Предайте павших земле - Ирвин Шоу

ДИН. Не проси меня… Тебе не захочется на него смотреть. Тебе будет очень плохо, если ты увидишь меня…

МИССИС ДИН. Я не боюсь. Я смогу смотреть на лицо моего сыночка. Или ты думаешь, что мать может испугаться, если увидит…

ДИН. Нет, мама…

МИССИС ДИН. Детка, послушай меня, я — твоя мать… Позволь им похоронить тебя. Могила — это мир и покой для измученной души. Какое-то время спустя ты забудешь о смерти и будешь помнить только жизнь, которая ей предшествовала. А так… ты ничего не забудешь… Ты будешь вечно ходить с незаживающей раной, не зная покоя. Ради твоего блага, и моего, и твоего отца… детка…

ДИН. Мне было только двадцать, мама. Я еще ничего не успел сделать. Еще ничего не увидел. У меня даже не было женщины. Я провел двадцать лет, готовясь стать мужчиной, а потом они убили меня. Навсегда остаться ребенком — в этом нет ничего хорошего, мама. Пока ты ребенок, ты не живешь по-настоящему. Ты отбываешь время, ждешь момента, когда станешь мужчиной. Я ждал, мама, но меня обманули. Произнесли мне речь, сыграли на трубе, одели в форму, а потом убили.

МИССИС ДИН. Детка, детка, так тебе не будет покоя. Пожалуйста, разреши им…

ДИН. Нет, мама.

МИССИС ДИН. Тогда, хоть раз, чтобы я запомнила… дай мне взглянуть на твое лицо, лицо моего мальчика…

ДИН. Мама, снаряд упал близко. Тебе не захочется смотреть на лицо человека, рядом с которым разорвался снаряд.

МИССИС ДИН. Дай мне взглянуть на твое лицо, Джимми…

ДИН. Хорошо, мама… Смотри! (Поворачивается к ней лицом. Зрители не могут видеть его лица, но на мгновение тонкий, яркий луч сверху «бьет» в голову ДИНА. МИССИС ДИН наклоняется вперед, смотрит. Тут же еще один луч бьет снизу, еще два справа и слева. Они словно имитируют удары, и от каждого миссис Дин отшатывается, словно видит, как на ее глазах бьют сына. На мгновение над сценой повисает абсолютная тишина. Потом из груди миссис Дин исторгается низкий, протяжный стон. Прожектора продолжают светить. Стон миссис Дин переходит в вой, потом крик. Она подается назад, закрывает лицо руками, кричит и кричит. Затемнение. Крик затихает, но медленно, как сирена уезжающей патрульной машины). Прожектор освещает ТРЕТИЙ ТРУП, РЯДОВОГО УЭБСТЕРА, и его жену, коренастую, грустную, маленького росточка женщину.

МАРТА УЭБр. Скажи что-нибудь.

УЭБр. Что ты хочешь от меня услышать?

МАРТА УЭБр. Что-нибудь. Что угодно. Только говори. У меня мурашки бегут по кожи, когда я вижу, что ты стоишь… в таком виде…

УЭБр. Даже теперь… после всего… нам нечего друг другу сказать.

МАРТА. Не говори так. Ты так говорили, когда ты был жив… В твоей смерти моей вины нет…

УЭБр. Нет.

МАРТА. Наши отношения не ладились и при твоей жизни. Ты никогда со мной не разговаривал и смотрел на меня так, словно я постоянно мешала тебе.

УЭБр. Марта, Марта, да что теперь об этом говорить?

МАРТА. Я хотела, чтобы ты знал. А теперь, полагаю, ты намерен вернуться, тереться рядом и окончательно погубить мою жизнь.

УЭБр. Нет, возвращаться я не собираюсь.

МАРТА. Тогда чего..?

УЭБр. Я не могу тебе этого объяснить, Марта…

МАРТА. Не можешь! Ты не можешь этого объяснить своей жене. Но наверняка сможешь объяснить этим грязным бездельникам в твоих паршивых мастерских и собутыльникам в салуне на Эф-стрит…

УЭБр. Пожалуй, что смогу. (Мечтательно). Многое виделось яснее, когда я говорил с парнями за работой. И в салуне на Эф-стрит меня понимали. Как это было здорово. Суббота, вечер, перед тобой кружка пива, напротив сидит один или двое мужчин, которые говорят на твоем языке, идет ли речь о Крошке Рут, новой системе подачи масла на «форде» или нашем участии в грядущей войне…

МАРТА. Я бы могла тебя понять, будь ты богат и у тебя была интересная жизнь. Но ты был беден… под ногтями всегда чернела грязь, ты едва зарабатывал на кусок хлеба, ненавидел меня, свою жену, не мог находиться со мной в одной комнате… Не мотай головой, я знаю. И все хорошее, что ты можешь вспомнить в своей жизни — кружка пива в субботний вечер, которую ты выпивал в компании таких же голодранцев…

УЭБр. Этого больше чем достаточно. Тогда я об этом не думал… но теперь знаю, что был счастлив.

МАРТА. Счастлив там… не не в собственном доме! Я это знаю, пусть ты никогда этого не говорил! Что ж, я тоже не была счастлива! Жить в трех чертовых комнатах, в которые солнце заглядывает пять раз в году! Наблюдать за тараканами, пирующими на стенах! Хорошенькое счастье!

