Рама для картины - Дик Фрэнсис

— Что все это значит? — сказала она, наступая на Д. Д. — Разве вопрос о поджоге еще не решен? И не пытайтесь выкручиваться. Только попробуйте не выплатить теперь страховку! Ваш человек в субботу сказал — все в порядке, я могу приступать к расчистке и строительству. Да и вообще! Даже если был поджог, все равно придется платить. Он застрахован и от поджога.

— Разве мистер Робинсон не сообщил, что человек, которого вы видели в субботу, не имеет к нам отношения?

Мистер Робинсон, то есть Гэри, активно закивал головой.

— Но мистер Гриин определенно сказал, что от вас…

— Хорошо, как он выглядел?

— Вежливый, — без колебаний сказала Мейзи. — Не столь молодой, как Чарльз… — Она показала на меня. — И не такой старый, как вы. Типичный сотрудник страховой компании, вот и все.

Д. Д. мужественно проглотил скрытое оскорбление.

— Рост 177 сантиметров, — сказал я. — Загар с желтоватым оттенком. Глубоко посаженные серые глаза с тяжелыми верхними веками. Слегка приплюснутый нос. Прямой рот с темными спускающимися вниз усами. Зачесанные назад каштановые волосы, небольшие залысины. Ничем не примечательные брови. Шляпа в зеленовато-коричневых тонах из мягкого фетра, рубашка, галстук, светло-коричневый расстегнутый плащ. Золотой перстень с печаткой на пальце правой руки.

— Боже мой, — сказал Д. Д.

— Глаз художника, голубчик, — восхищенно констатировала Мейзи.

Д. Д. сообщил, что у них нет такого человека в отделе расследований.

— Прекрасно! — Мейзи заговорила с новым приливом гнева. — Значит, все еще предполагается поджог? Почему вы думаете, что кто-то мог захотеть сжечь его.

Конечно, Мейзи, практичная Мейзи, не могла быть столь наивной. Понял, что прав, по взгляду, брошенному ею в мою сторону.

Д. Д. помялся, но решил воздержаться от объяснений. Пару раз я едва сдержал смех, и Мейзи это заметила.

— Вы хотите, — спросил ее, — чтобы картина была солнечная, как сегодняшний день?

Она взглянула на чистое небо.

— Немного трагичнее, голубчик.

Д. Д. и Гэри исследовали пожарище сантиметр за сантиметром весь день. А я стремился придать его изображению немного готического романтизма. Ровно в пять все мы, как по сигналу, прекратили работу.

— Гудит гудок, кончай работу, — сказал Д. Д., глядя, как я пакую чемодан.

— Ближе к вечеру преобладают желтые тона.

— Вы завтра тут будете?

Я кивнул:

— А вы?

— Возможно.

До отеля «Прибрежный» добирался сначала пешком, а потом на автобусе. Помыл кисти, а в семь часов встретился с Мейзи в баре — так мы договорились.

— Ну как, голубчик? — спросила она, подобрев после первого джина с тоником. — Они что-нибудь нашли?

— Абсолютно ничего.

— Что ж, это хорошо.

Я отпил немного пива. Осторожно поставил стакан на стол.

— Не совсем хорошо, Мейзи.

— Почему?

— Какие конкретно ценности сгорели?

— На вас они могут, конечно, и не произвести особого впечатления… Ну вот, там были такие вещи, как коллекция копий старинных картин, принадлежавшая лорду Стикерсу. Я ухаживала когда-то за его племянницей. Еще коллекция удивительных красивых бабочек, даже профессора приезжали посмотреть на них. Была кованая решетка из дома леди Тайт, отделявшая холл от гостиной. Были шесть угольных грелок из ирландского дворца, две высокие вазы с орлами на крышках и автографом Анжелики Кауфман. Они когда-то принадлежали кузине Маты Хари, и это правда, голубчик. Что еще? Экран для камина с серебряными шишечками, чистить их ужасное мучение, мраморный столик из Греции, серебряная чайница, которой когда-то пользовалась королева Виктория. Это, голубчик, только начало. Если буду все перечислять, проговорю всю ночь.

— В компании есть полный список?

— Да, а почему вы спрашиваете?

— Мне кажется, многих вещей уже не было в доме, когда он загорелся.

— Что? — Мейзи искренне изумилась. — Они были там.

— Д. Д. почти проговорился: они ищут то, что от них осталось. И кажется, ничего не нашли.

— Д. Д.?

— Мистер Лэгленд. Который постарше.

Пока Мейзи расправлялась со следующими двумя порциями двойного джина, ею попеременно овладевали то гнев, то сомнение. Последнее, наконец, одержало победу.

— Вы поняли все неправильно, — сказала она безапелляционно.

— Надеюсь.

— Отсутствие жизненного опыта. Слишком молоды, миленький.

— Возможно.

