Воевода (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

По сути даже османское завоевание Византии было связано не с военными их успехами, а с переходом византийской аристократии на сторону осман. А потом и духовенства. То есть, эпоха Палеологов завершилась крахом Империи не под ударами внешних врагов, а из-за острой идеологической дисфункции.

Андрей это знал. Хорошо знал. Имея перед глазами и катастрофу VII века, когда православные иерархи перебежали на сторону арабов в Египте, Палестине и Сирии. И катастрофу XV века. И многое иное. И везде, где церковь держалась «симфонии», творились совершенно чудовищные политические непотребства. Остальные тоже не без греха и идеализировать их не стоит. Но «симфония» без всякого сомнения усиливала и распаляла бедственное положение до крайности…

Посему и выходило, что иной бы на месте Андрея обрадовался, получив такую серьезную и своевременную поддержку. Иной, но не Андрей. Ибо молодой воевода ничуть не обольстился этим обстоятельством. Он прекрасно понимал — достаточно ему только оступиться, только навлечь на себя гнев Царя, чтобы тот же отец Афанасий выступил уже против. Ведь вся власть от Бога. И если ты ее потерял, то это явный признак того, что Бог от тебя отвернулся. И церкви не по пути с теми, кто впал в грех и потерял поддержку небес…

Выйдя из церкви Андрей сел на своего коня и вместе с сопровождением куда-то удалился.

— Не доверяет он нам, — тихо произнес, вышедший из коморки неприметный священник.

— Он никому не доверяет, — ответил отец Афанасий, провожая Андрея взглядом с добродушной улыбкой на лице. Он стоял в дверях церкви и хорошо наблюдался со стороны, а потому поддерживал нужный образ.

— Как можно жить, не доверяя никому?

— Ты его историю разве не знаешь?

— Его?

— Князья Ярославичи крест целовали на то, что не причинят Всеславу вреда, приглашая на переговоры. Но только он явился — взяли его в полон и бросили в поруб. Крестное целование преступили![2]

— Грех это великий, — безразличным тоном прокомментировал собеседник. — Но разве из-за этого следует не доверять никому?

— Один из тех Ярославичей — предок Государя нашего.

— К чему ты клонишь? — прищурился собеседник.

Отец Афанасий скосился на своего визави с едва заметной едкой улыбкой.

— Ты думаешь, что он… — мотнул тот головой.

— Ты думаешь, такое прощают?

— Но Государь — далекий потомок.

— Кровь от крови. Впрочем, до этого еще далеко. Но уже сейчас видно, куда Всеслав клонит.

— Государю он полезен. И если Всеслав не начнет первым, то…

— То это сделают за него. Людей, что считают его выскочкой — множество. Не все верят в то, что имеют дело с древним князем-чародеем. И они охотно вынудят Государя.

— Но ты этому чародею помогаешь. Почему?

— Всевышний вернул его на грешную землю. В этом нет никаких сомнений. Иначе бы он крестных знамений не творил, в церковь зайти не мог и святой воды чурался. А значит у него, — скосился отец Афанасий глазами наверх, — есть какие-то планы на князя.

— Он служит Государю. Верно служит. Но…

— И будет верно служить. — перебил его отец Афанасий.

— Но тогда я тебя не понимаю. Почему ты считаешь, что он постарается отомстить?

— Он — князь-чародей. Он умеет находить пути, неведомые многим.

— Но разве Всевышний не порицает чародейство?

— Но разве Андрей его использует? Ему хватает ума и знаний. Вполне хватает. Разве ты не ведаешь о том, как жители Киева его освободили из полона? Очень хитро и ловко вышло. Уверен — он и тут что-то такое затевает. Хотя иной раз мне становится боязно, что князь сорвется. Но видно крепкие обеты давал. Как он держится — не представляю.

— А жена его?

— А что жена?

— Что про нее скажешь?

— Она голыми руками трех татей разметала, которые хотели ее снасильничать. Двух убила, последний сбежал. Видно обетов там меньше дадено. Сам понимаешь — для молодой девицы такое немыслимо.

Неприметный священник присвистнул, явно потрясенный этой новостью.

— Так это правда?

— Правда.

Помолчали.

