Злой лжец - Саммерс Фейт

Прежде чем уйти, я написал каждому из них письмо, в котором объяснил, что мне нужен перерыв. Я сделал это, потому что мне действительно нужен был перерыв, но я знал, что это не будет таким перерывом, к которому я вернусь в ближайшее время.

Я также знал, что у меня такой перерыв, когда меня никто не сможет найти. Вот почему я попросил их не искать.

После того, что я сделал с Кэндис, я знал, что Массимо сразу поймет, хотя он будет искать и делать все возможное, чтобы найти меня. Тристан же немного другой. Он более настойчив, поэтому я знал, что он не перестанет искать меня, пока не найдет, даже если это займет у него вечность. Я написал ему самое длинное письмо и послал ему самые значимые записки, пока меня не было. Иногда я вообще ничего не говорил. Я отправлял в основном оригами, которые имели значение для нас обоих, потому что мы делали их, когда были детьми.

Он смотрит на меня сейчас, и его глаза выдают его. Он не уверен, как себя вести. Я понимаю. Мы — грубые гангстеры, которые не обнимаются и не плачут.

Я подхожу к нему, и он не сводит с меня глаз с каждым моим шагом. Когда мы стоим лицом к лицу, я вижу, как сильно его задело мое исчезновение, когда одинокая слеза скатывается из уголка его глаза.

— Малыш, — хрипло говорит он.

— Прости, Тристан, — говорю я. — Прости за все.

— Я знаю, что ты сожалеешь. — Он кивает и обнимает меня.

Когда мы отстраняемся, Массимо подходит ближе.

— Где ты был? — спрашивает он.

— Повсюду, но недавно я оказался в Тибете. Именно там я укрепил свой разум после того, как очистился.

— Тибет?

Я киваю, и они обмениваются взглядами. Когда они смотрят на меня, я почти могу прочитать вопрос, который у них на уме. Я чувствую, что должен снять с себя бремя неловкой задачи спросить.

— Я отправился на реабилитацию в Голландию. Мне пришлось провести там шесть месяцев, потом еще три, когда я оступился. Это было после годовщины смерти Па. Я снова осознал, что его больше нет, и у меня была одна плохая ночь. — Это было тяжело, и еще труднее быть таким открытым с ними, но у меня была одна проблема: я не разговаривал с людьми так, как следовало бы. Это последнее пребывание было всем. Я больше не хочу быть таким парнем. Тибет был для меня исцелением и возвращением на ноги.

Я прошел альтернативную терапию, которая, как мне показалось, укрепила мою душевную силу, необходимую для того, чтобы навсегда избавиться от этой зависимости.

— Я горжусь тобой, — говорит Тристан. — Хотел бы я, чтобы мы были там.

— Я знаю, но я хотел убраться сам. — Думаю, это была такая ситуация, когда мне нужно было уехать. Я также не хотел, чтобы они не видели меня таким.

Отвыкание от наркотиков было одним из худших опытов в моей жизни. Первая неделя детоксикации была адом, и это мягко сказано. Этого было достаточно, чтобы я больше не хотел прикасаться к этому дерьму. Но то, что случилось потом, было гребаным синдромом отмены и депрессией. Как будто все, что я подавлял, вернулось с удвоенной силой, чтобы меня поиметь.

— Это помогло? — спрашивает Массимо.

— Да. — Я киваю без колебаний. — Это помогло Массимо. Мне правда жаль, что я вас бросил, ребята, но мне нужно было уйти. Я просто надеюсь, вы понимаете, что я не убегал от своих обязанностей.

Я хочу это прояснить. Несмотря на то, что стыд был движущей силой, которая заставила меня уйти, я не хочу, чтобы кто-то считал меня трусом.

У меня была ответственность перед Кэндис, и я был консильери Массимо, так что у меня была ответственность и перед семьей. Традиционно глава семьи ничего не делает, пока не посоветуется со своим консильери. В моем наркотическом, горестном, стыдливом состоянии я был совсем не таким парнем, каким меня хотел видеть Массимо.

— Мы так не думали, — уверяет меня Массимо. — Мы больше беспокоились о тебе.

— Спасибо. — Я почтительно наклоняю голову и одариваю их обоих улыбкой признательности. — Как ваши жены и дети? — Я смотрю на них обоих, но не отрываю взгляда от Тристана.

Я пропустил его свадьбу, и я пропустил рождение обоих их детей. Я был далеко не готов вернуться в тот момент.

Тристан кивает, и гордость наполняет его глаза. — Хорошо, иногда я не могу поверить, что они у меня есть. — Пока он говорит, гордость и любовь переполняют его глаза к Изабелле и его сыну Джакомо, названному в честь нашего отца.

Я знаю, что у обоих моих братьев есть сыновья, но они не знают, что я знаю.

— У нас тоже все хорошо, — добавляет Массимо с таким же взглядом на свою Эмелию и своего сына Лоренцо, названного в честь нашего дедушки. — Тебе придется прийти к нам на ужин в четверг, чтобы увидеть их. Там будут все.

— Конечно. Ни за что на свете не пропустил бы это.

Мне бы хотелось продолжить эту душевную встречу — видит Бог, она мне, вероятно, нужна — но пора переходить к делу.

В тот момент, когда я об этом думаю, на лице Массимо появляется серьезное выражение.

— Ты… что-то нашел, да? — спрашивает он, и Тристан смотрит на него.

Оба напрягаются, когда я киваю. — Извините, но, похоже, снова беда. На этот раз большая.

Глава 4

Доминик

— Насколько все плохо? — спрашивает Массимо.

Я почти боюсь ему сказать. Нет ничего, что я скажу сегодня, что не заставило бы их беспокоиться за жизни своих семей.

— Вам, наверное, лучше сесть, — отвечаю я.

Массимо подходит к своему столу и садится на край, пока мы с Тристаном пододвигаем ближайшие стулья.

— Ты получил мою последнюю записку, да? — спрашиваю я Массимо. Наверное, это лучшее место для начала.

Массимо подходит к сейфу и возвращается с двумя листками бумаги. Один — копия страницы из контракта, который я отправил ему восемь месяцев назад. Другой — анонимное письмо, которое я нашел много лет назад, с которого началось это путешествие. Оба документа — ключевые и части пазла, которые нам понадобятся для создания общей картины. Иронично, что оба документа были найдены мной.

Я имею в виду контракт. Массимо вручает его мне. У меня дома есть оригинал, но это копия с копии, на которую я случайно наткнулся.

Кажется, это последняя страница контракта.