— Все было на своих местах, когда я уезжала в прошлую пятницу погостить к Бетти. Поехала к ней только потому, что слишком давно не видела… Нельзя же сидеть и ждать, когда твой дом загорится, чтобы вовремя потушить пожар! Правда, миленький? Тогда вообще ничего не увидишь. Тем более Австралии…

Остановилась, переводя дыхание. Совпадение, подумалось мне.

— Это просто удивительно, что захватила с собой большую часть драгоценностей — не всегда так поступаю. Но Арчи обычно говорил… Он был такой предусмотрительный, разумный…

— Вы были в Австралии?

— Ну да, голубчик. Поехала туда навестить сестру Арчи. Она живет там Бог знает с какого времени, очень одинока, потому что она овдовела. Я ее никогда не видела, мы только посылали друг другу открытки к праздникам. Пробыла шесть недель. Она хотела оставить меня в Австралии, и, знаете; мы просто загорелись этой идеей…

Тут я сказал:

— Вы, случайно, не приобрели там Маннингса?

Сам не знаю, почему спросил. Просто у меня из головы не выходил Дональд.

До этого она все сомневалась и возмущалась. На сей раз была напугана до смерти. Залпом допив джин, стала сползать с высокого стула, на котором сидела у стойки бара.

— Не может быть? — вырвалось у меня.

— Откуда вы узнали?

— Я не знал…

— Вы что, из таможенной службы?

— Конечно, нет.

— О, Господи… О, Боже мой…

Взял Мейзи за руку и повел к креслу у небольшого столика.

— Сядьте, — успокаивающе сказал ей, — и расскажите все.

Чтобы прийти в себя, ей понадобилось десять минут и еще порция двойного джина.

— Голубчик, я не очень разбираюсь в живописи, вы, наверно, уже догадались. Но мне попалась картина сэра Альфреда Маннингса — с подписью и всем прочим, как положено. И по выгодной цене, право. Еще подумала, как бы рад был Арчи, если бы у нас висел настоящий Маннингс. Ведь мы оба, конечно, любили скачки, и сестра Арчи тоже подбивала меня купить… И вот, голубчик, я ее приобрела.

Она остановилась.

— Продолжайте.

— Миленький, думаю, вы обо всем уже догадались после того, что…

— Вы не заявили о ней на таможне?

Она глубоко вздохнула.

— Да, голубчик, именно так и было. Конечно, глупо с моей стороны, но, когда покупала ее, мне и в голову не пришло подумать о таможне. Только неделю спустя, когда собиралась домой, сестра Арчи спросила, стану ли я заявлять о картине в декларации… Меня всегда так раздражают эти налоги и сборы, наверно, и вас? В любом случае, подумала я, надо выяснить размер налога. И узнала: обычного налога на купленные в Австралии по комиссионной цене картины нет, но следует заплатить налог на прибавленную стоимость. Что-то вроде налога с продаж, плохо в этом разбираюсь. Словом, придется заплатить восемь процентов с той суммы, за которую ее приобрела. Ну, я вам скажу! Была зла, миленький — передать не могу! Тогда сестра Арчи и говорит: не оставить ли тебе картину у меня? Если еще раз приедешь в Австралию, то не придется платить никакого налога. Но я не была уверена, что вернусь. Да и очень хотелось видеть сэра Альфреда Маннингса на стене… Картина была замечательно упакована в картонки, мне только осталось замаскировать ее своей лучшей ночной рубашкой и засунуть в чемодан. В Хитроу поставила его на дорожку с табличкой «Без осмотра», и никто меня не остановил.

— Сколько бы пришлось заплатить?

— Ну, немного больше семисот фунтов. Не такая уж большая сумма, голубчик, но меня просто бесит, что должна платить какой-то налог…

Немного посчитал в уме. Значит, картина стоила около девяти тысяч?

— Правильно. Девять тысяч, — забеспокоилась она. — Меня не обманули, как вы думаете? Я наводила справки здесь, и сказали, некоторые работы Маннингса стоят все пятнадцать…

— Так и есть, — сказал я рассеянно.

— Тогда и решила застраховать ее. А если в компании потребуют квитанцию или что-нибудь в этом роде? Вот и не стала об этом думать…

— Неприятное положение.

Она допила джин, и я заказал ей еще порцию.

— Знаю, это не мое дело, Мейзи, но как удалось иметь при себе девять тысяч наличными в Австралии? Разве нет ограничений для вывоза таких сумм?

Она захихикала:

— Вы мало знаете жизнь, голубчик. Я отлично провернула дело. Мы с сестрой Арчи прогулялись к ювелиру и продали ему мою брошку… Была такая противная — в виде жабы — с большущим бриллиантом во лбу. Она имела какое-то отношение к Шекспиру, хотя никогда не знала, какое именно. Возила ее с собой, потому что дорогая. Продала за девять с половиной тысяч, правда, в австралийских долларах…