Наконец этот неприметный священник произнес:

— Так что мне сказать патриарху?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я сохраню верность Государю.

— Но ведь он пошел против церкви?

— Вся власть от Бога, — пожав плечами заявил отец Афанасий. — А пути Господни неисповедимы. Этот раскол без всякого сомнения печален. Но…

— Что?

— Власть султана нам всем, грешным, дана за грехи наши. Это испытание. Это наказание. Это проклятье.

— Ты думаешь, мы не молим Всевышнего, чтобы он просил нам грехи наши?

— Андрей как-то заметил, что Всевышний принимает только одну молитву — молитву делом. Это ересь. Но, ведь он вернулся оттуда, — мотнул головой отец Афанасий.

— Почему он не может лгать?

— Мы потеряли почти все. Египет, Палестину, Сирию, Анатолию, Фракию и прочее, прочее, прочее. Литва под рукой латинян и не далек тот день, когда и она откажется от истинной веры. Какие-то островки веры остались лишь на севере Балкан и тут. Если мы потеряем и их, то… — махнул священник рукой. — Почему? За что нам это? Что мы не так делаем? Неужели наши грехи настолько тяжелы?

— Неисповедимы пути Господни.

— Я как-то коснулся этого вопроса с князем. И он тогда ответил, что Всевышний дал нам свободу воли для того, чтобы мы сами ковали свое счастье, и сами решали — спасать нам свою душу или нет.

— Но как же воля Всевышнего?

— Ты полагаешь, что Всевышний заставил афонских старцев присягнуть султану прежде того, как пал ниц Василевс? — спросил отец Афанасий. — Андрей назвал это обычной изменой и трусостью.

— Но вся власть от Бога!

— Андрей горсткой воинов разбил большую армию. С хризмой на груди он повторил подвиг Константина Великого. Разве это не знак?

— Андрей — никто. За ним никто не пойдет. У него почти нет людей.

— Три года назад он был нищим сыном помещика с большим долгом. Без имени и положения. Сейчас он воевода Тулы. Граф. Крестоносец. И у него есть земля. Много. Три года. Всего три года. Тебя это не удивляет?

— Я… хм… я передам твои слова патриарху, — после долгой паузы произнес этот неприметный священник. — Но мой тебе совет — одумайся.

— Я буду молчать седмицу. Если по прошествии этого времени ты останешься в городе, я буду вынужден донести. А теперь ступай. Вечером будет служба. Мне нужно подготовиться…

Собеседник кивнул. И молча удалился, надвинув посильнее капюшон.

Андрей же тем временем встретился с купцом Агафоном, погрузившись в текущие дела.

— У отца Афанасия гости были, — между делом заметил купец.

— Что за гости?

— Как я понял священник.

— Как ты это понял?

— Он его никому не представлял. Но мои люди его видели. И он очень похож на священника.

— Ясно, — кивнул Андрей и нахмурился, а потом сменил тему. — Артамошка не объявился?

— Весточку прислал с посыльным. Он сумел нанять плотников в Новгороде и везет их сюда. В Москве задержались, но со дня на день прибудут.

— Много?

— Дюжины три. Много старых да малых.

— Сойдет. А что по остальным?

— Также примерно. Две сотни мастеровых с ним идет. В Новгороде под зиму работничков хорошо набирать. Дел мало. А кормиться тяжело.

— Если все чин по чину приведет — уговоренные деньги ему выдай. Только смотри, чтобы вместо дельных людей простых селян али посадскую бедноту не пригнал.

— Уж я проверю, будь уверен.

— А у нас как с кормами?

— Все закупил. Но доставят ли до льда — не ведаю.

— А кто ведает? — нахмурился Андрей. — Людей в городе много. И голод мне не нужен.

— Токмо Всевышний о том ведает, — пожал плечами Агафон. — Если воду льдом затянет, струги не пройдут.

— Пошли навстречу людей. Первый лед тонкий. Его можно бить и ломать. Тяжело. Но зерно нужно провести в город. Сам знаешь — на зиму большие работы задуманы. И работников нужно кормить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Понимаю и сделаю все возможное.

— Очень надеюсь. Сколько удалось сговорить крестьян да бобылей?