был точь в точь, как кусочек гранита, но по твёрдости не мог бы соперничать с ним, и мне стоило немалых усилий, чтобы не раздавить малышку. Изловчившись не наступить не на неё, я неловко подпрыгнул и едва не подвернул ногу, но не мой невольный крик или шорох осыпающихся камней заставил улитку остановиться7. Она, по всей вероятности, была чрезвычайно утомлена. Выпростав из-под раковины своё нежное тело, улитка вытянула шею и в волнении пошевелила усиками, как крошечными пальцами, дабы хорошенько осмотреться. Меня она заметить никак не могла8, а остальной мир вокруг был по обыкновению чёрно-белым9.

Случайная капля дождя упала улитке за шиворот раковины, слегка напугав её. Но глоток воды был весьма кстати10, ибо, чтобы добраться до некой, известной только ей цели, улитке всякий раз приходилось запасаться немалым терпением. К тому же, чтобы ни задумала она, на любом из путей её ожидал великий труд11, но в один-единственный мой шаг, будь я менее осторожен, могла уместиться вся её жизнь

Я постоял рядом с улиткой, и любуясь ею, восхищался не медлительностью, но обстоятельностью, не близорукостью, но тем тщанием, с которым она встречала каждое мгновение жизни. В отличие от неё, мне была видна растушёванная туманом даль дороги. Не так ясно, как хотелось бы, но всё же. Однако, был ли я в лучшем положении, нежели улитка? Сомневаюсь, что так.

С дождём и без дождя

Дождь смывал с округи все краски, истраченные на неё солнцем за весну и лето. Уцелевшие случайно цветы гасли одна за одной, словно звёзды, не успевая в последний раз потянуться сладко и расправить лепестки навстречу рассвету. Ибо заместо него, брызжа соками, в небесах выкипали кашей облака.

Ворон, главный соглядатай, время от времени являлся, дабы отведать кушанье, проверить его на готовность, но всякий раз, хрипло откашлявшись, он недовольно провозглашал о том, что «ещё рано». Казалось, это не закончится никогда, и по причине дождя, кой лился беспрестанно, каша навечно останется чуточку сырой, а от того неприятной на вкус.

К концу третьих суток дождь обессилел. Он уже был больше похож на водяную пыль, нежели на обыкновенный, привычный, с ленивыми тягучими каплями, что липнут к стеклу, листьям и телу, стоит только сделать шаг ему навстречу. Но, как бы то ни было, и это считалось за дождь. Разбухшая листва не могла дольше впитывать влагу, трава