Трусливая Я и решительный Боха - Елена Саринова

это значит, я тут – главная законодательница моды. Но, есть один нюанс – украшенья. Их число не ограничено ни для кого. Так что глаза мои несчастно-карие, ослепленные сиянием всеобщим, страдают сейчас вместе с заплетенной в косы головой.

- Мой Государь, заздравствуй!

Женщина эта, подошедшая княгиня Сум, была красива. Не в молодости былой, а именно сейчас. Высокая, с прямой спиной, на совершенно белой голове - овей, усыпанный лазурными камнями. И взгляд ее уже потухших выгоревших глаз. Глубокий, материнский. А потом, вдруг, мимолетная улыбка. Мне. Она как будто бы подарок.

- Тетя Каволина! Кх-хм. Мы с Дариной рады вам, княгиня. А весть о недавней смерти Идрамира, вашего супруга и отцовского соратника, меня ошеломила. Честно.

Женщина склонилась к трону:

- Боха, милый, утверждение в своей правоте перед подданными неприемлемо.

- Я понял, тетя Каволина, - легкий кивок и Боха вновь откинулся спиной назад. Вновь отстранен и торжественно угрюм… И мне это кажется или угрюм он сейчас сверх меры?

Время тянулось. Время плыло мимо. Так медленно. Я отвлеченно наблюдала за людьми, а Бохаслав общался, улыбался и кивал: князь Рузборг (с глазками-бусинками), князь Вазбург (хохотун отёчный), грозный воевода Ус Микулас, князь Лоймиг с честным взглядом и наместник Ондол, кланяющийся, как болванчик… Самые яркие из представленных господ. А что касается моего искаженного маркетингового зрения, то с княгини Сум я б за рекламу и шелуйки[1] не взяла – она бы не дала. Князь Рузборг минимально бы вложился. Он сам ворует знатно. «Отечный хохотун» - тип лучшего клиента моего, он тратит без огляд. Ну а князь Лоймиг торговался б, проверял, но меру знал. И уважал мой труд. Ах, еще воевода Ус! Бегом и мимо от него огородами-дворами…

Спустя примерно полтора часа толпа гостей уплотнилась настолько, что напоминала собой сплоченный авангард разряженных бойцов. Мужчины дорогие длинные кафтаны давно уж распахнули. Дамы потихоньку обмахивались тонкими платочками. На заднем плане за колонной подвывало чье-то утомленное всем этим представлением дитё. Я начинала тихо гневно закипать. И хоть бы кто додумался открыть для вентиляции большие окна!.. А они тут открываются вообще? И снова годами выверенная (однако кривоватая уже) улыбка представляемому гостю. Быстрый и настороженный взгляд Бохи. И кто же меня злит сильнее: именно он, рассевшийся на троне без кафтана, лишь в легкой шелковой рубахе, или грудастая брюнетка Адела, что успевает строить глазки всем? В моей прошлой жизни подобные звались культурно «нимфоманки». А некультурно… Я – культурная! Недвижимость. Недвижимость. И еще раз – помни про недвижимость... Вот, не помогает, чень его дери! Когда мой внутренний накал достиг точки кипения, свершилось! Маневрируя среди гостей, к трону тихонько подошла Дорота. Тоже нарядная, но хмурая. И мне нисколечко не интересно, от чего!

- Владетельная госпожа?

- Премилая Дорота?

- Оть?

Так и хотелось выдать ей: «А чоть?». Но, не причем она. А те, кто причем… все-таки, больше нимфоманки злит Государь меня:

- Я больше не нужна?

Во взгляде ключницы промелькнула забота? Или сочувствие?

- Пойдемте в каморочку затронную, там Государя подождем, а после…

Будет и «после» еще?

- Кх-хм. Куда пойти?

И меня очень быстро подхватили под расшитый локоток. Правда, увели совсем недалеко. Мы миновали трон, над которым лишь макушка белобрысая была видна под скромной золотой короной. Обменялись взглядом со смуглым Хонзой, что макушку эту охранял. Затем нырнули за завесу пыльную в совершенно темной нише. Дорота чуть замешкалась, а я попыталась глубоко вдохнуть. Ой, зря! И хоть бы вытерпеть, покуда мы с ней еще в зале!

В «затронную каморку», наполненную ярким светом, я влетела. И не заметила, как ключница с той стороны за мной прикрыла низенькую дверь:

- А-а-апчх-хи!

- Да пусть исполнится твой завет.

- А-апчх-хи!

- И за любовь.

- Не знаю, вот кому… А-апчхи-и! А-апчхи-и! И перед кем…

И, наконец-то я глаза открыла. А она мне улыбнулась:

- Говорить надо: «Вам долгой жизни», - нервно дёрнула своим худым плечом.

А я пригляделась к девушке, стоящей у окна. Светлые волосы в косе, глаза голубые, явно заплаканные, рот капризный, а наряд роскошный. И без кокошника! Живется ж некоторым!

- «Долгой жизни» говорите?

Блондинка растерялась:

- Так не я. Примета, то есть обычай. Обычай при чихании, когда разеваешь рот свой в третий раз. А ты ведь четыре! Йох!

- И мне теперь четыре жизни! Я согласна! Одна, как видно, пробная была. Вторая – ни о чем! Кокошники, стой – улыбайся, никуда не деться!

- И я! – воскликнула блондинка. – И я! Не жива! Не живу! Не жила! Да, тьфу, запуталась! У меня такое чувство – умираю. А кто поможет, тому умирать!

- Жизнь – тлен!

- Жизнь – мрачный погреб послушанья!

- Недвижимость мне!

- Чего?

- Домик хочу. Далеко отсюда.

- А! Он не отпустит!

- Чертов де-еспот!

- А я не знаю, ты о чем. Но, разделяю поо-лностью.

- И кокошник этот. Маа-мочка! Инквизиторская пытка!

- Да я опять тебя не понима-а-аю! Но, содружницами будем. Оу-у-у!

- Дарёна? Бозена? А вы чего в обнимку тут ревете?

- Боха! Брат и чертов деспот!

- Кто? Бозена, повтори.

- Кто?! Он – брат твой?

- Погоди, Дарёна! Будет жарко!

И они, подбоченясь друг напротив друга, это мне одновременно сказали. Да! Брат и сестра. И дело бы до драки родственной дошло, но в следующий момент в каморку к нам ворвался новый местный экспонат мужчин. Да потому что в низенький дверной проем детинушке такому надо было сильно изогнуться, чтоб «ворваться».

- Винк?! – все внимание возмущенного Государя вмиг оторвалось от насупленной сестры. Но, та взвилась не хуже:

- Он – муж мой! Настоящий! Лучший самый!

- И когда успели только?!

- Боха! – вскинул руки «настоящий лучший муж». – Я действовал по обстоятельствам.

- А я тебя отправил, чтоб ее домой вернуть! А не жениться по дороге, соблюдая Рединский обряд[2]! Ты ведь мне другом был.

- Я – друг тебе, - ударил кулаком в свою стальную грудь чубатый Винк. – Но, ты ведь знаешь, как оно бывает.

- Полюбил? – и столько досады и гнева было в Бохином смешке, что супруги отступили. – Так ведь?!

- Так ведь! – Винк кивнул.

- И я его, - шмыгнула носом девушка.

Боха развел руками:

- Что теперь?