УЭБр. Я делал все, что мог.

МАРТА. Восемнадцать долларов и пятьдесят центов в неделю! Твой максимум! Восемнадцать с половиной долларов, сгущенное молоко, пара туфель за два доллара в год, страховка на пятьсот долларов, мясной фарш. Господи, как же я ненавижу мясной фарш. Восемнадцать с половиной долларов, страх перед всеми и каждым: лендлордом, газовой компанией, беременностью. А почему я не могла забеременеть? Кто говорит, что мне не следовало беременеть? Восемнадцать с половиной долларов, какие уж тут дети!

УЭБр. Я бы любил нашего ребенка.

МАРТА. Неужели? Ты об этом не сказал ни слова.

Уэбр. Это хорошо, иметь ребенка. С ребенком можно поговорить.

МАРТА. После свадьбы… поначалу… я думала, что у нас будет ребенок.

УЭБр. Да, я тоже. Я выходит из дома по воскресеньям и наблюдал, как другие мужчины гуляют со своими детьми в парке.

МАРТА. Ты так многого мне не говорил. Почему молчал?

УЭБр. Стыдился. Я ничего не мог тебе дать.

МАРТА. Прости меня.

УЭБр. Сначала все выглядело прекрасно. Я, бывало, улыбался про себя, когда шел рядом с тобой. А другие мужчины смотрели на тебя.

МАРТА. Как давно это было.

УЭБр. Ребенок мог бы многое изменить.

МАРТА. Нет, не мог. Не обманывай себя, Уэбр. У Кларков, которые живут внизу, четверо, но им это не помогает. По субботам Кларк заявляется домой пьяный, бьет детей ремнем, бросает тарелки в жену. Беднякам дети не помогают. Никто и ничто не помогает беднякам! Я достаточно умна, чтобы не заводить больных, грязных детей, имея восемнадцать с половиной долларов…

УЭБр. Это же не на…

МАРТА. В доме должен быть ребенок. В чистом доме с битком набитым холодильником. Почему я не родила ребенка? У других есть дети. Даже в войну другие женщины заводят детей. Они не трясутся от ужаса всякий раз, когда отрывают страничку календаря. Их везут в прекрасные больницы на комфортабельных машинах «скорой помощи», они рожают на цветных простынях. Что есть в них хорошего, что так нравится в них Богу, если Он предоставляет им все возможности заводить детей?

УЭБр. Они не выходят замуж за автомехаников.

МАРТА. Нет. Их мужья не зарабатывают восемнадцать с половиной долларов в неделю. А теперь… теперь все еще хуже. Твои двадцать долларов в месяц. Тебя забрали в армию, чтобы убить, а я получаю двадцать долларов в месяц. Целыми днями стою в очереди за батоном хлеба. Забыла, какой у масла вкус. Раз в неделю стою в очереди под дождем за фунтом гнилого мяса. Вечером прихожу домой. Говорить не с кем, просто сижу, наблюдаю за тараканами в свете одной маленькой лампочки, потому что правительство должно экономить электроэнергию. Тебе пришлось уйти и ты оставил меня одну. Зачем мне эта война, если я должна сидеть в полном одиночестве и мне не с кем поговорить? Зачем тебе эта война, если тебе пришлой уйти и…

УЭБр. Именно поэтому я сейчас и стою, Марта.

МАРТА. Почему ты так долго соображал? Почему все понял только теперь? Почему не месяц тому назад, год, десять лет? Почему ты не встал тогда? Почему ждал, пока тебя убьют? Ты живешь на восемнадцать с половиной долларов в неделю, с тараканами, не говоришь ни слова, а потом, когда тебя убивают, встаешь! Дурак!

УЭБр. Раньше я этого не понимал.

МАРТА. В этом ты весь. Ждешь до тех пор, когда уже поздно что-то делать! Что встать, полным полно живых мужчин! Хорошо, поднимайтесь! Пора тебе заговорить. Пора вам всем, зарабатывающим по восемнадцать с половиной долларов в неделю подняться, и за себя, и за своих жен, и за детей, которых они не решились родить! Скажи им всем, пусть встают! Скажи им! Скажи им! (Она кричит. Затемнение).

Прожектор освещает ПЕРВОГО ГЕНЕРАЛА. Он зажимает руками рот.

ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Не сработало. Но никому ни слова. Ради Бога, никому ни слова… (Затемнение).

Прожектор освещает редакцию, РЕПОРТЕРА и РЕДАКТОРА.

РЕПОРТЕР (торжествующе). Не сработало! Теперь ты должен об этом написать. Я знал, что не сработает. Выноси в заголовок. Не сработало!

РЕДАр. Выносим в заголовок… Они не желают лечь в землю! (Затемнение — голоса…) ГОЛОС (прожектор освещает мальчишку-газетчика). Не сработало! Экстренный выпуск. Не сработало!

ГОЛОС (в темноте, хриплый шепот). Не сработало. Они все стоят… Кто-то должен что-то…

ГОЛОС (прожектор освещает модно одетую женщину). Кто-то должен что-то…

ГОЛОС (прожектор освещает мальчишку-газетчика). Они все стоят! Экстренный выпуск!