Письма - Винсент Ван Гог

люди скажут, что я умею рисовать, но не способен работать кистью, может случиться, что я удивлю их, явив на их суд картину, которую они не ожидали увидеть. Но пока это выглядит так, словно бы я должен сделать это и не должен больше ничего делать, я не буду этим заниматься.

О живописи можно рассуждать двумя способами: как это делать и как этого не делать. Как это делать с большим количеством рисунка и небольшим количеством цвета; и как не делать это с большим количеством цвета и небольшим количеством рисунка.

Начало апреля 1882

185

Какая прекрасная установилась погода! Дыхание весны чувствуешь во всем. Я не могу оторваться от фигур, сейчас это моя главная цель, но также подчас не могу удержать себя от прогулок на воздухе. Работаю над трудными вещами, к которым должно быть приковано все мое внимание.

Недавно я сделал несколько этюдов частей человеческого тела: головы, шеи, груди, плеч. Вкладываю в письмо набросок, сделанный с них. Мне очень хочется сделать как можно больше этюдов обнаженного тела. Как ты знаешь, я скопировал несколько рисунков и каждый не один раз из «Упражнений углем», но в этой книге нет рисунков обнаженного женского тела.

Работа на воздухе достаточно разнообразна. Сделать копию с рисунка довольно просто. Но когда ты сидишь напротив модели, нелегко сразу схватить ее характерные черты. Линии человеческого тела настолько просты, что я могу рисовать его контуры ручкой, но, повторяю, проблема состоит в том, чтоб найти то главное, что отличает одну фигуру от другой, порой это всего лишь пара штрихов, но они очень важны, ибо выражают самую суть.

Провести линии таким образом, чтобы они говорили за себя – это то, что невозможно сделать автоматически.

Небольшой рисунок, вложенный в конверт, это набросок с этюда большого формата, проникнутого мрачным чувством. У Тома Гуда есть поэма, повествующая о женщине, которая не могла уснуть ночью оттого, что пережила днем: когда она поехала покупать себе новое платье, она увидела несчастных швей, бледных, чахоточных, изможденных, работающих в душном, тесном помещении. И сейчас ее мучает совесть за свою роскошную, благополучную жизнь, а потому ей не уснуть. Если коротко: я написал стройную белокурую женщину, лишенную покоя.

15-27 апреля 1882

190

Прилагаю к письму маленький набросок землекопов. Сейчас объясню, почему я это тебе посылаю.

Терстех говорит мне: «Твои дела шли плохо и раньше, ты потерпел полный провал, и сейчас то же самое случится снова». Стоп! Нет, сейчас совсем не то, что было раньше, и такие рассуждения всего лишь заблуждение.

То, что я не сгодился для торговли или учения, вовсе не доказательство того, что я не могу стать художником. Напротив, если б я был способен стать священником или торговать работами других людей, я, возможно, не годился бы для рисования или живописи, и не так легко бы покинул те места, где прежде работал, и меня не отпустили бы с такой легкостью.

Именно потому, что в первую очередь я рисовальщик, не могу не рисовать. И спрашиваю тебя с самого первого дня, как я этим занялся: разве когда-нибудь я сомневался, медлил или колебался? Думаю, ты знаешь, в какой упорной борьбе я двигался вперед, и, конечно, борьба эта становилась постепенно все горячее.

А сейчас вернемся к наброску, который был сделан в Геесте во время проливного дождя, когда я стоял в грязи посреди шума. Посылаю его тебе, чтобы показать, что мой альбом скетчей улучшается, что я стараюсь схватить вещи таковыми, какие они есть.

Например, представь себе самого Терстеха, стоящего перед канавой в Геесте, где землекопы укладывают водопроводные или газовые трубы. Хотел бы я представить себе его лицо и набросок, который он сделает! Изучать верфи, узкие переулки и улицы, заходить в дома, залы ожидания, даже в пивные – занятие не из приятных, если ты не художник. А если ты художник, тебе надлежит бывать в самых грязных местах, если там есть что рисовать, нежели пить чай с очаровательными дамами. За исключением того, если он не собирается рисовать их, в этом случае даже художник может получить удовольствие от приглашения на чай.

Все что я хочу сказать, так это то, что поиски сюжетов, сосуществование с рабочими, поиски моделей и работа с ними, рисование с натуры и в мастерской – это грубая, а подчас даже грязная работа. Манеры и костюм клерка не годятся мне или какому-либо другому человеку, которому нужно не разговаривать с красивыми дамами и богатыми джентльменами, чтобы продать им дорогие вещи и заработать на этом, а рисовать, например, землекопов за работой в канаве в Геесте.

Если бы я мог делать то, что умеет Тестех, если бы был на это способен, я не был бы годен для моей профессии. И для моей профессии лучше, что я есть тот, кто я есть, чем приспосабливать себя к стилю, который мне не подходят.

Я тот, кто никогда не чувствовал себя комфортно в респектабельном пальто и в респектабельном магазине, а сейчас еще больше – я там, скорее, наскучил бы всем и был бы лишь поводом для раздражения. Но я становлюсь совсем другим человеком, когда работаю где-нибудь в Геесте, на вересковой пустоши или в дюнах. Тогда мое уродливое лицо и поношенное пальто полностью соответствуют окружению, и я ощущаю себя тем, кто я есть, и работаю с наслаждением.

Что касается того, «как это делать», я надеюсь продвигаться вперед, отстаивая свою позицию. Если бы я носил респектабельное пальто, тогда бы рабочие, которые нужны мне в качестве моделей, опасались бы меня, или относились бы ко мне с недоверием, или же потребовали бы с меня слишком высокую плату.

Я обхожусь тем, что есть, и не думаю, что когда-то ты обнаружишь, что я стал в один ряд с теми, кто жалуется, что «в Гааге нет хороших моделей». Когда люди обсуждают мои привычки, одежду, внешность, манеру разговаривать, могу сказать только, что все это мне скучно…

Разве я человек без манер, в любом другом смысле, разве груб или лишен чувствительности?

Смотри, по-моему, хорошие манеры основаны на доброжелательности по отношению к ближнему; основаны на потребности значить что-либо для других и быть полезным для чего-либо – потребности, которую ощущает каждый, у кого есть сердце; они основаны на необходимости жить вместе с людьми, а не одному. Вот почему я стараюсь работать как можно лучше, я рисую не для того, чтоб раздражать людей, а для того, чтобы развлекать их, или рисую для того,